Усадьба

Дверь кто-то открыл снаружи, и та со скрипом уплыла, а черный туман из коридора в считанные секунды заполнил все помещение комнаты, поглощая в эту тьму и меня. И в этот момент в густой темноте я сумела различить слишком знакомую фигуру дамы в белом плаще с капюшоном, которая смотрела на меня пронизывающим взглядом голубых глаз и улыбалась. Я узнала эти глаза. Не могла не узнать — слишком долго я вглядывалась в портрет Самариной, чтобы не узнать.

Однако сейчас передо мной стояла Лизавета — смотрела на меня и улыбалась. Улыбалась вовсе не по-доброму — она насмехалась надо мной, как и те фарфоровые куклы, но улыбка ее говорила, что знает что-то и, быть может, со мною этими знаниями поделится. Она манила за собой и увлекала — и я пошла.

Но шла я уже не по коридору, а по заброшенному парку, торопясь и боясь не поспеть за Лизаветой, будто оттого, куда она меня приведет, и впрямь зависела едва ли не моя жизнь. Только вывела она меня не к избушке, а всего лишь к столовой — той, что в особняке Эйвазовых — а после исчезла во вспышке яркого света, который отворил двери и будто втянул меня внутрь.

А я не хотела входить — всем сердцем не хотела, поскольку заранее знала, что там увижу. Как и в тот день, Лизавета и Ильицкий стояли у камина — он целовал ее жадно, страстно, совсем не обращая внимания на меня. А когда все же они меня заметили, то вовсе не принялись оправдываться, а напротив — расхохотались. Надо мной.

— Глупая маленькая француженка... — отчетливо произнес Ильицкий и с любопытством глядел теперь на меня, будто ожидая, что я стану делать. Лизавета стояла рядом с ним и, опираясь на его плечо, заливисто смеялась.

И вдруг лица их стали расплываться, яркий свет застилал все вокруг, а сон мой таял, словно лед по весне. Я неизбежно возвращалась в свою реальность и будуар Лизаветы — а в голове моей все еще звучал ее смех.

Однако не это меня уже волновало: разгоняя остатки сна, я более всего боялась упустить мысль, которую сон навеял. Порывисто поднявшись на ноги, я скорым шагом направилась в коридор, а после спустилась вниз. Распахнула двери в столовую, где слуги уже накрывали завтрак, и — теперь воочию увидев этот камин и вспомнив, как эти двое стояли и целовались, я полностью убедилась, насколько я глупа и невнимательна. Это не Ильицкий провожал ее в ту ночь. Тот мужчина был почти на голову выше Лизаветы, а с Ильицким она почти одного роста — я не обращала внимания прежде, но когда они стояли рядом возле камина, это было особенно хорошо заметно!

Итак, это был не Ильицкий! — билась радостная мысль в моей голове, — я все же нашла, я сумею это доказать теперь! Это был кто-то гораздо выше его, или же... — я снова поникла, понимая, что мужчина, которому Лизавета доходила бы до плеча, должен быть ростом под два метра... в поместье, кажется, таких здоровяков вовсе не было. Гораздо логичнее предположить, что... что я ошиблась во всем и полностью, и той ночью я видела вовсе не Лизавету. Я же не видела ее лица — было слишком темно, я узнала ее лишь по плащу. А о плаще знала еще как минимум одна девушка невысокого роста...

И прежде, чем эта догадка смогла оформиться полностью, сердце мое екнуло, и я снова помчалась наверх, буквально ворвавшись в комнату Натали.

Она не спала уже — была одета и причесана, но все еще сидела у зеркала, нервно обкусывая заусенцы на пальцах.

— Мне казалось, ты избавилась от этой дурной привычки, — сказала я о заусенцах, все еще стоя у двери.

Натали тоже была неприветлива и все еще не рвалась со мной что-то обсуждать.

— Какая теперь разница — я больше не учусь в Смольном, ты же знаешь.

— И тебе не жаль совсем? Что не увидишь больше наших подруг, Ольгу Александровну. А твой папенька что бы об этом сказал?

— Перестань! — прервала меня подруга дрогнувшим голосом.

Она порывисто отвернулась, и я заметила, как по щеке ее катится слеза. Я не выдержала — я не могла разговаривать с ней строго, Натали не заслужила этого. Подойдя к ней, сидящей у зеркала, я положила руки ей на плечи и прижалась щекой к ее волосам:

— Что происходит, Натали? Ты ведь не хочешь выходить за Андрея...

Я еще не договорила, как Натали, порывисто обернувшись, обхватила меня за талию и разрыдалась горько и безутешно:

— Я не знаю... Андрей хороший! Андрей очень хороший, и я люблю его... наверное... Но я не хочу за него замуж! По крайней мере, не теперь и не по той причине!

Должно быть, она тут же поняла, что сказала лишнее и подняла на меня заплаканные глаза. Долю секунды я читала в них сомнение, но потом привычка делиться со мной всеми мыслями взяла верх, и Натали решилась мне рассказать.

— Пообещай, что не будешь осуждать меня! — она просящее заглядывала в мои глаза, — той ночью, когда убили мою мачеху, мне не спалось, я стояла в коридоре и долго смотрела в окно. А потом я увидела ее. Снова! Только она была не одна, а с каким-то мужчиной... — голос Натали снова задрожал, а слезы хлынули с новой силой, — мне кажется, это был Андрей. По крайней мере, на нем был его плащ. Ведь такой плащ — 'крылатку' не носит больше никто в усадьбе! Это совершенно точно была 'крылатка' — я видела! А потом... потом, когда приехали следователи, я сама не знаю почему, но я сказала им, что... словом, что провела ту ночь с Андреем. Это бы давало ему алиби, понимаешь?!

Натали замолчала, глядя на меня во все глаза и ожидая моего ответа, как вердикта:

— Я понимаю, — ответила я едва слышно.

Я говорила искренне — я действительно ее понимала, и сама не знала, как бы поступила сама на месте Натали. Разум говорил, что это бесчестно и отвратительно, и что нельзя так лгать хотя бы потому, что в этом случае пострадают невиновные. Но сердце эгоистично требовало, чтобы пострадала хоть сотня невиновных, лишь бы он, тот единственный, был жив, здоров и где-нибудь рядом со мной.

И я не могла даже дать какой-либо совет Натали — я не была в праве его давать. Могла только обнять ее крепко и пожалеть.

— Но я не хочу, чтобы Женю считали убийцей!.. — продолжала она. — И не хочу, чтобы считали Андрея. Хотя, если это действительно сделал он... Господи, Лиди, а что если это действительно сделал он? Я сначала думала, что всем только лучше станет после ее смерти, и что даже благодарна убийце, но сейчас... Лиди, я не смогу быть женой убийцы — я лучше в монастырь уйду, или утоплюсь. Что мне делать?

— Ты разговаривала с Андреем по этому поводу? Быть может, он сможет объяснить все?

— Нет, я не смогла его ни о чем спросить, потому что я... я боюсь его. Я сама загнала себя в ловушку! Боже мой, что мне делать теперь?..

Натали не рыдала уже, и даже не плакала, изможденная до предела. Однако, кажется, она способна была рассуждать здраво, потому я, отпустив ее и сев напротив, заговорила вкрадчиво и твердо:

— Я могу лишь сказать, чего тебе явно делать не следует. Не нужно выходить замуж за Андрея — это никому ничего хорошего не принесет.

— Но как же?.. Моя репутация... Андрей сказал, что теперь единственный выход для нас это пожениться как можно скорее. И я ведь сказала следователям, что... и они записали это в свои бумаги. И вдруг об этом уже знают другие, или догадываются? Миша, мне кажется, точно догадывается, он теперь будет дурно думать обо мне — я не вынесу этого, Лиди!

Она снова разрыдалась, ныряя в мои объятия.

— Эти бумаги будут уничтожены — я тебе обещаю! — Я сказала это очень твердо и, будучи уверенной, что дядя действительно устроит это. Я уговорю его во что бы то ни стало! — А репутация... существует множество женщин, которые и с загубленной репутацией живут счастливо, однако, едва ли найдется хоть одна, которая еще до свадьбы боялась бы будущего мужа, считала его убийцей, а потом, среди всех сомнений и недоговорок, была бы с ним счастлива. Подумай, на что ты обрекаешь себя.

По мере того, как я говорила, Натали успокаивалась и уже не плакала. А после, когда я полувопросительным тоном спросила, даст ли она новые показания относительно Андрея, она отвела взгляд и легонько кивнула.

Вероятно, Натали действительно считала, что это Андрей убил Лизавету — я же не была в этом уверена в полной мере. Единственное, что я сейчас знала точно — что той ночью я видела не Натали. Но и не Лизавету.

Мысли мои оформились уже почти полностью, я была готова поделиться ими с Платоном Алексеевичем, но наметила себе и небольшой список дел, необходимых, чтобы быть уверенной до конца. Однако не успела я закрыть за собой дверь, как увидела приближающегося ко мне по коридору князя Орлова.

— А... Натали у себя? — нерешительно спросил князь, косясь на неплотно прикрытую дверь ее комнаты.

Черт меня дернул в этот момент, но я, не моргнув глазом, ответила:

— Нет, я сама ее ищу. Вероятно, Натали прогуливается по парку со своим женихом.

Я заметила, как округлились от ужаса глаза моей подруги, но она стояла, замерев, и как будто ждала чего-то. Князь же при словах о женихе лишь поспешно кивнул, изображая понимание:

— Что ж, в таком случае я прошу вас, Лиди, попрощаться за меня с Натальей Максимовной, я уезжаю... внизу уже ждет кучер.

Но он стоял, не двигаясь и крутил в руках модную шляпу-'котелок'. А потом заговорил опять, словно через силу.

— Не следовало мне вообще приезжать сюда. Сам не знаю, на что я надеялся... глупо было ждать, что Наталья Максимовна до сих пор помнит нашу детскую дружбу.

Натали молчала, и я даже не силилась уже понять, о чем она в этот момент думает. Но на князя я смотрела с усталым осуждением, гадая, сколько он еще может продолжать в таком духе.

— В общем... — Орлов глубоко вздохнул, глядя мимо меня своим печальным взглядом, — передайте Натали, что я желаю ей всяческого счастья... здоровья... всех благ...

Ей-богу, мне казалось, он сейчас расплачется, да и разыгрывать спектакль мне надоело. Однако и щадить его я все же не собиралась, сказав надменно:

— Михаил Александрович, боюсь, ваши пожелания неуместны, поскольку никакой свадьбы не будет.

На лице князя сперва появилось удивление, а потом брови начали сходиться на переносице:

— То есть, как это не будет? Андрей... да как он смеет! Простите, Лиди, мне нужно немедленно найти Миллера...

Он резко сорвался было с места, бросившись к лестнице, и уже не видел, что из своей комнаты появилась Натали, которую я мгновенно развернула за плечи и отправила обратно, с силой захлопнув дверь.

— Зачем вам искать Миллера?! — резко спросила я. Натали, очнувшись, теперь тянула ручку изнутри, пытаясь выйти, а я не позволяла, удерживая дверь. — Что вы ему скажете? Вызовете на дуэль? Шантажом заставите жениться?

— Если понадобится... вызову! Я заставлю его жениться на ней! — неожиданно бойко отозвался Миша. Потом перевел взгляд на дверь, и, глядя на мои манипуляции, спросил: — что вы делаете?..

Натали все-таки слишком сильная девица для ее роста — держать дверь я больше не могла, и она вырвалась наружу — растрепанная и с горящими ненавистью глазами. Впрочем, недовольство ее относилось не ко мне, а к Михаилу Александровичу:

— Меня вы тоже заставите выйти за него замуж?! — звенящим от слез голосом спросила она. — Что ж, попробуйте! Не хочу выходить за Андрея — не хочу и не выйду! А вы... вы... — дальше Натали перешла уже на совершенно нечленораздельный писк — от слез — и в сердцах снова бросила в комнату, сама закрывая за собой дверь.

— Нат... Наталья Максимовна... — пытался хоть слово вставить князь, входя за ней.

Признаться, мне не очень нравилось происходящее — я бы предпочла, чтобы князь действительно ушел решать вопросы с Андреем каким угодно способом. Мне казалось, что для Натали так будет только лучше...

Глава XXXIX

В то утро мне предстояло еще несколько важных дел. Для начала я разыскала лакея Иннокентия, которого Василий Максимович уже уволил, как и двух других свидетелей, но те еще были в усадьбе, собирая пожитки. Я составила короткую телеграмму для Платона Алексеевича с просьбой приехать с полицейскими и Ильицким в усадьбу сегодня к трем часам дня и попросила Иннокентия эту телеграмму отправить. Я могла бы и сама это сделать, тем более что все равно собиралась сейчас ехать, но мне хотелось поглядеть на этого лакея, поговорить с ним и убедиться в своих догадках. Я убедилась.

А ехать я собиралась к доктору Бергу — именно он осматривал тело Лизаветы Тихоновны, так что я рассчитывала, что он скажет кое-что определенное по поводу моих догадок. И снова мне повезло — Берг все подтвердил.

Вернулась в усадьбу я уже к полудню — хотела было поскорее пройти в дом, но услышала в зарослях сирени приглушенный смех и разговоры.

Я зареклась несколькими часами ранее проявлять пресловутое свое повышенное любопытство, поскольку слишком часто оно мне же и выходило боком. Но не отреагировать на эти голоса я не могла — это были Натали и князь Орлов. Они сидели на скамейке, на той самой лужайке, где Натали играла в леток с Андреем. Сирень отцвела уже, кусты заметно поредели, и мне отлично было видно, что они со смехом и упоением целуются, негромко переговариваясь.

Меня они не замечали, даже когда я подошла ближе. Пришлось громко кашлянуть, привлекая к себе внимание. Только тогда оба подскочили со скамьи, не размыкая, однако, рук.

— Наталья Максимовна согласилась стать моей женой! — будто оправдываясь, выпалил князь.

— Это прекрасно, — сказала я отчего-то с сарказмом, — а предупрежден ли об этом предыдущий жених Натальи Максимовны? И вы, я надеюсь, помните, что Натали несовершеннолетняя — вопрос о ее замужестве вам следовало сперва решить с ее братом.

— Вася, разумеется, не будет против! — попыталась было возразить подруга, но князь ее прервал, совершенно смутившись:

— Нет-нет, Лидия Гавриловна права — я должен был сначала поговорить с Васей.

Он поцеловал ее руку, коротко поклонился мне и поспешил уйти с поляны, бросив, однако, по пути на меня быстрый мимолетный взгляд. Князь явно был недоволен, что их прервали, а Натали своего недовольства и не скрывала:

— Лиди, зачем ты так? — хмуро спросила она. — Я думала, ты порадуешься за меня. Миша самый хороший и великодушный человек на свете! — Лицо ее вновь просветлело. — Мне кажется, я всегда любила его одного...

Я не могла не вспомнить, как еще неделю назад Натали так же восхищенно отзывалась об Андрее. Для меня очевидным было, что она слишком ветрена и не готова еще к такому шагу, как брак. Да и князь вовсе не такой хороший выбор, как мне казалось при знакомстве с ним. Но я была совершенно не вправе читать ей нотаций, потому лишь покачала головой без сил:

— Я думаю, ты совершаешь ошибку. Не хочу, чтобы ты разочаровалась.

Потом я развернулась и поскорее ушла, оставив растерянную Натали одну. Я заранее уже знала, что ей будет больно, что уже к концу сегодняшнего дня она будет страшно обижена на меня и, наверное, даже возненавидит. На этот раз по-настоящему.

* * *

Прежде чем войти все же в дом, я заглянула во флигель — здесь, под крыльцом, стоял ящик с тремя подросшими уже котятами. Мы с Натали умилялись им еще в день приезда, теперь же это были окрепшие и невероятно пушистые создания. Я выбрала одного, самого крупного, и теперь только направилась в дом.