Нуманция

Марций опустил голову и посмотрел на её пальцы на коже своей загорелой ладони. Светлые тонкие пальцы.

— На флейте ещё играете?

Она не сразу уловила обращение на "вы", но поспешила ответить быстрым кивком головы.

— А я сохранил ту... старую...— она шире распахнула глаза удивлённо,— Вы уехали слишком быстро, собирались поспешно, наверное, ваш брат боялся, что я передумаю.— Усмехнулся небрежно.— Хотите, я верну её вам?

Ацилия убрала руку на столешницу.

— Не надо... Оставьте себе.

— Что, кстати, с вашим братом, по службе продвигается?

Ацилия смотрела в сторону, еле заметно покачала головой, думая совсем о другом:

— Он уже младший авгур, может быть, когда-нибудь станет консулом. Я потому и уезжаю...

Он не обратил внимания на последние слова, перевёл на другую тему:

— У вас хороший сын. Сильный мальчик...

Она глянула мельком:

— Спасибо. Есть в кого.

Марций снова вернулся к полкам. О чём ещё он мог спросить её? Всё вроде бы ясно и понятно. Она вернулась в свой мир, заняла своё место, то, о котором мечтала. Снова стала патрицианкой в дорогой одежде, вышла замуж, родила сына. А чего он, собственно, хотел? Какими были его мысли? Да и он сам, слава Богу, устроился, нашёл и своё место, даже сумел оставить службу в легионах, нашёл небольшой, но более менее стабильный заработок. И, может быть, кто знает, и сумеет на него прокормить свою семью, если она у него будет.

Ацилия молча поднялась с места, глядя на него, словно ждала чего-то, словно думала, что он спросит о чём-то ещё, но он молчал, занимаясь своими делами.

— Я... Я всё думала всё это время...— он повернул к неё голову,— Тогда...— она в нерешительности покусала губы,— В последний раз, помните, я, может быть, сильно уж откровенно вела себя, может быть, не стоило, и, возможно, вы...— он опять перебил её, может, даже чуть грубее, чем следовало:

— Я понял вас! Если я встречу когда-нибудь вашего супруга, я не скажу ему ни слова.

Её плечи враз поникли и воздух вырвался из лёгких глубоким вздохом, как от боли, она смотрела прямо в лицо остановившимся взглядом. Губы шепнули сами собой:

— Спасибо вам за помощь, сколько я должна вам за услуги?

— Нисколько. Я не возьму с вас денег.

Она отвернулась, несколько раз растерянно моргнула, словно хотела ещё что-то добавить, но не стала, и пошла к двери.

Марций проводил её, долго возился с дверной щеколдой, хмурился и ругался сам на себя за неловкость.

Уже на пороге Ацилия обернулась и опять заговорила:

— Я хочу, чтобы...— растерялась, теряясь в словах и мыслях,— Мы уже не поедем назад, возможно, больше уже не встретимся. И...— она прикрыла глаза, словно решаясь, набираясь с силами на то, что хотела сказать,— Я хочу, чтобы вы знали. Я так и не вышла замуж... Я сама настояла...

— Да?— довольно буднично спросил он,— Ну это было ваше право.

Её ресницы задрожали, словно она сейчас заплачет, но Ацилия отвернулась, пряча лицо, покачала головой отрешённо и шепнула:

— Прощайте...

Он смотрел, как она уходила, и всё прокручивалось у него в голове шаг за шагом: "Я так и не вышла замуж..." "Не вышла..." "Сама настояла..." "Мы уезжаем..." Ну и пусть! Он-то тут причём? Чего она от него-то хочет? Он-то что должен сделать?

И вдруг осенило!

Как гром в ясный день!

А Марк? Если она так и не вышла замуж? И слова её: "сильный... есть в кого..." В кого? Брат стал уже авгуром, когда-нибудь станет консулом, "мы потому и уезжаем..."

Дурак! Боги святые, какой дурак!

Да потому и уезжают, что ребёнок этот, этот Марк, незаконнорожденный, и бросает тень на будущего консула. Она сама уезжает, сама так решила! И нет у неё никакого мужа! И замуж она не выходила! Никогда не выходила за эти, почти четыре года! А значит Марк этот — его сын! Его мальчишка!

И она ждала, ждала, что он поймёт это! Поэтому и вспомнила тот, последний раз, а он... Какой дурак!

И он бросился за ней, не обращая внимания на встречных прохожих, на незапертую за собой дверь, на сильную боль в больной ноге. Бросился, а когда понял, что не сможет догнать сам, закричал на всю глубину лёгких, срывая горло, так, как не кричал ещё ни разу в жизни:

— А-а-ци-ли-я!

А в голове, в ритме с пульсом, стучало: "Не уходи!"; "Не оставляй меня!"; "Прошу тебя... Прости меня, дурака!"; "Я всё-всё знаю!"; "Я понял, и Лелий мне тоже всё рассказал..."; "Ацилия, милая моя... Я люблю тебя! Просто — люблю! И люблю нашего Марка... Только вернись..."

И он знал, что, может быть, никогда не решится сказать ей это всё за один раз, но точно знал, что она поймёт, что она простит, потому что тоже любит его, любит несмотря ни на что, просто — любит!

К О Н Е Ц

31 мая 2004 г.— 3 июня 2005 г.