Конец войны

посвящается

Я шёл по лесу, блаженно щурясь на играющее с листвой утреннее солнце. В левой руке корзина с грибами, в правой — длинная палка-посох. Резиновые сапоги, камуфляж, куртка-непромокайка, бандана на голове — классический дачник, выбравшийся по грибы с утра пораньше. Влажная трава упруго пружинила под ногами, ноздри жадно ловили пряный аромат пробуждающегося леса, густо замешанный на поднимающемся от земли тумане. Под видавшим виды дубом притаился очередной белый, тугой, крепкий и пузатый, как старорусский купец времен любимого всеми историками 1913 года. Я аккуратно срезал красавца, уложил в корзину к поджидавшим его там собратьям и осмотрелся: если есть один, значит, наверняка найдётся рядом ещё парочка. Искал грибы, а глаз профессионала поневоле отмечал приметы дел давно минувших. И дуб старый не просто так скрутило: вот здесь когда-то давно осколок снаряда большой кусок из его ствола вырвал. А вот эта едва заметная круглая впадина без малого семьдесят лет назад была внушительного размера воронкой. Возможно, снаряд, взрывший землю в далёком сорок втором, и повредил тогда ещё молодой дубок. Дерево выжило, оправилось от раны, но память о тех страшных годах пронесло с собой через всю свою жизнь. А вот здесь наверняка когда-то была проселочная дорога, уж очень хорошо просматривается полоса более молодых деревьев, тонконогой лентой вьющаяся среди кряжистых ветеранов.

Грибник то я, конечно, грибник, но не дачник. Историк по образованию и профессии, военный археолог по призванию, в тот момент находившийся в наряде по кухне и отправленный по грибы нашим шеф-поваром Маринкой.

Пять лет назад я всерьёз занялся сбором информации о собственном прадеде, пропавшем без вести в годы Великой Отечественной. "Старший лейтенант Стародубцев Семён Васильевич пропал без вести 2 сентября 1942 года после артиллерийского обстрела" — вот последняя весточка о нём, пришедшая с фронта. Дальше только сухие и казённые ответы из всевозможных архивов: "Данных нет", "В списках не значится"... Два года кропотливой работы в архивах — и ничего. Зато познакомился с отличными питерскими ребятами из поискового отряда "Обелиск" и их командиром Димкой Сергеевым. Следующим летом я вместе с ними ушел в свой первый поиск и уже третий свой отпуск приезжаю из Нижнего в Ленинградскую область, роюсь вместе с друзьями в Синявинских болотах в поисках неизвестных захоронений. И не видно пока ни конца, ни края этой работе. Земля эта не только грибами да ягодами полна, но и кровушкой солдатской полита изрядно.

Кстати о грибах, вон ещё один — брат-близнец предыдущего. Я же говорил, что должны ещё быть. Этот крепыш устроился на самом гребне высокого, практически с мой рост завала. Обходить его стороной не захотелось, и я, привалившись к крутому земляному склону, потянулся за грибом. Срезать, однако, не успел. Земляная стена подо мной зашуршала, посыпалась комьями под ноги, а потом и вовсе рухнула. Я не удержал равновесие и грохнулся плашмя, крепко треснувшись обо что-то мордой.

Выплюнув изо рта набившуюся туда труху вместе с подходящими к моменту выражениями, я замер, не торопясь подниматься и делать резкие движения. Опыт подсказывал, что в подобной ситуации это самое верное решение. Ничего не взорвалось при падении — уже хорошо, однако древние военные сюрпризы все ещё могли поджидать моего неловкого движения где-нибудь поблизости.

Первое правило техники безопасности у военных археологов гласит: не разводи костров, не устраивай ночлег, пока тщательно не обследуешь местность на предмет отсутствия всякой взрывоопасной дряни. Вместо того чтобы уповать на теорию вероятности, перекопай грунт на глубину штыка лопаты. Можно, конечно, протыкать будущее костровище щупом, но с его помощью не всегда удаётся обнаружить мелкие предметы: детонаторы или патроны. В самом начале моей поисковой деятельности произошёл такой случай: в лесу, на берегу речки Мга, мы развели костёр на предварительно обследованной с помощью щупа площадке. Через двадцать минут, когда в котелке почти сварилась каша, раздался взрыв, вознёсший кастрюлю с кашей в небеса. Видимо, в земле под костром лежал детонатор. Сидим, кашу с ушей снимаем и радуемся, что в живых остались.

Глаза привыкли к царящему вокруг сумраку, и я смог осмотреться. Похоже, меня занесло в какую-то пещеру. Даже не пещеру, а большую нишу, образованную в скальной породе. Доски, некогда закрывавшие вход, практически полностью истлели, и держались только благодаря мху, густо на них поросшему. Моего веса они, конечно, выдержать не смогли, вот и рассыпались. Я повернул голову направо и вздрогнул. Сквозь сумрак и оседающую пыль на меня смотрел и нагло скалился скелет в лохмотьях. Я, конечно, за три года активного поиска человеческих останков насмотрелся изрядно, но вот чтобы так, глаза в глаза или во что у него там... Бр-р-р...

Ладно, вокруг вроде бы все спокойно, можно подниматься. Я включил фонарик, благо дело, всегда с собой ношу. Скелет "сидел", прислонясь спиной к камню, вытянув "босые ноги". Рядом стояла пара истлевших сапог. По остаткам одежды можно было с уверенностью сказать, что это был командир Красной армии, и находился он здесь как минимум с сорок второго года. Выцветшие, некогда красные петлицы с двумя кубарями и две тонких полоски на рукаве говорили об этом однозначно. Вообще-то летёхе повезло, что он оказался в этом "склепе", как бы цинично это ни звучало. Лежи он сейчас в земле, вряд ли бы так хорошо сохранился.

Нужно было срочно бежать в лагерь, сообщить о находке, чтобы потом не торопясь разобраться с ней, соблюдая все правила. Однако любопытство и право первооткрывателя подмывали меня на поступок совершенно противоположный.

Я аккуратно потянул из нагрудного кармана кителя небольшую книжицу в твёрдых тёмно-серых с тиснёной звездой корочках. Офицерское удостоверение личности, не новое, видно, что пару лет регулярно предъявлялось. Я бережно развернул удостоверение:

— Так... удостоверение личности... Звягинцев Глеб Егорович состоит на действительной военной службе, лейтенант, выдано в 1941г.

На фото молодое среднерусское лицо, короткая стрижка, серьёзный взгляд. Лицо как лицо, ничего примечательного.

В кармане была виден ещё какой-то документ, но я совладал с любопытством и трогать его не стал. Под правой рукой, вернее, под тем, что от нее осталось, лежал офицерский планшет. Я его не сразу заметил, но когда рассмотрел, то от удивления даже присвистнул. Планшет был как новенький. Не такой, конечно, как только что с фабрики, им явно пользовались какое-то время, но вот прошедшие шестьдесят лет на его внешнем виде совершенно не сказались. И это было удивительно. Я вновь не удержался и попытался аккуратно вытащить планшет из-под руки. Увы, за любопытство пришлось платить. Рука скелета зацепилась за кожу планшета, дрогнула и рассыпалась на отдельные косточки. Скелет слегка перекосило на правый бок, и его пустые глазницы уставились на меня с немым укором.

— Прости, дружище, — с сожалением прошептал я, а про себя подумал: "Димка узнает, прибьет или устроит публичную выволочку. Ещё неизвестно, что лучше?".

Планшет и всё, что в нём находилось, выглядел так, будто его положили сюда только что, прямо перед моим появлением. Впрочем, по большому счету в самом планшете ничего примечательного не обнаружилось. Пять остро отточенных карандашей, небольшой перочинный нож, два блокнота да стопка чистых листов в кармашке, где обычно располагалась полевая карта. На обложке блокнота красноармеец в длиннополой шинели и будёновке, с винтовкой наперевес, и взглядом, устремлённым в "светлое будущее". Блокнот был абсолютно чист. Никаких записей, пометок, помарок, все листы на месте, по крайней мере, следов от вырванных страниц я не заметил. Второй блокнот оказался его точной копией, как по содержанию, так и по состоянию. Извлекая на свет божий чистые листы бумаги, я уже не сомневался, что ничего интересного тут не найду. Однако, вынув последний, я ошарашено замер. В полевой сумке командира Красной армии, погибшего шестьдесят лет назад, под пачкой высохшей и пожелтевшей бумаги, был спрятан миникомпьютер.

Небольшая, примерно десять на пятнадцать панель темного стекла, тускло поблёскивающая в скупых лучах света, проникающего сквозь пролом, обрамлённая гладким со скруглёнными углами корпусом из чёрного то ли пластика, то ли металла. Пришлось выбраться наружу, чтобы рассмотреть находку как следует. Внешне он был очень похож на сотовый телефон с сенсорной панелью или навигатор, только большой и плоский. На обратной стороне я обнаружил клеймо: "ХЛ-11-64-М" Название, хоть и написано было по-русски, мне ни о чём не говорило. Я машинально стёр пыль с экрана и компьютер ожил. На панели высветилась крупная надпись "01.09.1942г." и кнопка "ввод" в нижнем правом углу.

"На следующий день без вести пропал мой прадед, — автоматически отметил я, — справочник что ли какой?"

Недолго думая, ткнул пальцем в кнопку "ввод" — мир перед глазами подёрнулся рябью, в ушах гулко застучало, словно сердце и уши напрямую соединили фонендоскопом, и я потерял сознание.

* * *

Было у нас в детстве такое развлечение: Залезть на стул, завязать плотно глаза и спрыгнуть вниз. Странные ощущения. И прыгать-то невысоко, а кажется, летишь в бездонную пропасть, и даже сердце успевает зайтись от страха, и пол всегда встречает тебя неожиданно и по ногам бьёт, словно наказывает, что посмел оторваться от него, что возомнил, будто сможешь без опоры обойтись.

Нечто подобное испытал я и в этот раз. В себя пришёл от резкого удара в подошвы. Шум в ушах нехотя пошёл на спад, в глазах потихоньку восстановилась чёткость и контрастность, и тут в нос ударил горький запах горелой резины, дерева и ещё чего-то такого, подозрительно напоминавшего запах жжёного мяса. Я обернулся. В двадцати метрах за мной на разбитой просёлочной дороге догорала перевернутая полуторка. Кабина и кузов уже практически сгорели, пламя медленно, но верно дожирало остатки дерева. Горящее заднее колесо чадило густым чёрным дымом, источая тот самый запах.

— Что за наваждение, — я сильно зажмурился и старательно помотал головой. Я же точно помню, что никакой дороги и тем более горящей машины здесь и в помине не было. Однако не помогло. Более того, чуть поодаль я разглядел кусок оторвавшегося борта с надписью И 1-72-15, а под ним человеческую фигуру. Человек застонал и открыл глаза. Я откинул доски в сторону. Его лицо показалось мне смутно знакомым, хотя и было сильно запачкано кровью. Военная одежда времён Великой Отечественной, справа на груди зияла жуткая рваная рана, из которой то и дело выплёскивалась кровь. Крови вообще было много, она была везде, даже на губах. И врачом не надо быть, чтобы понять, что человек умирает.

Мы встретились взглядом. Серьёзный взгляд излучал, несмотря на ужас ситуации, спокойствие и уверенность.

"Серьёзный взгляд!" — меня вдруг осенило, именно этого парня я пару минут назад видел на фотке в командирском удостоверении. Ну точно, лейтенант, вот кубари, вот полоски на рукаве. Гимнастёрка, правда, тёмно-зелёная, почти новая, и петлички красные, а так всё точно. А вот и сумка его полевая, возле ноги валяется. Я раскрыл планшет и извлёк на божий свет плоский компьютер.

— Бред какой-то.

Поняв, что я его узнал, лейтенант удовлетворённо прикрыл глаза и прошептал:

— Отлично. Ты из какого года?

Глупее вопроса в такой ситуации трудно себе представить, однако я умудрился сформулировать ещё более глупый ответ:

— А что случилось?

— Да вот, на какого-то залётного немца нарвались: расстрелял машину с самолёта. Так из какого ты года? — повторил он свой "дурацкий" вопрос.

— В каком смысле, из какого?

— Ну раз ты здесь стоишь передо мной в этой одежде, держишь в руках мой хронолифт с которым ты явно знаком, значит ты не из этого времени, а из будущего. Вот я и спрашиваю: из какого ты года?

Он говорил с трудом, делая паузы, словно давая пузырящейся на губах крови успокоиться и пролиться тонкой струйкой из уголка губ на подбородок.

"Бредит, наверное", — подумал я и, наплевав на непонятные вопросы, решил действовать:

— У тебя аптечка есть, парень? Тебя перевязать нужно.

— Оставь, не суетись, мне минуту две — три осталось, всё равно не поможешь.

— Но...

— Заткнись и слушай. Хотя нет, сперва скажи: из какого ты года?

— Ну из 2010-го, а что?

— Годится. У тебя в руках хронолифт: устройство для перемещений во времени. Судя по всему, ты нашёл моё тело в своём 2010-ом и переместился сюда в 1 сентября 1942 года, как я и планировал.

— Давай переместимся на пару часов вперёд и сделаем так, чтобы ты не погиб.

— Ничего не выйдет. Теория хронополей не позволит... сейчас объяснять некогда, если интересно, там, — он показал глазами на устройство, хронолифт, в смысле, — там есть иконка со знаком вопроса, под ней ответы на часто задаваемые вопросы, в том числе и теория хронополей для чайников.

Он говорил медленно, делая перед каждой фразой большие паузы. Так поднимается в гору смертельно уставший путник: шаг, второй, остановка, шаг, другой, снова отдых. С каждым последующим шагом не силы — жизнь уходит, так и лейтенант говорил, экономя силы, словно боясь не успеть сказать что-то очень важное.

— Там же мой дневник, можешь почитать. Хронолифт вроде вашего компьютера, только... с большим числом функций.... Но ты разберёшься.

— Ты лучше скажи, как тебя домой отправить, там наверняка помочь смогут, — снова перебил его я.

— Не стоит, я всё равно перехода не выдержу, да и ты здесь навсегда застрянешь. "Хронолифт не вынесет двоих," — неожиданно перефразировал он О'Генри и криво усмехнулся. Впрочем, ухмылка тут же сменилась гримасой боли. Сделав несколько частых и неглубоких вдохов, он продолжил:

— Когда вернёшься в своё время, похорони меня и сделай надпись: "Звягинцев Глеб Егорович — Воен. Кор. Погиб 1.09.42г."

— Военкор пишется одним словом без точек.

— А ты напиши с точками.... Это вроде условного сигнала для наших будет.... Сделай всё точно. Очень не хочется без вести пропадать... Тебя как зовут?

— Павел. Павел Стародубцев.

— Слушай Павел, сделай, как прошу... зря что ли я тебя сюда выдернул?.. Тело моё спрячь, место запомни, чтобы легче найти было... Хотя, это уже вмешательство... правда, девятого уровня... даже ближе к десятке... может получиться.... — Лейтенант явно стал заговариваться. Но вдруг на мгновение взгляд его вновь стал ясным, и он едва слышно прошептал, глядя мне прямо в глаза: — Потом нажмёшь на экране кнопку "возврат", стрелочка такая, против часовой.... И вернёшься в ту же секунду, откуда прибыл... И не задерживайся тут, не твоё это время... Оно чужих не любит...

Последнюю фразу я едва расслышал. Лейтенант расслабленно замер, глаза его закрылись, сердце, толкнув последнюю порцию крови, остановилось. Всё... На моих глазах впервые в моей жизни умер человек. В том, что он умер, я нисколько не сомневался, хоть и не доктор. И вот тут меня наконец накрыло. Накрыло дикой смесью страха, адреналина и какого-то детского любопытства.