...Было раннее, ослепительно доброе утро. Чуть холодноватый, но по-весеннему свежий воздух возбуждал, бодрил. У скворечника, висевшего на самом верху высокой белой берёзы прямо перед окнами дома, уже давно копошились скворцы, а грачи неистово кричали за неглубоким оврагом и что-то делали на старой раскидистой ветле. Весна потихонечку и неудержимо вступала в свои права. Снега уже не было. По дну овражка ласково журчал ручеёк. Впрямь как в песне...

— А по камушкам, а по камушкам речка бежит, в даль далёкую, к морю синему путь её беспокойный лежит! — от души, пусть и фальшиво, напевал я полюбившуюся ещё в молодые годы песенку. Настроение вполне хорошее, боевое. Как говорится, в здоровом теле и дух здоровый.

Сегодня я встал рано, так как собрался в лес за жердями для хмеля. Мне захотелось просто прогуляться по детским и юношеским местам, и по давней привычке, срубить в лесу пару жердин для хозяйственных целей. Хотя, все так делают, и ваш покорный слуга в этом совсем не исключение.

Хозяйство у меня небольшое, запущенное, и разных запасов, к сожалению не имеется. Да и сейчас, в грязь и слякоть, какие закупки и перевозки? Так что, проще сходить в лес, находящийся рядом, всего в километре от деревни, за рекой. Тем более, нет у нас нынче тут в глухомани лесников. Совсем нет. Был недавно один, да, говорят, уволился. Может, на бумагах где-нибудь, да и числятся?

Помню, раньше в деревне жили целых три лесника от лесничества, одноименного с деревней. Три кордона стояли на опушках леса — на востоке, на юге и западе. Сейчас же все они заброшены. И лес, можно сказать, тоже остался без хозяина, настоящего, рачительного, смотрящего и ухаживающего за ним. Никто не убирает делянки за собой после вырубки деловой древесины, оставляя мелкие и плохие деревья, и гниющий долгое время и как попало лежащий мусор, состоящий из отрезанных верхушек и мелких веток, когда ранее всё это складывалось в аккуратные кучи, не мешавшие никому. И некому, как ранее, работать в лесу, ухаживая за новыми посадками, следя за подросшими деревьями.

Даже мы, дети, в своё время принимали посильное участие, если можно так выразиться, в работе лесного хозяйства, причём, круглый год. Например, осенью собирали сосновые шишки и сдавали лесникам, когда по двадцать, когда по двадцать пять копеек за килограмм. Уходили в лес после занятий в школе и возвращались только с наступлением темноты. Правда, как-то позже я узнал, что сами лесники получали за шишки больше, чуть ли не тридцать пять копеек за килограмм. За сезон мне с младшим братом удавалось собрать килограмм четыреста. Зимой мы вязали берёзовые веники. Летом участвовали в сенокосе на делянках. Небольшую часть сена забирали лесники для лесничества, а большую получало местное население. Ещё мы собирали ивовую кору, ну и делали много чего по мелочи. Например, собирали, сушили и сдавали разные лекарственные растения. Не говоря уже о взрослых. Для них в лесу работы было гораздо больше. Лесники всё время привлекали местное население для разных работ. Вот так и осуществляли сельские жители обеспечение себя строительными материалами. Можно сказать, тяжкий труд на пользу государства, и немного для себя. Например, жерди как раз доставались после выборочных рубок молодняка. Как-то зимой после сильных лесных пожаров в жаркое и засушливое лето, нам с отцом пришлось очень долго рубить почерневшие молодые деревья. Мы постарались, и под конец вырубили аж целую делянку. А ведь мне ещё не было и десяти лет.

Что-то ударился я тут в воспоминания. Наверное, старость приближается? Хотя лет мне не так уж и много, и не мало. Всего лишь средний возраст в полсотни лет, так сказать, самый расцвет, жаль, что ближе к угасанию. И сил пока вполне достаточно. И на здоровье особо жаловаться не приходится.

Только вот мучает одиночество! Родители умерли, да и жена ушла когда-то, может быть, и, больше всего, по моей вине, забрав детей с собою. Нет, всё как-то обыденно, без пьянства и гулянок, просто, как говорится, не сошлись характерами. Братья со своими семьями живут очень далеко отсюда. Так что, один, как перст. Куча родственников в деревне и в других местах совсем не в счёт. У них свои проблемы и заботы, и в этом вопросе они мне совсем не помощники.

Ну, ничего, пока всё нормально. Прогулка, надеюсь, развеет грусть, тоску, печаль и прибавит немного здорового оптимизма.

Вещи для этого культпохода у меня были приготовлены ещё вчера. А так просто приятно постоять во дворе, щурясь на ласковое солнце. Живности у меня никакой, поэтому и никаких забот. Лишь одинокий кот Васька вот так назойливо трётся у ног своего хозяина и приятно мурлычет от удовольствия, но и он, посчитав те несколько поглаживаний, что достались ему, недостаточными знаками внимания к его почтенной особе, недовольно отошёл. Когда же я, собрав нехитрые пожитки на дорогу, тронулся в путь вдоль хиленькой ограды огорода, осторожно ступая по влажной земле широкой и длинной улицы, и вовсе пропал куда-то.

Наша деревня достаточно большая, и домов в ней чуть более двухсот. Имеются, слава богу, фельдшерский пункт и два магазина. Первый, от райпо, торгует товарами повседневного спроса, как написано на огромной вывеске. Он и существенно больше, чем второй красочный киоск современной постройки, чисто продуктовый, от частного предпринимателя, да ещё и кирпичный, и построен в далёкие советские времена. Имелась восьмилетняя школа, но совсем недавно закрылась, согласно планам укрупнения школ. Помню, что раньше в классах у нас было по двадцать, чуть ли не по тридцать мальчишек и девчонок, а сейчас, говорят, всего по несколько детишек. Вот и возят школьников в соседнее село на автобусе. Как раз на один рейс их и хватает.

На ладан, вот, дышит крахмало-паточный завод, который в советские времена обеспечивал всю деревню хорошей, неплохо оплачиваемой работой, и всю округу — патокой для самогона и мезгой для скотины. Ну и, заодно, правда, все же по дешёвке, скупал все излишки картофеля у местного населения, что всё равно обоснованно вызывало повышение площадей под эту сельскохозяйственную культуру. Хороший директор был тогда на заводе, Михаил Артёмович, точно на своём месте. Работал и успешно с шестидесятых годов до времён перестройки, когда одурманенные тогдашней политикой партии и государства люди как бы не выбрали его директором. Как бы потому, что была установка выбрать другого, как позже выяснилось, всё же худшего по своим деловым и прочим качествам. Через пару лет Михаила Артёмовича пригласили уже обратно, но, как говорится, поезд уже ушёл. Времена наступили совсем другие. Некоторое время работавший простым охранником, старый новый директор по-прежнему энергично взялся за свою работу. Кое-что и успел сделать.

Но развалили враги Советский Союз и не сумели поднять экономику новой России, развалился и маленький крахмало-паточный завод. И сейчас там, к сожалению, работают всего несколько человек и сушат крахмал, который привозят с такого же завода из соседнего райцентра. Существует ещё небольшое сельскохозяйственное товарищество в составе населения двух деревень, нашей, более крупной, и соседней. Правда, пытается оно производить зерно, и довольно агрессивно, но большая часть полей когда-то колхоза-миллионера давно брошена и заросла бурьяном. На окраине деревни всё ещё виднеются остатки давно заброшенных конного двора и парочки коровников. Машино-тракторный парк тоже запущен и стоит почти совсем без техники. Находящиеся рядом склады, как правило, всегда пустые. В конторе товарищества председателя застать трудно, но пара бухгалтеров всегда в наличии, если не отлучаются на обед или куда-нибудь по своим делам. Хозяйственный двор со складами, гаражами и прочими постройками в соседней деревне тоже заброшен и полностью разграблен селянами. Слава богу, но всё ещё существует небольшая откормочная ферма для крупного рогатого скота на опушке леса в паре километрах от деревни. Так что, говорят, немного мяса в счет заработной платы работникам предприятия председатель время от времени всё же выписывает. Вот только мой троюродный брат, старый холостяк, ленивый и любитель выпить, запустивший свой дом, являлся там штатным сельскохозяйственным разнорабочим. Вот он-то, как-то в подпитии, ругался, что в посевную их кормили супом с несвежим, немного протухшим мясом. Так что, не очень ладны дела и в сельском хозяйстве.

Правда, не мне судить обо всём, что происходит в деревне. Я так давно был оторван от своих корней, и сейчас просто пережидаю неблагоприятное время, так сказать, жду, когда подует ветер в нужном направлении, в старом, но ещё крепком деревянном доме, оставшемся от родителей. Хотя, тоже переживаю. Ведь мой отец долгое время работал на заводе бондарем, делал бочки для патоки, а когда стали завозить уже железные, то стал кочегаром в заводской котельной. А мать являлась рядовой колхозницей, и мы в детстве частенько возились на колхозных полях — целыми днями пропадали на плантациях табака, неустанно пропалывали от сорняков свёклу, картошку, а осенью, соответственно, участвовали в уборке.

Помню, как бегали мы, школьники, во время больших перемен из старой школы, располагавшейся недалеко от реки, на завод, чтобы полакомиться патокой. Благо, было недалеко, и, тем более, у многих там работали родители. И охранник дядя Петя, опять же мой дальний родственник, угощал конфетами, что привозили откуда-то из разных кондитерских фабрик рабочие завода, куда ездили сдавать готовую продукцию на стареньких и удалых грузовичках 'ГАЗ-51'. А как ослепительно вкусны были пышущие с пылу, жара крахмальные лепёшки, что выпекал отец прямо в топке на совковой лопате. Или картошка из-под горячего шлака?

Да, есть что вспоминать. Как припомнится что-то из детских времён, то сразу становится тепло на душе. И народу жило в советские времена в деревне гораздо больше, чем сейчас. Нас самих было три брата. А в доме у соседей напротив Васильевых детей бегало аж восемь, и все друг друга меньше, и чуть дальше по переулку у Гавриловых столько же. Вообще, пять-шесть человек в семье — это было привычным и нормальным явлением.

Но это, к сожалению, было раньше. А сейчас, пусть и раннее утро, а улица пуста. Должно быть наоборот, ведь в деревне народ обычно встаёт рано. Наша улица широкая, а людей нигде и никого не видно. Непривычно. Ни одного человека. Наверное, так и должно быть. Напротив пустой дом. Слева и справа, что рядом с моим домом, что, напротив, через улицу, живут одни старушки, и детей, если не привезут их на выходные и каникулы сыновья и дочери этих женщин из города, то в этих домах просто нет, и не бывает. И так до самого переулка, что спускается вниз к реке.

Так и я уже целый год живу совсем один в обычном пятистенке с большой печкой и со всеми удобствами во дворе. Правда, через двор имеется ещё небольшой летний домик с баней и большим предбанником под одной крышей, дровяной сарай, и на другом берегу ручейка старый дом с прилегающими сараями, ещё крепким хлевом и заброшенной баней, с чуть наклонившимися к земле, как Пизанская башня, воротами. Ну и приличный по площади огород, правда, засеянный только многолетними травами и люцерной, с парой черёмух, несколькими кустами черной смородины, да ещё пятерки одичавших яблонь вдоль овражка, тоже требует некоторого внимания. Ещё имеется немного кустов вишни вдоль забора. Будут и грядки, но земля пока не поспела, поэтому я сейчас практически ничего не делаю и только отдыхаю.

Посерёдке по улице, по грязному песку, тёк стремительный ручеек, спеша нести свои воды в овраг, который проходил через огороды с севера на юг. Он брал своё начало в красивом пруду в бывшем колхозном саду, протекал далеко внизу в глубоком овраге рядом с деревенским кладбищем и заканчивался на небольшом лугу у широкой речной излучины. На северо-западе, рядом с деревней, вдоль оврага с крутыми склонами, высились сосны. Через их строй виднелась соседняя улица уже на краю деревни. Чуть дальше, как я помню, за оврагом, начиналась большая дубрава, плавно переходящая в смешанный лес, заканчивающийся в нескольких километрах к востоку. Эх, какой милый лесочек с таким милым сердцу названием Патман...

Так и не встретив никого на улице, я через метров пятьсот добрался до переулочка и по нему спустился вниз на луг. Здесь у реки стояли несколько домов. Три дома справа и два слева. И только в крайнем доме из трёх на правой стороне жили люди. В остальные время от времени наезжали их хозяева из города.

— Костик! Здорово! Ты куда направился в такую рань? — Это Сашка, мой друг и приятель, единомышленник, можно сказать, ещё с юношеских времён. Когда-то, после срочной службы в славной Советской Армии, месяцев восемь я трудился на заводе как раз вместе с ним, да ещё и в одной бригаде.

Вообще, мои родители были дружны с родителями Сашки, дядей Гришей и тётей Леной. Хорошие и весёлые, светлые были времена тогда. Мы с Сашей тоже дружили и во время работы на заводе на пару вовсю ухаживали за подружками — лаборантками как раз из нашей бригады. Жаль, что его родители уже покинули мир земной, правда, чуть позже моего отца, но намного ранее матери. Хорошие были люди. Особенно много общался я с тётей Леной. Так как мы вместе работали на заводе, то она особенно с тех пор всегда очень тепло относилась ко мне. Очень жаль, что её сейчас уже нет.

— Да, в лес хочу сходить, Сашка. Жердей нет вот для хмеля, надо бы несколько штук срубить. Заодно, березового сока попью. Сам знаешь, полезно для здоровья.

— Костик, если хочешь, я могу дать тебе десяток. У меня завалялись лишние. Нет, не продать, а так, просто по дружбе.

— Спасибо, Сашка. Если не хватит, приду.

Приятно, когда можно вот так запросто поговорить с людьми. Как я отвык от этого в городе. А если брать Москву, где каждый приезжий практически варится в собственном соку? Там, где до тебя другим просто нет дела? Фактически, в большем городе вечный спутник людей — это одиночество. Пусть там живут их несколько миллионов, пусть на улицах не протолкнуться от множества мужчин и женщин, но все они ужасно одиноки, и не могут вырваться из этого замкнутого круга. А в деревнях, к счастью, всё же немного по-другому и попроще. Здесь все друг друга знают, кругом родственники и друзья. Вот и я, хоть и давно не был в деревне, а как вернулся домой после смерти родителей, так сразу же окунулся в совсем другую жизнь.

Пройдя по длинному висячему мосту, перекинутому через полноводную и буйную речку Кубинку, я вышел на влажный луг. Раньше тут было обширное поле, почти каждый год засеиваемое табаком. На пустых участках вручную сажали каждый росточек, и поливали, и поливали, таская воду большими вёдрами. А когда табак вырастал, то было раздолье для детских игр. Мы играли тут в разведчиков и партизан, и просто ловили друг друга. Так продолжалось до самой поздней осени, когда вырубленный табак вешали на сушку под навесом на другом берегу. А теперь остался просто огромный луг с короткой высохшей травкой.

Тёмный, угрюмый лес неприветливо встретил меня. Он молчал и как будто замер в насторожённой, ещё зимней, стойке. Но уже чувствовалось дыхание весны, и свежий весенний ветерок игриво шевелил, качал верхушки высоко поднявшихся среди белых берёз и зелёно-ствольных прямых осин стройных сосен. Казалось, что деревья ещё не проснулись ото сна. Но весна уже пришла и не думала отступать. Весело журчал ручеёк по просеке, обходя низенькие берёзки и сосенки. Лишь местами среди густых зарослей мелколесья виднелись потемневшие пятна снега, спрятавшегося от жарких лучей солнца, да белели в ямах быстро осевшие кучи, изредка мелькая среди деревьев и кустов. Местами на поляночках, на бугорках среди деревьев, в наиболее прогревшихся местах сквозь прошлогоднюю выцветшую листву пробились на свет первые весенние цветы. На темных ветках белых берез гирляндами свисали уже набухшие и готовые проклюнуться почки. Что тут говорить? И так всё понятно. Весна идёт, весна идёт!