Хоть и "человек" этот был — одно название, мальчишка, подросток, долговязый и худой, кожа да кости. Всё это ничего не меняло. Он убил и герцога, и мстительного, не знающего жалости старосту. Убил так, как будто имеет на это право. Может, и в самом деле имеет? Может он — какой-нибудь знатный аристократ? А вдруг он — тот самый внебрачный сын недавно убитого заговорщиками старого короля? Про которого ходят упорные слухи, несмотря на то, что распространителям этих слухов отрезают языки и подвешивают за ноги вниз головой? Вдруг и правда это наследник, бежавший из тайного заключения в каком-нибудь замке, бежавший, чтобы начать борьбу за корону?..
Обрывки этих мыслей только что убивавших меня людей проносились в моей голове. Надо немедленно действовать, а то эти дети природы, ещё чуть-чуть поразмыслив, примут сейчас решение. Которое покажется им единственно правильным. Что лучше убить наследника короны, а потом попытаться отбрехаться, мол не знали, кто такой, так хоть какие-то будут шансы выжить или хотя бы помереть не очень уж мучительно. А вот если этот принц, которого они так старательно уже пытались убить, живой останется...
Я не дал им возможности додуматься до столь очевидных выводов, отвлёк неожиданным вопросом.
- Как его звали? — спросил я, указывая на пригвожденного к земле старосту.
Задал этот вопрос я так, что сам поразился. Властный, глубокий, со сдержанным внутренним благородством голос. Голос человека, привыкшего повелевать чуть ли ни с самого рождения. И не привыкшего даже к малейшим возражениям.
У бедных крестьян сомнения в моём знатном происхождении отпали разом.
Мужики, немногочисленные женщины, крутившиеся здесь же мальчишки наперебой, с почтительной готовностью угодить новому господину загалдели, что старосту звали Жирадом.
Новый господин
Значит, Жирад. Имя какое-то странное, вроде французское напоминает... Ну да ладно, Жирад, так Жирад. Дальше-то что делать? Сейчас они все на удивление почтительны со мной, даже заискивать пытаются. Но стоит одному из них решиться и крикнуть что-нибудь вроде: "Бей вора!", и они опять бросятся меня убивать. Попробуй не броситься выполнять такой приказ! Потом ведь под пытками объяснять придётся, почему не бросился, а может, и сам — вор? Или сообщник его?..
Но приказа пока нет, и мужики бестолково топчутся вокруг меня, явно, как и я, не зная, что делать дальше.
Значит — надо мне что-то делать, что-то говорить, что угодно, только не молчать, не ждать, ничего для себя хорошего дождаться мне никак не удастся. Как бы на моём месте действовал настоящий аристократ? Который, если я правильно понял мысли Жирада, имеет теперь по здешним законам полное право наследовать всё имущество и власть убитого им в поединке герцога, их грозного господина. Значит теперь я их господин?
Ну что ж, попробую действовать, как их господин. Если я что-то не так понял — мне крышка. Но рискнуть придётся, выхода другого всё равно нет.
- Ты! — негромко, но властно приказал я, небрежно ткнув пальцем в сторону одного из мужиков. Ловкий был мужик, ловкий, осторожный и быстрый, он просто чудом не достал меня косой по ноге, а потом умудрился уйти невредимым от моего удара, успел в последний момент отпрянуть. Он и сейчас всё ещё держал косу в руках...
- Ты! Как твоё имя?
Я рисковал. Очень рисковал. Этот не очень видный из себя мужичонка был весьма шустрым не только телом, но и — умом. Шустрым, предусмотрительным, но при этом — вовсе не трусом, он умел принимать рискованные решения. Если сейчас он ответит мне что-нибудь типа: "А твоё какое дело, разбойник?!", меня уже не спасёт и Айкидо.
А ведь вполне может так ответить, наверняка этот хитрец просчитал уже, что ждёт его, если я жив останусь, и что, если меня убьют. И понял, что убить меня теперь не так уж сложно. И что от него, от одного его слова моя жизнь теперь зависит. Оставить мне жизнь — для него очень рискованно, хотя бы потому, что он отлично видит, что его я запомнил и вполне возможно, что захочу отомстить. А вот убить меня — вроде никакими неприятностями не грозит, может, ещё и новым старостой новый господин назначит, в благодарность за убийство бродяги, который умудрился угробить и Жирада, и самого герцога...
- Меня зовут Ларемиз,.. господин.
У меня отлегло от сердца. Хитрый и расторопный мужичонка решил рискнуть. Видно понял как-то, что мстить за тот коварный удар косой, из-под которого я просто чудом успел отдернуть ногу, я не стану. Господином назвал. Значит, и для других, которые явно не очень склонны к самостоятельному принятию решений, я теперь тоже господин. Есть шанс уцелеть. И, может быть, удастся вернуться домой... Ладно, там видно будет. Сейчас задача — просто выжить, и она ещё вовсе не решена до конца.
- Назначаю тебя новым старостой, Ларемиз.
Мужичонка поклонился. Спокойно, без подобострастия и удивления. Именно этого он и ожидал от меня. Мне не очень понравилось, что оказался он даже умнее, чем я думал. Но отступать было уже поздно. Ладно, жизнь покажет, правильно ли я сделал. Очень может быть, что — правильно, даже — единственно правильно. Лучше, когда умный человек среди твоих... ну, не друзей, конечно, какая уж тут дружба, хотя бы среди сторонников. Вот если бы я назначил новым старостой кого-нибудь другого, вот тут этот Ларемиз вполне и мог бы закричать: "А с каких это пор всякие бродяжные разбойники старост у нас назначают?!"
- Мне — воду для омовения и одежду, можно пока — простую, только чистую, — начал я отдавать короткие приказы Ларемизу, Ларемиз сделал неуловимый жест ладонью, и тут же двое мальчишек на лошадях вскачь понеслись прочь.
- Раненых лечить, убитых хоронить. Этого, — я показал на убитого герцога, — обмыть, одеть и пока оставить здесь. Меч его — отчистить и отдать мне, вместе с ножнами и поясом. Меч Жирада — твой. Раину — доставить ко мне, со всеми почестями, не дай Бог, хоть волос с её головы упадёт.
Новый властный жест Ларемиза, и ещё двое мальчишек стремглав поскакали в деревню. Да, не прост этот Ларемиз, явно не первый день мечтал на месте старосты оказаться. И вот, случая своего не упустил. Но как слушаются его! Даже слов ему не надо! Интересно, это вообще у них такое железное подчинение начальству, даже только что назначенному, или просто именно Ларемизу все готовы так подчиняться? Что-то говорило мне, что — именно Ларемизу...
- Что делать с Зурганом, господин? С тем, которого вы первого... проучили? Может, содрать с него кожу? Живьём? Или сварить на медленном огне?
Меня замутило. Какого же скота я назначил старостой! Или здесь все такие?!
- Лечить. Я же ясно сказал — раненых лечить. Впредь слушай мои приказы повнимательнее, я не люблю повторяться.
- Как угодно, господин. А что делать с конём герцога Арики? Желаете ли, чтобы он тоже был вашим? Желаете ли передвигаться верхом, или, может быть, подать карету?
- Карету, — решил я. Объяснять, что ездить верхом мне никогда в жизни не доводилось, я не стал. Чего это ради господин должен объяснять причину своих решений слуге? На всякий случай я решил окончательно расставить все точки над "I".
- А конь этого Арики, — я намеренно не стал называть титул убитого, — и так мой, никакого особого решения для этого не надо. Конь — мой, как и всё его имущество. И титулы. И власть. И вы все, — я немного повысил голос, обводя широким "благородным" жестом руки толпу, — и вы все — тоже принадлежите мне. Со всем своим имуществом.
Я опять жутко рисковал. Если законы этого мира не соответствуют сказанному мной, мужикам может очень не понравиться, что кто-то претендует на их жалкое имущество. Настолько не понравиться, что они могут взяться за меня вновь, но уже основательнее. Но мне везло, дико везло. Оказалось, что действительно тот, кто честно победил своего противника в поединке, наследует всё, что принадлежало убитому. А убитый герцог и в самом деле имел абсолютное право распоряжаться имуществом и жизнями подвластных ему людей.
Правда, мне ещё предстояло доказать, что победил я честно, и я понимал, что это вряд ли будет легко. Но не крестьянам же должен доказывать благородный рыцарь свою невиновность! Что-то там покойный староста мельком подумал про войско герцога, которое должно вскоре прискакать. Вот тем, скорее всего, действительно придётся доказывать. Ну да ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. А вот, кстати, и вода...
К нам направлялась запряжённая парой лошадей телега, на которой стоял бочонок с водой. Когда телега подъехала, её тут же догнала изящная карета, казавшаяся какой-то чуждой, неуместной среди этих бедно одетых крестьян. А четыре жеребца, впряжённых в эту карету, были до того хороши, что я, залюбовавшись, на миг забыл о своих злоключениях.
А потом...
Из кареты вышла Раина.
Она подошла и опустилась передо мной на колени.
Только теперь, при ярком свете поднимающегося над лесом солнца, я смог как следует рассмотреть её. Она была очень красива. И действительно — молода. Моя ровесница. И действительно очень похожа на Любу...
- Простите жалкую рабыню, господин Максим, — пролепетала она, и из глаз у неё медленно покатились слёзы.
Я стал утешать Раину, осторожно поднял её с колен, но она заплакала ещё сильнее. И сквозь слёзы, всхлипывая как маленькая, сообщила, что уже и не надеялась увидеть меня, её благородного заступника, живым.
Я заверил её (а заодно и развесившую уши толпу), что ещё не родился человек, способный убить меня, непобедимого рыцаря Лунного Света. Что умышлять против меня — это всё равно, что попытаться дёрнуть за усы тигра. Можно не успеть дёрнуть. А если кто и успеет дёрнуть — вряд ли успеет этому обрадоваться.
Судя по выражению туповатой озадаченности на лицах мужиков, никто из них не знал, что такое "тигр". Но угрозу они поняли прекрасно. И явно впечатлились.
Потом я прикрикнул на Ларемиза, чтобы он занял работой этих бездельников (окрик мой вызвал паническое бегство ротозеев), принялся за "омовение" и наконец оделся.
Поданная одежда оказалась великовата, явно шили её не на подростка. Но была она чистая и нарядная, белая с красивыми узорами ярко-синего и красного цветов. Прикосновение тонкой дорогой материи было невыразимо приятным, одевшись, я почувствовал себя сосем по-другому.
Только теперь мне пришло в голову, что всё это время я был совершенно голым. Смущения я почему-то не испытывал никакого, но всё-таки одежда сильно добавила мне уверенности.
А когда я надел пояс с тяжёлым мечом герцога, на душе стало ещё легче.
Всё-таки меч — это не кол, далеко не кол, и теперь убить меня будет трудно даже большой толпой.
Я чувствовал, что желающие убить ещё появятся, но страха больше не было. За эту ночь и утро я успел пережить такое, что теперь бояться чего-то ещё мне казалось просто глупо.
Потом я заявил, что желаю отдохнуть, и на карете нас с Раиной отвезли в деревню, которая, оказывается, была совсем рядом.
Мы вышли из кареты и направились в маленький, но роскошный деревянный домик, похожий на сказочный терем. Больше суток я провёл практически без сна, в страшном напряжении. Поэтому как только прикоснулся головой к подушке, мои веки сомкнулись, и открыть глаза уже было просто невозможно.
К поданному завтраку я так и не успел притронуться. Какой там завтрак, я даже меч от пояса не смог отцепить, просто не хватило сил. Засыпая, я почувствовал, как осторожные руки Раины расстёгивают мой пояс и вместе с мечом снимают его с меня. В этом не было опасности, и я с облегчением позволил себе наконец окончательно провалиться в сон...
Присяга
Поспать удалось часа два, не больше. Разбудила Раина. С трудом открыв глаза, я увидел, что она стоит возле кровати и осторожно трясёт меня за плечо.
- Господин Максим! Прошу простить меня, господин. Надо вставать. Войско герцога Арики уже в деревне, и офицеры требуют вас. Немедленно.
Рывком я попытался подняться... и еле удержался от крика, острая боль пронзила спину в том месте, куда меня, спящего, пнул сапогом Зурган. Тогда, в горячке боя я совершенно забыл о боли, но теперь не мог даже глубоко вздохнуть, не мог сделать быстрого движения.
Я попросил Раину помочь мне снять рубашку-безрукавку и туго перемотать грудь. Стало легче, сломанные рёбра были теперь хоть немного зафиксированы. Сцепив зубы, чтобы не закричать, я быстро встал, вернее — заставил себя вскочить на ноги. Резким движением, рывком. Чтобы сразу дать телу почувствовать всю боль, чтобы тело поняло, что щадить его, реагировать на его жалобы и мольбы я сейчас не буду. Голова закружилась, я едва не потерял сознание, но на ногах всё-таки удержался. Надел пояс с мечом и, стараясь держаться как можно увереннее, вышел во двор.
Во дворе меня ждали. Человек десять хорошо вооружённых, роскошно одетых мужчин, видимо — офицеров, про которых говорила Раина. И ещё столько же одетых чуть победнее, видимо — личных слуг.
Лица офицеров и даже слуг были надменны, глядели они на меня с каким-то брезгливым интересом. Интерес этот явно не сулил мне ничего хорошего, у меня похолодело в животе от тяжёлого предчувствия.
Кроме этих двадцати, стоящих во дворе, за невысоким забором находились ещё несколько десятков воинов, одетых попроще, но вооруженных тоже очень хорошо: мечи и копья разных размеров, алебарды, арбалеты, большие, в рост человека, луки.
И это было далеко не всё.
Дальше по улице, в некотором удалении, были видны большие конные отряды. Сотни, а может, и тысячи вооружённых людей. Которые молча чего-то ждали.
Расправы со мной?
Все воины, кроме офицеров, были облачены в лёгкие металлические доспехи У офицеров, стоящих во дворе, доспехов не было. Аристократы этого мира считали ниже своего достоинства укрываться за доспехами, да и вообще слишком заботиться о сохранении своей жизни. Охранять жизнь господина — дело холопов, а у самого господина есть дела и поважнее.
- Можем ли мы узнать, любезнейший, — с непередаваемым презрением в голосе обратился ко мне один из офицеров, — можем ли мы узнать, каким образом попал к вам этот меч, который висит у вас на поясе?
- Да что вы разговариваете с этим бродягой, граф? — раздался голос другого офицера, помоложе — Неужели неясно, что украл он этот меч. Украл и подло, по-разбойничьи убил герцога. Спящим. Взять вора! Забрать у него украденный меч!
Ко мне кинулось человек пять слуг. Вооружённых. Но убивать меня они пока не собирались. Люди военные, они, в отличие от неотёсанных крестьян, понимали приказы буквально. "Взять" — значит взять. Убивать пока не приказывали.
Но мне-то никто не запрещал убивать. А если бы и запретил, я вряд ли бы послушался. Я уже стал убийцей, теперь убивать было легко, никто и опомниться не успел, как двое солдат упали, обливаясь кровью, а ещё один отступил, зажимая рану в плече. Остальные остались пока невредимы, но приближаться ко мне уже не очень торопились.
