Один Червь

Сказать, что Хавател Левша выделялся среди своих сородичей, было бы изрядной скромностью. Самый большой, самый сильный и самый хитрый орк по праву занял должность Варбосса, которая сводилась к тому, что один гигантский и угрожающий орк раздает приказы, и все с ним соглашаются или бывают съедены. Когда-то, еще когда он был простым Нобом, гадский, но очень вкусный ушасик лишил его левой руки и половины челюсти. Безумный Док починил Хаватела, и новая железная пасть прославила свежеиспечённого Киборка, не в меньшей степени, чем могучая клешня.

Много с тех пор было врагов убито, много мяса съедено. И вот, достигший вершины пищевой цепи гигантский орк начал самое важное дело в своей жизни.

Waaagh! является не просто общим для всех орков боевом кличем, который они орут в любом бою. Это ещё и мероприятие, сочетающее в себе признаки массовой миграции, святой войны, грабительского налёта и потасовки в баре, приправленной небольшой щепоткой ксеноцида. Третье значение Waaagh! — в качестве обозначения огромной орды орков, очень часто называемой в честь собравшего его Варбосса.

Это чем-то похоже на спорт,

Чем-то на казино,

Чем-то на караван-сарай,

Чем-то на отряды Махно,

Чем-то на Хиросиму,

Чем-то на привокзальный тир,

В этом есть что-то такое,

Чем взрывают мир!!!(2)

Более того, Waaagh! также является генерируемым толпой орков психополем, что позволяет им инстинктивно понимать, кто из них "больше" и, соответственно, главный.

Похоже, что Waaagh! также искривляет реальность, чтобы она соответствовала орочьим верованиям и убеждениям, позволяя их разваливающимся технологиям работать. Если орки убеждены, что их техника в полном порядке и абсолютно функциональна, то Waaagh! сделает так, чтобы она и вправду работала. Точно так же орки верят, что разукрашенная взрывчатка будет более мощной, а машина будет ездить быстрее, если покрасить её красным. Это может звучать абсурдно, однако Waaagh! воплощает их веру в реальность.

Справедливости ради нужно сказать, что на фоне Вождей, собиравших многомиллионные Waaagh!, Хавател выглядел откровенным неудачником, со своими десятками тысяч. Не то, чтобы Земле Бет было от этого легче.

Варбосс лично вел свою свиту в бой, и с этой силой невозможно было не считаться. Хаватела сопровождала группа Нобов, гретчинов-носильщиков патронов и несколько свор боевых сквигов. В щёлкающих клыкастых челюстях на мускулистых ножках то и дело исчезал очередной гретчин-неудачник, при полном наплевательстве со стороны Погонщиков.

Судьба любит пошутить. Тем, кто привык составлять планы на будущее, следует об этом помнить.

И лидеры альянса масок, и вторгшиеся чужаки ждали долгого и жаркого боя. Они готовились к стоянию насмерть и стремительным схваткам на улицах, сидениям в засадах и торопливому бегству в укрытия. Они ждали войны, наполненной потерями и тягучим ожиданием окончательной молниеносной схватки. К перманентному цугцвангу. События вроде бы развивались именно по заданному сценарию.

Всё изменилось, когда в городе разверзлись порталы, открытые НЕ Симург.

Самая влиятельная и неоднозначная организация масок Северной Америки и Канады зашла с козырей, распечатав свой ящик Пандоры. В бой вступили заключённые Клетки.

* * *

Обелиск не удивился, когда едва различимый сигнал, путешествующий в плоскости мироздания, которое примитивные расы в лучшем случае именовали телепатией, взорвался оглушающим рёвом тысяч голосов. Можно сказать, отнесся к этому философски. Это был не первый случай, когда он встречался с видом, обладающим способностями, похожими на его, и это был не первый раз, когда те пытались установить с ним контакт. Ничего нового обычно в таких случаях они не говорили — либо умоляли, либо торговались, либо угрожали, либо пытались задавать вопросы...

Но орочий Waagh! — это нечто особенное. Крайне агрессивное коллективное бессознательное, мощное настолько, что устанавливает собственные физические и метафизические законы в поле своего влияния. Сцепленное с порождающими его существами настолько крепко, что сделать их Единым не представлялось никакой возможности. И среагировавшее на прикосновение Обелиска единственным допустимым для себя способом. Ударив в ответ.

В его памяти хранилось множество случаев, когда разумные сопротивлялись или оказывались и вовсе невосприимчивы к его воздействию — в этом не было ничего удивительного, мозг у всех разный, и электромагнитные волны не всегда оказывают одинаковое воздействие. Это неизбежная погрешность. Но впервые его не просто контратаковали, а сокрушающее сильно атаковали. Если Чёрный Обелиск мог испытывать недоумение, то сейчас для этого был самый подходящий момент.

Легкая дезориентация. Всё, чего добился Waagh! десятков тысяч орков, атакуя артефакт, созданный, чтобы принять в себя миллионы разумов. Вот уж точно — целое всегда больше, чем сумма его частей.

Он мог бы обрушить в ответ всю свою мощь, которой даже с учётом координации войск некроморфов было достаточно для уничтожения психополя. Но это не имело смысла. Целью Обелиска, его создателей и собратьев никогда не было уничтожение. Они считали себя пастырями разума, возвышающих младшие расы на новую, совершенную ступень развития. Уничтожить Waagh!, значит упустить потенциал, а на это Обелиск пойти не мог.

Поэтому он перераспределил ресурсы на анализ орочьего психополя и поиск его слабого места. Много времени это не заняло.

Если Варбосса убивают, самый большой Ноб в племени занимает его место, обычно только после того, как жёстко наведёт порядок в племени и провозгласит себя новым Варбоссом. Это достаточно эффективно работает вне битвы, так как есть время на дуэли и вызовы соперников, однако во время боя орки из-за этого зачастую нападают друг на друга, убивая любую сплочённость между племенами, которую наладил предыдущий Варбосс. Такой вариант далеко не идеален для нормальной войны с зеленокожими, но для целей Обелиска подходит хорошо. Без Waagh! их возвышение станет вопросом времени.

Создание чемпионов некроморфов требует внимания и ресурсов. Больше. Живучее. Зубастей. Но если Потоп, Нилбог, Керриган, Алекс Мерсер или формовщики юужань-вонгов могли что-либо сделать, то он мог сделать это лучше и быстрее. И в опыте, и в мастерстве Обелиск в разы превосходил их всех вместе взятых. Ограниченность ресурсов не станет проблемой.

От части сознания, координирующей платформы, пришли сигналы, вызвавшие бы у творения Братских Лун, будь оно полноценно живым, что-то вроде горестного вздоха.

Один из многомерных паразитов даровал своему носителю власть над костью, и сейчас остеомант почти парализовал продвижение к крупнейшему скоплению биомассы в округе. В текущих условиях задержка была признана неприемлемой.

Артефакт взялся за работу 'лично', сканируя разумы масок и тяжелой артиллерией долбя по мозгам каждого, кто мог представлять угрозу. Он искал то, что может их зацепить, остановить активную деятельность, сделать лёгкой мишенью для платформ... Индивидуальный подход. Он не показывал маскам ничего, чего бы те сами не могли в себе увидеть.

А затем он напоролся на Легиона.

* * *

Мозг Легиона пытался переработать поступающие сигналы, адаптируя их в наиболее понятные образы для сознания, забирая на это большую часть ментальных ресурсов.

Следующим, что он увидел, были его чертоги разума, то ли место, то ли состояние, в котором он творил свои проекции. Галлюцинаторный комплекс, ассоциативно визуализирующий его подсознание. Хранилище всех знаний, умений и навыков, полученных маской в течение жизни. При должном уровне мастерства эти знания можно извлекать и использовать. Система образов, знаков и символов, в которых были зашифрованы воспоминания Легиона, а также его характер, фобии и нереализованные возможности. Гнездо его психики и источник силы.

Но в этот раз герой был здесь не один. Угольно-чёрная колонна, подобно цепочке ДНК закрученная двойной спиралью, с непонятными символами на гранях, тускло светившимися тёмно-красным. Вокруг него вились множество полупрозрачных силуэтов, не совсем человеческих и совсем нечеловеческих. А у основания Обелиска, напротив Легиона, стояла трёхмерная гуманоидная тень с пылающими углями глаз — персонификация чужого разума.

В принципе, им было необязательно разговаривать друг с другом. Легион знал всё о своих чертогах. С каждым мгновением он узнавал о пришельце всё больше — по едва заметному трепетанию струн виртуальности. Вот только пока ты всматриваешься в бездну, бездна всматривается в тебя.

Исходящий от Обелиска тонкий, еле слышимый вой сводил с ума, проникая в разум и заставляя героя видеть наполненные болью и страданиями картины. Однако в нём не ощущалось всепожирающей ненависти. Живой, мертвый или сразу и то, и то — он был абсолютно чужд этому миру и нёс разрушение просто в силу своей природы. Он не хотел убивать. Он вообще ничего не хотел.

Подавляющая мощь пристального внимания Обелиска согнула человека, словно не обратив внимания на то, что в своих чертогах разума тот был всемогущ, и принялась изменять его по своей воле. Вся борьба героя напоминала попытку помочиться против торнадо, и он был вынужден скликать знамёна. Сила сгустилась, принимая форму.

- Почему ты преклоняешься, Легион? — проскрежетал гуманоид с бугристой мордой, покрытый кремнийорганической бронёй. — Где тот, что выплавил меня из своей ярости, своей непримиримости, своей неудержимой жажды победы?

— Почему ты преклонил колени, герой? — поддержал жутковатого собрата универсальный солдат. — Где тот, что выковал меня из своей доблести, своей праведности, своей несокрушимой воли?

Десятки проекций с собственными личностями разделили со Стивеном Лидсом тяжесть внимания иномирянина, приведя последнего в замешательство, смешанное с восхищением. Он аккуратно, но не из опасения поранить, тщательно, но не из желания сохранить, исследовал Легиона. Оценивал. Взвешивал. Наконец закончив, он принял решение.

— Ты... не один... тебя много... ты.... Единый!!? — в многоголосном хоре звучали надежда и восторг. — Ты приведёшь нас домой, Стивен!!!

— Иди нахрен, — неестественно спокойно отбил подачу Легион. — В моём мире нет юнитологов. И ты тут не один такой могучий.

Раздалось нечто, что при хорошей фантазии можно было бы истолковать, как смех.

— Вы не можете помешать нам. Мы станем Единым.

— Если ты с чем-то не сталкивался, это не значит, что это невозможно, — сказал Легион. И проснулся.

Иллюзорный мир схлопнулся. В некогда многолюдном городе, ныне ставшем некрополисом, маска в городском камуфляже, проекция Доблести, грязно выругался и, поднеся ко рту браслет на запястье, стал диктовать сообщение:

— Говорит Легион. Я знаю, где источник биологической угрозы...

* * *

Ростом оно было с девятиэтажное здание. Неимоверное тело с огромными мускулистыми руками, на вытянутой голове с огромными изогнутыми рогами расположились клыки, которым позавидует даже Лун, суперзлодей, известный тем, что сражался с Левиафаном один на один в течение нескольких часов. Его торс покрывали тысячи длинных лап насекомого, а тело дальше удлинялось в гармоничное сочетание гигантской сколопендры и скорпиона. Но самым страшным в нём был не размер, хотя он весьма внушал, а то, что, не смотря на этот самый размер, чемпион некроморфов был настолько проворен и ловок, что за время сражения ещё не получил ни одной царапины. С подобными габаритами, это более чем внушало.

Если вы думаете, что хуже некуда, то вы ошибаетесь. Их было четверо. Чёрный Обелиск превзошёл самого себя. С другой стороны, биоресурсов у него не осталось. Кончились.

На фоне главного довода орков чемпионы выглядели чуть менее внушительно. Перемалывая огромными гусеницами здания, по Мэдисону медленно полз Гаргант. Его исполинский 'корпус' напоминал бесформенную массу самых разных, кое-как склёпанных листов брони с пушками, торчащими изо всех мест. Главная пушка торчала из пуза так, что Фрейд бы разрыдался. Одна верхняя конечность Гарганта представляла собой скопление всевозможного крупнокалиберного дальнобойного стрелялова, другая была приспособлена для рубания-хватания в виде огромной клешни. Конструкцию венчала уродливая башка, с разномаcтными глазами и типично оркской массивной нижней челюстью; на башке восседал сам Хавател Левша, непосредственно отдающий приказы.

Выкидыш инженерной мысли толпы Меков сопровождали маленький гаргантик, сделанный из того, что осталось после постройки, собственно, Гарганта. Пушки в животе не было, зато в наличии были лазеры из глаз. О ну очень больших консервах с, у кого двумя больших размеров силовыми клешнями, у кого ба-альшими пушками, плюс два сугубо орочьих пулемёта пушечного калибра на поясе, можно и не упоминать. В каждый из этих консервов были запаяны сразу два пилота — орк для основных систем и гретчин-пулемётчик. Или, или точнее, их обрубки — руки-ноги им только мешать будут.

Четыре фигурки, открыто вышедшие против чудовищных врагов, казались маленькими и незначительными. Только казались. Суммарной мощи Триумвирата было достаточно для противостояния мощнейшей элите иномирян. Вот только, чтобы увеличить шансы на успешный исход схватки, люди решили использовать своё тактическое оружие массового поражения.

В душе каждого живого существа есть тьма. Зло, которое никому не хочется показывать. Неутоленные желания, которые подавляются в обычной жизни. Они есть, от этого никуда не деться. Желание родителя наказать ребенка за надоевший плач. Обида подчиненного на недостаточно ценящего его начальника. Дети, ругающие слишком строгих родителей. Разум подавляет чувства подобного рода, по разным причинам — из страха перед наказанием, из понимания своей неправоты, или другим, неважно каким. Главное, что тёмная сторона есть у любого.

Легион нашёл ключ к этой тёмной силе. Проекция Гнева была его кастрированным вариантом, подконтрольным чудовищем. Кошмар было невозможно ни контролировать, ни направлять. На поле боя он был сродни заклинанию Армагеддона в настольных играх. Равных Кошмару по силе врагов не находилось, а значит от его присутствия, как и от Армагеддона, страдали все вовлеченные. Нет, что-то конечно от них оставалось, но искать нужно было с лупой. Даже в битвах с Губителями ранее Легион снимал ограничения со своего последнего довода считанные разы. Каждый раз Губитель отступал, но ущерб оказывался чуть ли не больше, чем если бы он продолжал буйствовать.

В тот миг, когда Александрия забросила Гнев между сражающимися титанами, Легион освободил Кошмар. Казалось, где-то впереди пробудилось нечто, испытывавшее ненависть ко всему живому. Абсолютное зло, желающее погубить всех, и даже себя самое. Настолько могущественное, что мысль о сопротивлении казалась глупостью, от него можно только бежать, скрыться. Угольно-чёрный столб дыма притягивал взгляд, засасывал, поглощал разум смотрящих на него. Хотелось завыть от ужаса, настолько мрачные чувства возникали при виде воплотившейся проекции. Вспомнилось всё зло, виденное за жизнь. Тёмные желания, которые отрицаешь, прячешь от себя самого.