Конец войны

Вытащил труп бойца из кабины и уложил на обрывок брезента, укрывавший некогда груз. Ха, легко сказать вытащил, уложил. Пробовали когда-нибудь тащить пусть не труп, а просто человека без сознания. Тяжёлая, расслабленная аморфная масса, норовящая вывернуться из рук. За тело ухватиться практически невозможно, руки и ноги свободно выкручиваются, не оказывая сопротивления. Остаётся только хвататься за одежду. А тут труп, да не просто труп, а труп обожжённый. Остатки гимнастёрки расползались на лоскуты, обнажая истерзанную осколками и огнём плоть. Плоть, покрытая корочкой чёрного обугленного мяса, источающего отвратительнейший запах палёного. В общем, тело из машины я вытащил с трудом. Единственное, что меня поразило, это моё собственное состояние. Ни тебе брезгливости, ни тебе рвотных позывов, которых можно было бы ожидать в подобной ситуации. Ничего. Будто я каждый день только и делаю, что с трупами вожусь. Видимо, стресс и адреналин полностью погасили во мне все нормальные человеческие реакции, присущие моменту, оставив место только деловому отстранённому прагматизму.

Недалеко от искорёженного дубка я выкопал могилу и опустил тело. Сверху насыпал небольшой холмик и воткнул кусок ќќќќќќќќќќќќмашины, на котором как смог нацарапал: "Дубровский Владимир Григорьевич ефрейтор 01.09.1942." Хотел было вырезать крест, но вспомнил вдруг строчку из Высоцкого: "На братских могилах не ставят крестов...", и ничего более вырезать не стал. Да и не успел бы, даже если бы захотел.

Где-то за поворотом послышался звук приближающейся машины, и вскоре рядом со мной, заскрипев тормозами, замер чёрный ГАЗ-М1. Правая передняя дверь распахнулась и оттуда, наставив на меня ствол ППШ, появилась фигура в военной форме:

— В чём дело, лейтенант?

— Попали под бомбёжку, товарищ майор, — разглядел я две шпалы у него на петлицах, — самолёт немецкий разбомбил.

— Представьтесь, лейтенант, как положено, — майор смотрел строго, если не сказать сурово.

— Лейтенант Звягинцев, военный корреспондент газеты "Боевое знамя". Направляюсь по спецзаданию редакции в расположение 771 сапёрного батальона.

— Хорошо изображаешь гражданского тюфяка, кое-что слышавшего об армейских порядках, — раздалось у меня в голове, — кстати, майор не простой, это адъютант командира армии генерал-лейтенанта Старикова.

— Откуда знаешь?

— Я же с тобой в контакте, и все что видишь ты — вижу я. Сравнил с базой данных и узнал.

— Ваши документы, лейтенант, — майор меж тем не сводил с меня настороженных глаз, а заодно и зрачка автомата.

— Пожалуйста, — я вынул документы из нагрудного кармана и протянул их майору. По спине пробежала противная капля холодного пота. Вот сейчас майор в два счета распознает только что испеченную липу, ППШ изрыгнет пламя вместе с кусочками свинца, и кончится моё путешествие во времени, так и не успев толком начаться.

Однако Хроник, видимо, хорошо знал своё дело, потому что, изучив бумаги, майор удовлетворённо кивнул и, возвращая мне документы, кивнул в сторону остова машины.

— А где водитель?

Я сделал шаг в сторону, открывая взору майора свежую могилу.

— Ефрейтор Дубровский погиб смертью героя, на боевом посту, так сказать, — я протянул майору все остатки документов водилы. — Тело сильно обгорело, вот всё что осталось...

— Хорошо, — ствол наконец-то опустился в землю, и взгляд майора не то чтобы потеплел, а так..., слегка подтаял.

— Ну что там, Михаил Иванович? — в приоткрытую правую дверь "эмки" показалась голова мужчины лет пятидесяти. Округлое, но не полное лицо, с жёсткими складками возле губ, глубоко посаженные глаза, кажущиеся ещё более глубокими из-за густых чёрных бровей, щёточка коротко стриженых усов и гладко выбритый череп, — классический образец суровой мужественности. Разглядев три звёздочки на петлицах, я понял, что это сам командующий 8-й армией генерал-лейтенант Стариков Филипп Николаевич.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, — я вытянулся во "фрунт" и дёрнулся было отдать честь, но вспомнил, что на голове нет фуражки, а "к пустой голове руки не прикладывают", остановил движение, — лейтенант Звягинцев, корреспондент газеты "Боевое знамя".

Майор протянул ему мои документы. Стариков раскрыл командировочное предписание:

— Как там Константин Анатольевич? Давно его не видел.

— Твой главред, — тут же подсказал Хроник.

— Жив-здоров, товарищ генерал-лейтенант, весь в работе, даже ночует в редакции.

— Елена ругается, небось, — генерал-лейтенант улыбнулся, однако смотрел в глаза внимательно и серьёзно.

— Жена Елена и сын Олег погибли зимой сорок первого. Эшелон с эвакуированными попал под бомбёжку, — делал своё дело Хроник.

— Его жена и сын погибли, товарищ генерал-лейтенант, ещё зимой в сорок первом. Вы действительно давно не виделись.

— Извини, лейтенант, я должен был проверить. Садись, доедешь с нами до штаба, там сдадим тебя с рук на руки капитану Ермолаеву, комбату сапёров. Ты ведь к нему едешь.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант. Я должен написать статью о сапёрах, обеспечивших форсирование речки Чёрной.

— Ну и поехали, — совсем уж как-то по-простецки улыбнулся вдруг генерал-лейтенант и приглашающе распахнул дверцу машины, из которой он, кстати, так и не вышел, чтобы не пачкать свои щёгольски начищенные сапоги.

В салоне пахло кожей, бензином и ещё чем-то резким и знакомым. Вспомнив глянцевые сапоги генерала, я угадал и запах: гуталин или вакса, уж не знаю, чем они тут сапоги чистят. Эмка ходко побежала по раздолбанной лесной дороге, то и дело переваливаясь и подпрыгивая на ухабах. Если бы не мягкое из натуральной кожи сиденье, пассажиры смогли бы в полной мере вкусить все прелести прифронтовой дороги. Впрочем, то, что было в новинку мне, для остальных моих попутчиков было само собой разумеющимся. Подпрыгнув на очередной кочке и ударившись о потолок машины, я вызвал покровительственную усмешку генерала:

— Как там Москва, лейтенант?

— Держится, товарищ генерал-лейтенант. Сейчас немного полегче стало. После нашего контрнаступления город оживает. Объявлен план реэвакуации, заводы в столицу возвращаться начали, — старательно дублировал я Хрониковы подсказки, — а знаете, товарищ генерал-лейтенант, в июне из ворот восстановленного завода "Компрессор" вышли первые "Катюши", на Коломенском машиностроительном собрали два бронепоезда. Москва вновь занимает передовые позиции на трудовом фронте.

— Ну что же, это замечательно, — перебил мое излишне патетическое выступление Стариков, — а как люди-то, верят в победу?

— Верят, товарищ генерал-лейтенант. А после того, как немца под Москвой остановили, да ещё и по морде дали, особенно. Первая победа дорогого стоит. Сколько их ещё впереди... Но значение этой переоценить невозможно.

— Да уж... Это ты правильно сказал. Много ещё боев предстоит, пока гадину добьём. Ну ничего, лиха беда начало. Погоним, погоним вражину до самого логова... Там и задавим, — генерал жестко ударил кулаком по ноге.

— Ох и долгий путь предстоит, — вздохнул я.

— Осторожней! — завопил Хроник.

— Долгий? — Стариков посмотрел на меня хмуро, тяжело, словно плитой бетонной придавил, — ничего, выдюжим. Ты, кстати, лейтенант, если задержишься у нас, можешь стать свидетелем нашей следующей большой победы. Мы тут на Синявинских высотах намерены задать жару этим ублюдкам. Смотри, какую силищу собрали. — Он широким хозяйским жестом обвёл колонну артиллеристов, которую мы как раз в этот момент обгоняли.

— Да, сила не малая. Знаете, товарищ генерал-лейтенант, даже если нам не удастся прорвать блокаду в этот раз, всё это — я в свою очередь кивнул в сторону окна — не зря. Ведь Гитлер здесь тоже наступление готовил, только на Ленинград. Вон, даже самого Манштейна сюда направили.

— С ума сошёл!? — завопил Хроник.

Правая бровь генерала поползла вверх, а левая — вниз и к переносице. Стариков смотрел на меня с нескрываемым удивлением и настороженностью:

— Ты слишком хорошо информирован, лейтенант.

— Сейчас он остановит машину и расстреляет тебя прямо на обочине, — не унимался Хроник.

— Я профессионал, товарищ генерал-лейтенант, и всегда тщательно готовлюсь перед командировкой.

— Ну-ну, — хмыкнул генерал-лейтенант.

Не знаю, насколько удовлетворил его мой ответ, но расстреливать меня прямо сейчас он явно не собирался.

Вскоре мы проехали через походный КПП. Часовой, узнав машину генерал-лейтенанта, сходу взял под козырёк и поднял шлагбаум.

— Разгильдяй, — деланно проворчал Стариков.

— Вашу машину за версту узнают — обернулся молчавший всю дорогу майор.

— Мало ли что, узнают не узнают. Должен был остановить и хотя бы внутрь заглянуть. Может в машине не генерал, а фашистские диверсанты?

— Да они же вас в лицо знают.

— А может они меня на прицеле держат? — не сдавался Стариков.

— С командующим армией на прицеле надо не на КП ехать, а совсем в другую сторону, — поддержал я майора.

— Чёрт с вами, пусть живёт, — глаза генерала весело сверкнули и тут же потемнели, — Ваня, ну-ка тормозни.

Я проследил за его взглядом. Мимо машины, ничего не замечая вокруг, шла молодая черноволосая девушка в аккуратной чистенькой гимнастёрке и заляпанных грязью сапогах. Девушка шла, комкая в руках пилотку, то и дело оступаясь на скользкой дороге, глядя прямо перед собой пустым, ничего не видящим взглядом. Из распахнутых и не моргающих глаз лились слёзы. Крупные, как жемчужины капли медленно и неотвратимо одна за другой пробегали по гладким девичьим щекам и срывались вниз, оставляя две мокрые полоски на гимнастёрке.

— Стоять, — генерал по-молодецки выскочил из останавливающейся "Эмки" прямо перед девушкой, — в чём дело, Зинаида, кто посмел обидеть самую красивую радистку моей армии!? Сейчас я его в бараний рог и в штрафбат!

Зинаида, даже не попытавшись остановиться, сходу налетела на Старикова, и только ткнувшись мокрым носом ему в грудь, подняла глаза.

— Ну что случилось, боец Кукушкина? — на этот раз мягко и как-то совсем уж по-домашнему повторил свой вопрос генерал.

— Ой, товарищ генерал-лейтенант, — шмыгнув носом, пролепетала боец Кукушкина, — это вы?

— С утра ч был, — пожал плечами Стариков, — чего слякоть развела? Обидел кто?

— Товарищ генера-а-а-ал, — слёзы брызнули из её глаз с новой силой, — Филипп Николаевич ...немец с самолёта ...бомбу кинул ...прямо в блиндаж, ...где радисты ...всю смену ...шесть девочек ...и капитан Загорский,... — она стояла перед генералом, не прекращая всхлипывать и вздрагивать всем телом. Маска весёлой и деланной сердитости медленно сползла с его лица, уступая место каменной серости. Стариков привлёк девушку к себе, прижал мокрое лицо к груди и стал медленно гладить её волосы, успокаивая то ли девушку, то ли самого себя. Радистка меж тем продолжала свой сбивчивый рассказ:

— Маша, ...Лена, ...Ира Белецкая, ...Рая, ...Наташа Смирнова, ...Марина, ...всех разом. ...Прилетел, бомбу кинул и улетел, ...никто толком ничего понять не успел. ...Миг и семерых как не было....

— Лейтенант, — обернулся генерал ко мне, — пойдем с нами, тут недалеко.

Мы прошли метров сто — сто пятьдесят и сразу за поворотом в небольшой балочке увидели огромную воронку. Покорёженные сосны, разбросанные повсюду брёвна и вывернутая нутром наружу земля, ещё дымящаяся остатками недавнего огня. На краю воронки в рядок, словно вышедшие на своё последнее построение, лежали тела погибших. Первое — крупное мужское и рядом шесть маленьких хрупких почти детских девичьих тел. Погибшие были аккуратно укрыты плащ-палатками, из под которых торчали только армейские сапоги.

— Мы с девочками в одном классе учились, — тяжело вздохнула стоящая рядом со мной Зина, — когда война началась, мы как раз школу закончили. Все девочки из класса записались на курсы связистов, а потом после выпуска попросились все вместе в одну часть. Военком сначала хотел нас по разным частям раскидать, но потом посмотрел какие мы дружные и направил сюда, в восьмую армию. Десять подруг нас было, а теперь вот трое осталось. Я, Ира Молькова и Наташа Девятова. Мы втроём в другой смене работали. Всё жалели, что нельзя десятерым в одну смену выходить. А тут вот оно как всё получилось, — Зина ещё раз глубоко вздохнула и, кажется, наконец, успокоилась. Выговорилась, наверное.

От другой землянки, расположенной неподалёку, к нам подбежал полковник и, отдав честь, доложил:

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант. С приездом, Филипп Николаевич.

— Здравствуй, Олег Иванович, что у вас тут, докладывай.

— Подверглись нападению самолёта противника.

— Одного?

— Двух. Один в небе кружил: то ли наблюдал, то ли съёмку вёл. А второй выскочил из-за леса, в полной тишине, как чёрт из табакерки, никто ничего толком понять не успел, бомбу сбросил и ушёл в небо, как ни в чём не бывало.

— Что значит в полной тишине. На планере что ли?

— Никак нет. Это был именно самолёт, только двигатели он включил уже после того, как бомбу сбросил.

— Хотите, чтобы я поверил в эти выдумки, полковник, — нахмурился Стариков.

— Это не выдумки, товарищ генерал-лейтенант, слишком много свидетелей.

— Ну хорошо, а наши что? Авиация где была?

— Подняли для перехвата два звена, безрезультатно. Они их даже найти не смогли.

— Это что же за призраки такие?

— Не знаю, товарищ генерал-лейтенант, но те, кто его видел, говорят, что похож на мессер, возможно новая модель. А ещё размалёван весь: через фюзеляж змея нарисована с крыльями, и морда у той змеи — собачья. На крыльях, говорят, кресты какие-то особенные, вроде карточных.

— Смотри-ка, лейтенант, — сердито проворчал генерал, — и кресты разглядели, и морду драконью запомнили, и то, что мессер разобрали. Все успели, а вот взять в руки винтовку и пальнуть в него разок-другой не смогли. Растерялись или испугались, а, полковник?

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, не испугались. Просто всё очень быстро случилось. Один заход, одна бомба и всё.

— А это часом не твой приятель, лейтенант? Уж больно почерк приметный.

— Не знаю, товарищ генерал-лейтенант. Я ведь в кабине сидел, и не успел рассмотреть его как следует. Хотя попасть бомбой в кузов движущейся машины — это уметь надо.

— Вот-вот, я и говорю...— генерал задумчиво почесал бровь, глядя куда-то вдаль, словно силясь рассмотреть неведомый самолёт-призрак.

— Вот что, Зинаида, — подозвал он немного успокоившуюся девушку, — проводи лейтенанта к сапёрам.

Зинаида, в последний раз шмыгнув носом, надела пилотку, слегка наклонив её вправо, расправила гимнастёрку, отведя складки за спину, и, одарив меня грустным карим взглядом, произнесла:

— Идёмте, товарищ лейтенант, здесь недалеко.

* * *

"Судьба подарила мне встречу с несомненно одним из самых выдающихся асов люфтваффе времён второй мировой войны, бароном Отто фон Визе. Фигура удивительная и весьма таинственная. Уже после войны я пытался найти о нём в архивах хоть какую-нибудь информацию. Увы, только самые общие факты: родился в небольшом городке Наумбург в 1915 году, окончил лётную школу в Потсдаме, воевал в Сирии, получил железный крест, потом была Испания, ещё один крест, потом работал на Мессершмитта. И всё... информации больше нет, как отрезало. Как будто человек с 1939 года перестал существовать. То, что это не так, я лично смог убедиться в конце августа 1942 года во время боев на Восточном фронте.