Война - дело молодых

— Ты ещё скажи, что это не голова, отрастёт, — усмехнулся он жёстко, отбрасывая карандаш.

— Нет, но с этим можно нормально жить, — твёрдо сказала она.

— Да что ты? — Он вскочил, и она тоже встала, обмирая. — А с чем вообще нельзя жить?!

Она молчала.

— Я у Абу Халида в отряде был. Ты тогда спрашивала, помнишь?

— П-помню...

— Я их ненавижу всех! Никакие они не м-моджахеды! — он словно выплюнул это слово. — У нас пятнадцать человек в отряде было, трое арабов Абу Халида, русских двое, и ещё с Украины — уна-унсовцы... Воины Аллаха! — Он сглотнул. — У меня как раз отца убили, и я с ними ушёл. А потом увидел, как они грабят, убивают... даже своих... Под знаменем Пророка!

Она крепко сжала его руку, но он вырвался.

— Один раз Абу Халид девчонку притащил, русскую. Она так кричала... А они все её... И знаешь что? Я — тоже. Они надо мной смеялись, и тогда я её... тоже.

Она могла только оцепенело смотреть на него.

— А потом Абу Халид пристрелил её, и никто её даже не закопал, так и оставили валяться голую. А через час нас миномётами накрыло, вот тогда мне руку и оторвало. И знаешь? Я рад был. Я б хотел, чтоб меня убило. Молчишь?!

Она изо всех сил стиснула его плечо, притянула к себе, глотая слёзы, чувствуя, как бухает его сердце.

— Я бы, знаешь, что сделала с теми, кто эту войну развязал? — выговорила она наконец. — Я бы выкопала где-нибудь здесь, на Минутке, такую глубокую яму...

— Живьём бы закопала, что ли? — Бек, как всегда, возник бесшумно. — Ну ты даёшь, Талгатовна...

Она помотала головой.

— Посадила бы их всех туда... а сверху построила бы уборную.

Парни ошеломлённо уставились на неё, потом — друг на друга. И сползли под стол.

— А через недельку-другую я бы их отпустила. Наверно...

— Напиши про это! — простонал наконец Бек. — Слышишь? Напиши!

* * *

— "О, вероломный король, ты платил мне неблагодарностью за верную службу! Я оставляю тебе длинные уши, дабы они изо дня в день напоминали тебе о маленьком Муке!"

Дети захихикали.

Сказки Гауфа были среди тех старых книжек и учебников, которые она собрала, обходя с пацанами подъезды окрестных домов и стучась во все подряд квартиры. Ещё не вся бумага, к счастью, была пущена в Грозном на растопку, и ей удалось раздобыть многие из книг своего детства. Даже "Трёх мушкетёров" с оторванным началом. Начало ей пришлось пересказывать в лицах, а потом ещё и сопровождать свои громкие читки песнопениями из знаменитого трёхсерийного фильма с Боярским. После чего она долго боялась, что теперь придётся всегда объясняться на пальцах — голос сел капитально.

На лестнице послышался топот, и в дверях спальни встал запыхавшийся Сашка, кивнул ей: быстро вниз!

Она изобразила улыбку для встревоженно поднявшейся Люции Карловны, знаками попросила её уложить малышей, успокаивающе погладила по плечу.

Сашка уже нёсся по лестнице, прыгая через две ступеньки. Она подхватила юбку и тоже пустилась бегом, пытаясь не поскользнуться в быстро сгущавшемся сумраке.

А внизу она зажмурилась от света направленного ей в глаза фонаря. И только, проморгавшись наконец, увидела, что в лицо ей направлен не только фонарь.

Автомат.

Камуфляжная куртка стоявшего у порога человека была залита кровью, но и фонарь, и автомат он держал крепко. Только говорил уже с трудом:

— Бинты неси, ты! А вы — стоять! — он повёл дулом в сторону шевельнувшихся было Гелани и Бека.

Она медленно двинулась вдоль стены в кухню. Время будто остановилось.

— Быстрее! — хрипло гаркнул человек с автоматом и вдруг пошатнулся, опёрся о стену. Луч фонаря задёргался, ослепляя. Она зажмурилась.

— Готов! — часто дыша, торжествующе выдохнул Бек, уже с автоматом в руках. — Вырубился. Обыщи его, Сашка!

— Надо его выбрасывать поживее, — зло отозвался Гелани и добавил ещё что-то, — она не разобрала.

— Подождите, ребят, — она присела на корточки рядом с распростёртым телом, подняла на них растерянный взгляд, — как это — выбрасывать? Раненого?

— Да он бы нас всех тут кончил! Ты что, не понимаешь?! — запальчиво выдохнул Гелани. — Пожалела, что ли?! Он бы тебя так пожалел!

— Так нельзя. Я... — Она запнулась.

— Бинты принесите. Или простыню. — Она быстро стягивала с раненого камуфляж, почти разрывая его. — И посветите!

— Его будут искать, Талгатовна. — Бек присел рядом с нею. — Нас же всех заметут из-за него!

— Принеси воды, Бек. Деладоьхь (ради Аллаха), пожалуйста...

Ключица перебита, но артерия не задета, — хотя крови столько, что непонятно, как он вообще дошёл сюда... бурой, липнущей к пальцам крови, от запаха которой горько становилось во рту. Она сглотнула.

Непонятно было даже, сколько ему лет — двадцать? сорок? — лицо заросло щетиной, волосы спутаны, кожа под пальцами обжигала.

— У него ещё СВД-шка... (снайперская винтовка Драгунова) и зарубки на прикладе, видишь? — Гелани сунул винтовку прямо ей в лицо, так, что она отшатнулась.

Раненый очнулся внезапно: ресницы вздрогнули и поднялись, глаза вспыхнули, он рванулся, скрипнув зубами, бессильно уронил голову:

— Отдайте автомат, я уйду!

— Ага, щаз! — Бек осклабился. — Пришёл в гости — будь как дома!

— Я вас не трону!

— Ещё б ты нас тронул! — вступил Гелани, нехорошо улыбаясь. — Куда тебе сейчас!

— Рентген нужен, — сказала она неожиданно для себя. — Так и руку можно потерять.

— А зачем ему рука? — прищурился Гелани.

— Ему и голова-то не нужна, — отозвался Бек, покачивая автоматом.

— Сдохнет — закопаем в саду, — Гелани пожал плечами.

— Зачем же ждать! — фыркнул Бек.

— Вежарий... — беспомощно пробормотала она.

Раненый ещё раз попытался приподняться, прикусив губу, и вдруг хрипло засмеялся:

— Волчата выросли. — Он перевел взгляд на неё: — А ты — нет, не волчица...

Тыльной стороной измазанной его кровью руки она убрала со лба взмокшие волосы и поднялась.

— Лисица я! Северная. Песец называется...

В этом бывшем детском саду, как и в любом другом, в раздевалке каждой группы, где на дверях ещё оставались облупившиеся картинки с котятами и утятами, была комнатка без окон, где уборщицы когда-то держали свои швабры и ведра. Пятачок два на два — только чтоб войти, но если загородить дверь снаружи чем-нибудь, хоть шкафом...

Безо всяких церемоний перевалив раненого на грязный матрас, мальчишки втащили его в этот закуток. Тот молчал, прикрыв глаза и играя желваками.

— Ну, ты довольна? — бросил Бек, переводя дыхание.

— Аптечку принеси. Обезболивающее, снотворное...

— Щаз! — вызверился Бек. — Я для него их на рынке выменивал?

— Ты на мои тряпки их выменивал!

Она быстро нашла в аптечке три ампулы, — третья с антибиотиком, — этого коктейля должно было хватить часов на двенадцать, а там — что Бог даст.

— Связать его, Талгатовна? — беспощадно усмехнулся Бек.

— И зажарить! — откликнулся Герани немедленно.

— Ребят, не надоело? — Силы у неё подходили к концу. А впереди была вся ночь.

— Займитесь делом, а? Проверьте там всё внизу...

Она села на край замызганного матраса, прикусила губу, встретившись с яростным взглядом раненого, и заговорила почти шёпотом:

— У царя Соломона был перстень... а на нём было написано: "И это пройдёт". Всё пройдёт. Всё обойдётся. Успокойся. Спи. Ты же устал. Ты же так устал... Отдохни. — Бешеное биение пульса замедлялось под её пальцами. — Всё пройдет. Всё заживёт. Не бойся ничего. Не думай ни о чём. Спи. Смерти нет... есть только смена миров...

Он медленно закрыл глаза, и она взяла с салфетки шприц.

— Как тебя зовут? — она встала, подняла фонарь.

— Ахмад. — Он вдруг раскрыл глаза, в последнем усилии приподнялся на локте: — Дай мне автомат... они найдут меня... заберут...

— Не найдут и не заберут, — сказала она твердо.

— Это точно, — выдохнул Бек у неё за спиной. — Потому что они заберут нас.

* * *

07.12.01

Значит, в первый раз ты меня по НТВ пропустила, а во второй раз таки углядела? И как оно? В смысле — как я? Не очень страшная в своём чёрном вдовьем платочке?.. (Очень! — сказали все радостным хором).

Прости, Лен, за такое зрелище... Слава Аллаху, мама с Татьяной его пропустили. Добрые люди им, конечно, доложили, не без этого, но они сами хоть не видели. Мать вчера в панике отбила телеграмму в РОНО, и я прямо оттуда звонила ей и успокаивала. Наробразовцы при виде меня, честно, уже в панике забиваются под стол. А я-то чё, я ничё, другие вон чё, и то ничё, а я-то чё?...

Короче, после этого репортажа Бека с Гелани, практически целых, сразу же отпустили, а я, конечно, предстала на всю Расею-матушку полной идиоткой... потому что действительно ни в какие инстанции не обращалась перед тем, как с пацанами трассу перекрыть. В этих инстанциях можно полгода провести без толку, а так... господа-офицеры-голубые-князья ещё и выглядели благородными героями на моём тупом фоне.

В общем, Лен, всё имеет свой конец, вечна только надежда, больше постараюсь вас такими зрелищами не баловать.

Признаюсь, как на духу: спрятали мы раненого, из незаконных вооруженных... и его-таки не нашли, а когда мы наконец вернулись после всех этих телешоу — тот уже тю-тю. "Я от бабушки ушел, я от дедушки ушёл..." Люцию Карловну только перепугал до полусмерти. А его АКМ остался у нас, на долгую память. И винтовка тоже. Пригодятся в хозяйстве, гвозди забивать, например...

"Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей".

Вот именно.

Ну, а вы, кто остался здесь, молитесь за нас.

* * *

Хозяин Интернет-кафе снова украдкой обшарил её глазами. Она снова сделала вид, что не заметила этого.

Сильно погрузневший аварец лет тридцати, он сильно рисковал, открыв Интернет-зал почти в центре города и поставив там три компьютера, ксерокс и лазерный принтер. Зато теперь ему в карман непрерывно текли деньги, которыми он, безусловно, щедро делился со своей "крышей".

Глубоко вздохнув, она наконец решилась заговорить:

— Простите, можно вас на минутку?

Губы его под усами тронула ухмылка, он кивком указал ей на дверь позади кассы. Мальчишки решительно вошли следом, и он чуть поморщился:

— Говори.

— Простите, ваше имя-отчество?

— Рустам. — Он перевел взгляд на мальчишек. — Они тебе кто?

— Это наша сестра, — спокойно отозвался Бекхан.

Хозяин хмыкнул, покрутил головой, но от комментариев удержался, и поведение его неуловимо изменилось.

— Говорите, — повторил он нетерпеливо.

— Вот, — она выложила перед ним на стол четыре рукописных листа с рисунками.

Рустам поднял брови, но взял первый лист, поднёс к глазам, начал читать. Через несколько минут поглядел на неё, на мальчишек, аккуратно положил на стол прочитанный лист, взял следующий.

Перечитав всё дважды, хозяин окинул их непонятным взглядом.

— Вы что, это всё сами написали?

Бек довольно кивнул.

— Вы что, психи? Жить надоело?

Она пожала плечами.

— Вы возьмётесь это размножить?

Тот коротко хохотнул, нервно охлопывая себя по карманам:

— Издеваетесь? Почему я?

— Потому что тот, кто даёт людям Интернет, всегда внутренне свободен, — мгновенно отозвалась она.

Рустам покачал головой, присев на край стола.

— Вы думаете, что я такой же псих, как вы?

Она промолчала.

— Я для того это всё вот, — он кивнул на дверь, — сюда вёз, пупок рвал? Чтобы меня в ментовке из-за вас сгноили?

— Боитесь? — спросила она тихо.

— Ты же и сама там сгниёшь, бешеная!

Он наконец вытащил из кармана пачку сигарет, вытряхнул одну, щёлкнул зажигалкой.

Она подняла глаза:

— Истинно вам говорю: война — сестра печали, горька вода в колодцах её. Враг вырастил мощных коней, колесницы его крепки, воины умеют убивать. Города падают перед ним, как шатры перед лицом бури. Говорю вам: кто пил и ел сегодня — завтра падёт под стрелами. И зачавший не увидит родившегося, и смеявшийся утром возрыдает к ночи. Вот друг твой падает рядом, но не ты похоронишь его. Вот брат твой упал, кровь его брызжет на ноги твои, но не ты уврачуешь раны его. Говорю вам: война — сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей. Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту?..

— Ты что, не понимаешь, чем я рискую? — тихо спросил Рустам. — Учтите, если меня возьмут за... — он мельком глянул на мальчишек, — за горло, я вас тут же заложу.

— Зачем же жертвовать... самым дорогим? Если так случится — что ж, мы будем довольны уже тем, что успеем сделать. Делла реза хуьлда хьуна (пусть Аллах будет тобой доволен).

Она подавила улыбку, глядя, как заморгал хозяин.

— Как вы собираетесь это... распространять?

— Как неуловимые мстители, — хмыкнула она. — Кино помните? На базарах раздавать. На стенах расклеивать.

— Ну что ж... — Рустам неожиданно усмехнулся: — По крайней мере, это будет... весело.

— Так ты согласен? — спросил Бек нетерпеливо.

— Кто бы мне ещё сказал, зачем я это делаю... — пробормотал Рустам, помотав головой. — Тоже спятил, наверно... Сколько вам надо копий?

Она оглянулась на Бека.

— Сотню для начала, — азартно подсказал тот.

— Сто на четыре, — прищурился хозяин, — множьте на два рубля...

Они переглянулись.

— Хотя восемьсот рублей... — он погасил сигарету, — за мои... моё горло — это слишком мало...

— Это точно, ему цены нет! — возликовала она. — Бесплатно распечатаете?

Рустам обречённо махнул рукой и встал.

— Йеззз! — подпрыгнул Сашка. — На следующей неделе принесём шесть страниц!

— На следующей неделе?! — Голос Рустама упал.

— Это еженедельник, вообще-то, — пряча улыбку, сообщила она. — Ну что, по рукам?

Глубоко вздохнув, хозяин протянул мальчишкам руку.

— Баркалла, — не колеблясь, она чмокнула его в колючую смуглую щёку.

Оторопев, тот только криво усмехнулся.

— Дала гIазот къобал Дойла (да примет Аллах твой газават), — процедил Бек.

* * *

И не думала она ни разу, что ей опять придётся открывать эту монументальную дверь.

"Беслан Алиевич Тимурханов, министр по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций"...

Их конвоиры попытались задержать мальчишек в приёмной, Бек огрызнулся, и в кабинет они всё-таки влетели все вчетвером.

Ни кабинет, ни его хозяин, — большие и элегантные, — со времени её последнего визита не изменились.

— Де дик дойл, день добрый, Беслан Алиевич, если он действительно добрый, в чём я лично сомневаюсь!

Бек сзади закашлялся, но оборачиваться она не собиралась.

Тимурханов поднял бровь:

— Чай, кофе?

— Потанцуем? — подхватила она, сузив глаза.

— Думаю, сегодня до этого не дойдёт. — Он был прямо-таки олимпийски спокоен, в отличие от дорогих братцев, придушенно охнувших.

Оглядываться ей по-прежнему не хотелось.

— "Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие"?

— Чтобы задать вопрос, не знаю уж, приятный или пренеприятный, — парировал он всё так же невозмутимо. — Присаживайтесь.