Был ужин у костра, была горячая похлёбка — волшебник вовремя приспел к вечерней трапезе. Здесь, в пещере, несмотря на внешний холод, было уютно и тепло. Здесь были стол и стулья, шкуры на полу, запасы в торбах, сушёные пучки трав, чучело орла под потолком, лиса с лисятами в корзинке, чёрный кот и пара молодых волков — всё это дружно сосуществовало под рукою мирного отшельника. А сам он разделял трапезу с вечерним гостем, не забыв подбросить овса его коню.
Окончив ужин, оба напились травяного чаю с сухими ягодами и горным мёдом и уселись среди шкур возле очага. Лиса лизала лисенят, кот дремал на полке, волки спали, а хозяин и его случайный гость занялись на ночь глядя разговором.
— Кто ты, добрый мой хозяин? — спросил у старца Румистэль. — Я вижу по сборам трав ты не чуждаешься магической науки? Настои делаешь в бутылях, продаёшь отвары? Вызываешь духов, беспокоишь тени гор?
— Всё было раньше. — мирно отвечал хозяин. — Когда-то баловался волшебством, а нынче бросил. Так, оставил себе немногие забавы — больше для излечения скота, не не для ворожбы и не для приворота.
Последнее сказал он так, что помрачнел, нахмурил брови и сжал ладони.
— Я чувствую, что здесь имела место история обмана и любви. — заметил гость.
— Да, ты не ошибся. Вы, дивоярцы, легко замечаете такие вещи. — согласно кивнул старик своей длинноволосой головой. — Я не скрываю, но и вспоминать особо не люблю. Всё в прошлом — страсть, ошибки, бегство. Осталась только месть.
— Кому ты мстишь?
— Не я мщу, мне мстят. Мне мстит та, кого я некогда любил более своей несчастной жизни. Нет большей горечи, чем ненависть того, кто был когда-то тебе дорог и составлял в твоих глазах весь мир.
Что-то больно словоохотлив был старик для того, кто пережил годами свою великую страсть и своё безумство. Но, очень добр и приветлив, оттого гость не стал мешать ему рассказывать историю несчастья. Было в старце нечто величавое, даже несмотря на слабый вид и долгие седины. Волоса его вздымались лёгким, серебристым облаком вокруг по-старчески усохшей головы.
— Я не стал бы говорить тебе того. — заметил хозяин, подбрасывая в костерок дровишек. — да замечаю, что и ты лелеешь иной раз мечту при помощи волшебных чар воздействовать на холодное сердце твоей избранницы.
— Откуда знаешь?! — невольно вскрикнул гость.
— Моим немощным глазам открыто много такое, чего не достигают острые очи молодых. — ласково отвечал старик, совсем по-родственному протягивая руку и полагая свою старую ладонь на плечо молодого дивоярца. — Я не принадлежу к вашему беспокойному племени небесных властителей Селембрис. Я прожил свой век обыкновенным человеком, и только старость моя затянулась слишком долго. Я вижу, ты уже в нетерпении и жаждешь знать, что натворил я, и отчего гарпии вражды и мести осаждают мою седую голову. Не знаю имени твоего, скиталец дивоярский, а перед тобою назовусь я Старым Финном. Да, некогда я жил на севере, среди глубоких фьордов, в земле героев. Да, я влюбился в неприступную красавицу и в безумии губительных страстей стремился угодить ей. Я много натворил великих глупостей и множество злодейств. Был даже флибустьером — те, кто романтически мечтает о гордом покорителе морей, не полагают, как грязен и отвратителен сей промысел и сколько человеческих страданий отложено на драгоценных украшениях, что дарят флибустьеры своим красоткам. Демоны крови и гарпии наживы свивают себе гнёзда в таких раздушенных шкатулках, вот оттого и краток век такой любви. Великие державы нисходят в прах тем, что навлекают на себя кровавых духов и призраков награбленных сокровищ. Я, сколь ни был молод, всё же догадался, каким гадким ремеслом занялся. Моя прекрасная северная дева даже не взглянула на горы золота и драгоценных камней, что я сложил к её ногам. Случись ей покориться мне и стать моей женою — лишилась бы она множества поклонников которые ей неустанно пели славу и хвалу и возносили до небес её красу. Вот это было слаще ей всех побрякушек, добытых кровью — я был не усерднее других. Да, это была дьявольская гордыня, перед которой меркли все подземные хранилища сокровищ, добытых гномами с начала мира. Я потерялся в толпе страстных воздыхателей, среди которых многие были куда достойнее меня. Что делать, как перебежать дорогу многим? Я был столь суетлив, что бросился с усердием помешанного искать волшебных средств и тайных приворотов. Но и тут не опередил своих соперников — те были проворнее и каждый спешил окропить своим составом дорогу прекрасной деве севера, и самый дождь с небес весь состоял из разных приворотов. Я был смешон в толпе таких же умников, и ещё более смешон, когда в своих воспалённых мечтах придумывал и видел, как идёт она со мною под венец, как ласковой рукою готовит нам постель, как сияют звёздами её глаза, когда провожает она меня из дома и когда встречает на крыльце.
Старый Финн умолк и посмотрел на дивоярца светлыми глазами.
— Я растратил время на пустые бредни. — сказал он. — Я упустил всю жизнь в погоне за химерой. Я берёг себя для пустоты. И вот снова очутился на краю чудовищной ошибки. Я решил освоить бездну приворотных магических рецептов и составить сам такой состав, которому бы равных не было. Я с головой ушёл в изучение волшебных трав, перегонял и возгонял тинктуры, искал чудесный философский камень. Прошло так много дней, и вот однажды я сказал сам себе в глубине пещеры, в которой истлевали кости прежних колдунов: нашёл! Да, я нашёл универсальный тот состав, который позволял любое сердце склонить к любви и заставлял вострепетать волшебной страстью. Да только не учёл, что на этот тяжкий труд я потратил всё время, данное мне жизнью. И вот теперь я стар, и сед. Люди говорят, что выпил я тот необыкновенный эликсир и что явилась предо мной моя любовь — старая и дряхлая. Но я не выпил.
— Нет? — переживая за старика, спросил волшебник Румистэль.
— Нет, не выпил. Он здесь, со мной, в моей пещере. А слух о том, что выпил я его, я сам и распустил — чтобы никто не зарился на зелье и не разорял моей пещеры.
— А что с Наиной? — спросил гость.
— С Наиной? — засмеялся Финн. — Ты тоже, я смотрю, поверил в эту сказку. Нет, она когда узнала, как я решил обресть её любовь, так спряталась в пещерах дальних, на самый север убежала — всё берегла себя от пламени страстей. Да так и состарилась в бегстве от любовной неволи. Она меня возненавидела за самое стремление познать её любовь. Ну разве не смешна? Человек, бегущий от ошибок, смешон и жалок в самой своей сути. Она желала не промахнуться и обрести достойнейшего среди своих поклонников — того единственного, кто будет средоточием всех мыслимых достоинств. Она хотела безупречности и тоже принялась овладевать магической наукой, и, говорят, доселе ищет. Я же осознал, сколь бесталанно прожил жизнь и с той поры стремился хоть немного да помочь кому-то в добром деле. Что ищешь, дивоярец?
Тот помолчал, тревожно глядя на огонь.
— Что я ищу... — сказал он наконец. — Дорогу в никуда. Тот странный артефакт, который много-много лет назад был так неосторожно разбит моим далёким предком. Некий Живой Кристалл, собрание Живых Кристаллов. С тех пор, как он был разбит, с того момента, когда погиб тот мир, для хранения которого и создан был, волшебные кристаллы разлетелись по множеству миров. Мои предки, среди которых были сильные маги и великие волшебники, тратили всю жизнь свою на поиски этих осколков Вечности — Живых Кристаллов. Иные камни Вечности были нетронуты, а иные обрели живую жертву. Лишь волшебник из моего рода может без вреда для жизни дотронуться до подобного кристалла. Все остальные, едва коснутся, теряют плоть и превращаются в пленника кристалла — так он инициируется и приобретает проводника к великой силе, что содержит этот мир и множество иных миров. Тот, кому достанет иметь в своём распоряжении Живой Кристалл, в котором сгинул человек, кто был дорог владельцу и любил его — тот обретает самый вожделенный талисман — Исполнение Желаний. Но даже он не прикасается к душе, будь то человек или волшебник. Любовь и ненависть священны — они есть основа всех основ. Так что, старик, едва ли твой эликсир был в состоянии привлечь к тебе Наину. И ты хорошо сделал, что не выпил его, ибо это демонское свойство — влиять на состояние души.
— Возьми его. — сказал старик, доставая из одежды крохотный флакон. — Ты будешь тем единственным, кто знает мою тайну и кому доверил я сей яд из преисподней.
— Пусть будет. — кратко ответил дивоярец, вставая с места — во вход уже вползали бледные лучи рассвета.
— Уходишь прочь? — спросил старик.
— Да, я спешу уйти из зоны наваждений. Мой путь к Наганатчиме — там на вершине трёх окаменевших великанов хранится ещё один кристалл.
— Ты витязя тут не заметил? — озабоченно спросил старый Финн. — Я видел в зеркале воды, как он спешил к моей пещере, да сгинул по дороге.
— Да, мне встретился всадник в алом плаще. — признался дивоярец. — Он уходил вверх по каменной тропе, а я прошёл низиной.
— Ну вот. — расстроился колдун. — Это же Еруслан Лазаревич, он сбился в горах с пути и угодил, боюсь, к одному мелкому мошеннику — к старику-сосне. Этот старый негодяй прикидывается мною и придумывает всяческие небылицы. Блудливый пень! Деревянные мозги! Любитель сплетен! Не так давно я видел, как он торчал на крутом утёсе. Послушай, рыцарь, помоги собрату! Пойти и отыщи его, направь на верный путь. Пусть ищет он свою Радмилу, а старый пень со всей его нелепой важностью не в состоянии указать витязю дорогу. Еруслан пойдёт кружить в горах да и сгинет со своим Каурым от голода и холода. Да и останется девица в руках у колдуна, у чернокнижника поганого, у Черномора. Живёт он в северных горах, среди высоких кряжей, заснеженных вершин. В своём дворце он держит тысячи похищенных царевен и каждой предлагает своё гнилое сердце и все свои богатства. Срубить его уродливую голову — вот подвиг для рыцаря с благородным сердцем. Уж сколько витязей к нему являлись — всех околдует, всех уговорит, закружит, заморочит — и жив останется, чтоб старое творить! Не он ли Еруслана свернул с пути прямого? Вот чует, старый бес, как солоно ему придётся, когда сей честный богатырь заявится, минуя все преграды, да бороду-то старому мерзавцу отсечёт! Ох, что же я?! Да кто ж ему сказал-то, про бороду-то Черномора?! Ведь этот пень блудливый, старик-сосна, наверняка с великим увлечением болтал про то, как он стремился завоевать любовь своей красотки — ветлы овражной, с гнилым дуплом внутри! Ох, эта пара заморочила немало доблестных героев и сбила с верного пути врагов негоднейшего Черномора! Послушай, Румистэль, наш Еруслан прямиком правит к гибели. Найди его, верни к прямой дороге! Скажи, что ехать надо на север! Да вот, котомку-то ему вручи с харчами! Скажи, мол, от старого Финна подношение.
— Ну, хорошо. — ответил дивоярец, слушая горячие слова горного отшельника. — Да, обещаю, отыщу. Вернусь обратно и подожду его у спуска. По-моему, у той тропы, которой ехал богатырь, нет продолжения — она вела к вершине.
Он встал с мехов, поправил на себе ремни, одёрнул кожаный камзол, надел перчатки и свистнул к выходу. Оттуда донёсся звук ржания.
— Спасибо тебе, Финн. — сказал волшебник старику. — За твоё доверие, за твой приют, за пищу и тепло.
— Ступай, мой друг, и счастлив будь.
Глава 16. Странная же это сказка...
Сопровождаемый двумя волками, Румистэль направляется к востоку — на выход из глубокой низины меж двух высоких стен и прочь от выхода из зоны наваждений. Он едет, погружённый в свои мысли, не замечая, как конь его осторожно выбирает место, куда поставить бы копыто. Так медленен был этот ход, что Румистэль очнулся от своих мыслей, лишь заслышав лай молодых волков и дальнее ржание коня.
— Стой, путник! — закричал он. — Стой, Еруслан! Ты едешь не туда!
Но волки вдруг рванулись и серыми молниями утекли в туман.
— Вот незадача... — пробормотал расстроенный промашкой дивоярец. — Теперь придётся гнаться за ним! Раз обещал старику, так выполняй.
И он решительно направил коня вослед пропавшему герою. Но где искать? Кругом множество путей, но многие ведут лишь в западню и обещают только смерть.
Тогда порылся в сумке дивоярец и достал своё круглое зеркальце.
— Покажи мне, зеркальце, тот путь, которым мчится Еруслан!
Он выбрал направление и ринулся вослед.
Полдня спустя заметил Румистэль как фигура всадника мелькнула среди каменистых россыпей, которые загромождали путь на обширной холмистой местности. Солнце светило сзади, и видно было хорошо, но длинный луч отразился от невиданных доспехов Еруслана, ударил в глаза и вызвал множество зелёных кругов.
Дивоярец потёр слезящиеся веки и двинул наперерез блуждающему рыцарю. Он мчался быстро и вскоре нагнал скитальца.
— Стой, витязь!
Тот обернулся, и Румистэль в изумлении узнал в латном всаднике степного ястреба — хана Ратмира!
— Постой, Ратмир, ты разве не стал мирным землепашцем?! Не ты ли в утлой лодочке под парусом плывёшь по волнам с песней на устах?! Отчего покинул ты единственную твою любовь? Не печенеги ли нагрянули на ваше мирное жилище и побудили тебя, мой друг, искать кровавой мести?!
— Нет, Румистэль. — смущённо молвил витязь. — Там всё спокойно, нет врагов. Прекрасной девы пылкие объятия не прервала свирепая погибель ни от печенегов, ни от тевтонов, ни от чего иного. Цел парус, цел и плуг с сохою. Да я, мой друг, отчего-то неспокоен. Проснулся поутру и думаю: вот едет Румистэль путём-дорогою, ищет приключений. Всё чудесно: что ни поворот, то тайна. А я: сейчас возьму мотыгу да пойду полоть гряды с морковью! Или снимать сети с рыбой, чистить, вялить да везти на рынок! Потом пойду копать канаву, чтобы обнести водою садик. И для того покинул я свой стан, в котором тысяча наложниц?
— Три тысячи. — поправил Румистэль.
— Три тысячи?! — ужаснулся хан. — Нет, определённо, возвращаться домой рано. Поехали с тобой, мой друг, искать по миру приключений!
— Ратмир, да я же ненадолго: вот только отыщу Еруслана и объясню ему, как ему добраться до владений Черномора. Что надо бороду срубить чернокнижнику проклятому.
— Послушай, Румистэль! — взмолился хан. — Поедем вместе! Я рыбы впредь ни в жизни есть не буду! Ни репы, ни моркови, ни брюквы, ни кавунов! Особенно вот эти кавуны! Уже два дня я орошаю землю каждый час! Пошли, подстрелим быстрою стрелою молодую лань, или поймаем в силки пару крупных тетеревов! Фу, гречневая каша — кошмар в желудке! А от блинов меня тошнит!
— С икрою? — спросил волшебник прозорливо. — С красной или с чёрной?
— Я умоляю... — прошептал Ратмир, хватаясь за живот.
Короче, дальше два верных друга отправились вдвоём, только задержались немного по причине несварения желудка у Ратмира. А Еруслан, как следовало ожидать, предельно лёгок от поста, умчался прочь — иди его ищи!
Видели два друга рыцаря неуловимого на взгорке — смотрел он на восток. Заметили его, когда он въезжал на своём Кауром в глухие страшные леса. Он плыл зарёю среди туманов сивых по скошенному полю, пробирался в зарослях розового иван-чая на берегу другом Днепра.
