Трудовые будни феодала

К счастью, жизнь не имеет сослагательного наклонения. Так что пока башибузуки орали и разбирались между собой, кони вынесли нас за предел досягаемости стрел. И мы с Иваном, как и было уговорено раньше, понеслись по широкому кругу — как бы в разные стороны, но имея цель, замкнуть коло примерно там же, откуда и начинали нападение. Зачем?

А все просто. Мы убегали, как бы вперед, и туда же двинутся и все оставшиеся охранять обоз, постепенно удаляясь от точки рандеву. Причем, нас же только двое, значит — погонятся только те, у кого лучшие кони. Никак не больше десятка. И когда преследователи нас 'догонят', то вряд ли обрадуются. Потому что окажутся наедине с нами. Десяток кое-как вооруженных и полуголых бандитов — против пары панцирных казаков. А товарищи их, хоть и будут на расстоянии прямой видимости, помочь ничем не смогут.

Только вопить, посылать проклятия на наши головы и бешено размахивать оружием, — бессильно взирая, как те гибнут от наших пуль и сабель.

Мы даже не остановились. Проскакали с Иваном мимо друг друга, и пока увлеченные погоней башибузуки соображали, что происходит. Я снял двоих пулями и еще одного срубил. Иван застрелил одного, зато срубил двоих. Разворот и еще один заход. Одного срубил и снова смена — пока перезаряжается пистоль, догнал тех, которые изначально ловили меня. Поймали. Точно, как в присказке.

'Атаман, я татарина поймал!' 'Так тащи его сюда!' 'Не могу! Он меня не отпускает!'

Но лишь наоборот.

— Бабах! Бабах!

'Сабля!'

— Вжик...

И передо мною больше никого. Чисто. Оглядываюсь. Иван спрыгнул и то ли душит кого-то, то ли обыскивает. Осаживаю коня, разворот. Подъезжаю ближе. О, как! Неожиданно... Оказывается казак им уши отрезает.

— Зачем?

Иван, естественно, не ответил, но жест сделал весьма красноречивый. Мол, погоди, атаман, сейчас сам увидишь.

Лично я против надругательства над телами, но после того, что видел в таборе — возражать не стал. Иван казак опытный, просто для развлечения такой ерундой заниматься не станет. А если для дела — то а la guerre comme à la guerre.* (*фр., — на войне, как на войне)

Иван закончил кромсать трупы, сложил трофеи в чей-то малахай и прыгнул в седло.

— Куда?

Казак снова изобразил пантомиму, означающую: 'Я туда-сюда, а ты — жди здесь!'

Ладно. Мы люди не гордые. Лишь бы толк был. Да и все равно подмоги пока не видно. Еще один лихой наскок уже не пройдет. Ученые... Встретят рогатинами, пиками и градом стрел. Мы, конечно, тоже изрядно народа нашинковать успеем, пока свалимся. Но, нам от этого легче не станет. Если только от мысли, что на том свете зачтется?

Вот только я туда не тороплюсь. Здесь еще баланс не подвел.

Гм, а Иван, кажется, как раз туда собрался. Пока я размышлял, казак развернул коня и галопом понесся в сторону обоза башибузуков. Молча, естественно.

Естественно для меня. Басурмане ж не знают о его увечье. Поэтому, одинокий всадник, мчащий во весь опор на три десятка врагов, — при этом не вопя, как в припадке безумия, даже не обнажив саблю, — должен был вызвать у суеверных дикарей приступ паники. И будь их не тридцать, а всего лишь десяток — даже не сомневаюсь, голомозые бросились бы наутек. А так, всего лишь отступили за телеги с пленниками.

Но казак лишь казался безумным. То что произошло дальше, ввело в ступор не только басурман, но и меня. Подлетев на всем скаку к телегам, он метнул в татар малахай с ушами убитых!

Сперва башибузуки шарахнулись во все стороны, не понимая, что к ним прилетело, а когда разобрали — черти в аду не смогли бы устроить такую кутерьму, насыщенную до краев яростью и ненавистью. Позабыв обо всем — басурмане, вереща нечто несусветное, кинулись догонять казака... пешком. А тот, пустив коня ходким шагом, сам развернулся лицом к хвосту, корчил татарам рожи и демонстрировал бесстыжие жесты.

Не скажу, что был восхищен таким методом ведения боевых действий, но не мог не признать, что теперь можно было не волноваться. Башибузуки не уйдут никуда, покуда не расквитаются с обидчиками. То есть — нами. А это дело хлопотное. Поскольку топот множества копыт, у меня за спиной, становился отчетливее с каждым мгновением. И доносился с нужной стороны...

* * *

Степь да степь кругом...

Одно различие между прошлым разом и нынешним, я не плетусь в караване со скоростью самого медлительного вола, а скачу весьма резвой рысью...

Подоспевшие на помощь черкесы снесли остатки банды, как крошки со стола смахнули. Несколько биений сердца, и ни одного разбойника не осталось. Либо тоже видели, что башибузуки с цыганским табором сотворили, либо Мелисса рассказала... убедительно. Хотя, все воины опытные, знают с кем дело имеют. Так что хоть голомозые и орали что-то о пощаде, ни один руку не придержал. Бабахнули по разу, а после клинками довершили начатое. Мелисса и де ла Буссенор от ратников не отставали. Сеяли смерть щедро... Обеими руками. Не оставляя другим...

Вернувшись к обозу, я решил, что мне нет никакого смысла волочиться вместе со всеми. Не маленькие... Федот уже дважды водил караваны в Замошье, причем с охраной гораздо слабее нынешней.

Со мною отправились только телохранители — Мелисса и Иван, а еще я взял троих черкесов. Не потому что ожидал неприятностей в пути. Эти трое единственные из всего отряда сородичей имели статус 'элита' и совсем немного не добирали опыта, чтобы я мог повысить их до пятигорцев. А мне очень свербело посмотреть, что ж это такое получится. Если черкесы сами по себе не подарок, даже в ранге 'элиты' уже сравниваются статами с Мамаем, то что же будет на следующем уровне. Причем, первом из трех возможных!

Ну а в том, что по пути нам будет, как говорил д'Артаньян Портосу, обеспечено трехразовое фехтования, я не сомневался. Так что очки заработают. Да и вообще, в моем присутствии, это происходит быстрее. И если повезет, то в Замошье я приеду уже в сопровождении хотя бы одного пятигорца.

Так и произошло... Километров пять всего проскакали, как к нам, радостно завывая и улюлюкая, бросилась толпа каких-то оборванцев. Я даже вмешиваться не стал. Только пистоль в их сторону разрядил. Лишнее очко умений в обращении с огнестрельным оружием на расстоянии не помешает. Каждая сотня уменьшает время перезарядки на две секунды. Мелочь, вроде бы. А на самом деле, в бою, когда противники замерли напротив и лихорадочно заряжают пистоли, эти две секунды стоят ровно одну жизнь. Мою... Да и кто сказал, что я на сотне очков собираюсь остановиться. Оно очко прибавляется за пару попаданий в туловище или одно в голову. Ну и дистанция тоже имеет значение. Чем дальше, тем вероятнее начисление дополнительных очков. Вот и выходит — пуляй во врагов и развивайся. Благо, боеприпас неограничен. В том смысле, что после сражения их снова ровно '16'. На восемь выстрелов.

Блин... А не дурак ли ты, ваше благородие? Вот почему хорошая мысля никогда не торопится? Кто мне мешает носить с собой два подсумка с огневым припасом? Никто. А '32' выстрела — это уже не шутки. При удачном стечении обстоятельств и косорукости противника, я смогу в одиночку полсотни врагов уложить. А с учетом того, что черная послушница и казак Иван всегда рядом... О-го-го! Раздайся море, я плыву...

Вторая засада ждала нас еще через час. Дорога проходила мимо буерака и оттуда высыпал с полтора десятка грабителей. Увидев, на кого напали, незадачливые разбойники тут же героически бросились наутек, но не успели. Арабские скакуны не те кони, от которых можно скрыться в степи. На этот раз я даже выстрелить не успел. Черкесы заслонили врага, рванув вперед, как спущенные со смычки гончие за зайцами...

Никакой личной жизни. Еще немного и они вместо меня все делать станут. Как эти 'двое из ларца одинаковых с лица'. Глянул на Мелиссу и насупился. А фиг вам, а не малину. Не отдам я 'некто' яблоко, хоть он дерись.

— Как там цыган? — спросил для поддержания разговора.

— Поправится. В седле ему больше никогда не сидеть. Погоду сможет предсказывать лучше ведуна. Но жить будет. Потому что есть для кого...

— Ну и хорошо... А то получилось бы — зря спасали.

— Не говори так, атаман. В жизни ничего не бывает зря. Думать так, значит, сомневаться в Его, — сестра благочестиво подняла глаза к небу, — мудрости и провидении.

Интересный поворот. Впрочем, чего люди на Господа только не сваливали. Не помешал — значит, одобрил. Фактически благословил. В крайнем случае: 'Я человек маленький. Начальника приказывал, с него и спрашивайте'.

— Атаман, не хочешь о своем сне рассказать?

— Да я уж и позабыл...

Я не отмахивался. Реально, то сновидение, что в бреду пригрезилось, почти сгладилось в памяти. Никаких подробностей. Осталось только воспоминание, что видел я нечто, мягко говоря, неприятное... о плаще крестоносца на мне, а еще я, вроде, хотел кого-то убить. О чем я девушке и поведал.

— О, Боже... — Мелисса даже побледнела. — Надеюсь, это была какая-то хитрость, уловка. Иначе, пусть Дева Мария хранит нас.

— Да что такое? — удивился я. — Помнится, когда я рассказывал о прошлых ужасах. От которых у самого волосы дыбились, ты даже бровью не повела. А теперь такая реакция...

— Потому что во всем увиденном тобою раньше, не было ничего нового. Паписты не первый год ведут с Храмом Ночи войну. Огнем и мечом выжигая скверну... Как они говорят. Без содрогания оставляя за собою горы тел и пепелища. И о тех пытках, — которым инквизиторы подвергаю моих сестер и братьев... или любого, кого сами же и обвинят в ереси, — тоже знаю. Но все это было раньше разделено. Были они и мы... А теперь ты стал одним из них! Вот я и молю Господа нашего и Пресвятую Богородицу, чтобы это оказалось военной хитростью, маскировкой. Иначе моей Церкви придет конец. А вместе с ней — и всей Кальрадии.

— Ой, я тебя умоляю! Прекрати. Это даже не смешно. Сама себе выдумала героя или, не знаю, кого. Сама же теперь причитаешь. Что такое один человек? Что он может?

— У тебя есть пули? — вместо ответа спросила Мелисса.

— Конечно.

— Сколько?

— Шестнадцать...

— Дай мне одну.

— Зачем?

Вообще-то я уже понял к чему она клонит, но отвечал по инерции.

— У тебя их станет пятнадцать. У меня — семнадцать. Верно? А теперь скажи, у кого больше шансов победить в перестрелке? И это я еще тебя только с пулей сравнила. А если ты мне пистоль отдашь? Всего лишь один пистоль... Продолжим разговор о шансах и роли одиночки, или достаточно?

Не люблю проигрывать в споре, тем более, девушке. Но пришлось признать, что некое рациональное зерно в ее словах имеется. Вот только, я еще не решил окончательно — ехать мне в Амазонское царство или нет. Дома привычнее, уютнее. Да и багаж исторический, кое-какой имеется. Не в смысле глубоких познаний, но хоть в общих чертах: кто с кем воевал, кого победил. Куда можно нос совать, а где и по морде отхватить запросто. Как говорится, мой дом — моя крепость, а околица — сфера влияния.

И еще. Одно дело признаться в поражении самому себе, другое — произнести это вслух. Совсем настроение испортилось. Хуже всего, что девушка прекрасно понимает мое состояние, и от этого только хуже. Ох, как стыдно. А в мужнина в таком состоянии, хуже бешеного зверя становится. Непременно кого-то если не загрызть, то хоть покусать надо.

Святые угодники! Я спасен! Вот только привкус неприятный, раздумья нагоняющий. Как раз к теме о избранности. Как-то у меня все очень кстати случается. Заскучал — башибузуки цыган замордовали. Захотел с темы съехать — впереди нарисовалась какая-то кавалькада. Не слишком большая, но и не маленькая. Аккурат самому выбирать — подраться или разминуться миром.

Не нравится такая услужливость высших сил. Бесплатный сыр все знают куда кладут... Как бы после не предъявили к оплате такой счет, что мало не покажется. Вовек не рассчитаться.

А встречная кавалькада тем временем приблизилась достаточно, чтобы разглядеть, с кем судьба свела на этот раз.

Десятка полтора гайдуков и... бричка. Вообще-то я в средневековой технике мало смыслю. И карету от тарантаса не отличу. А так же — ландо от пролетки. Тем более, издалека. Но в данном случае, почему-то, так сразу и подумал: 'бричка'. А в ней... Сперва решил, гайдуки 'спионерили' где-то бочку вина и везут к себе, прикрыв от солнца кунтушом и, ради смеха, водрузив сверху капустную голову, на которую напялили шапку. Вот только капуста не бывает такой красной. А свекла — большой.

И пока я раздумывал над столь необычным феноменом, загадка разрешилась весьма просто. Кто-то из гайдуков, скачущих впереди брички заорал дурным голосом:

— Прочь с дороги, быдло! Дорогу пану Свидригайло-Задунайскому!

Во как? Знатный, видать, вельможа. Ну, а каким еще ему быть? С такой фамилией. За полчаса не выговорить. Песня, а не фамилия. Одного не пойму, лакеям полагается быть глупыми и считать хозяина пупом земли и краешком небес, легче прислуживать. А сам пан о чем думает? Неужто и вправду возомнил, что каждый, кого он в пути встретит, будет ниже чином и худороднее? Хоть бы для порядка спросил: кто такие? А потом уже пальцы гнул. Или глазки так салом заплыли, что он не только других людей, собственного хрена не видит? Придется учить...

— К бою! Применять только тупую часть оружия!

Я думал, черкесы копья обернут острием назад, а хлопцы решили по-своему. Взялись за нагайки. Это я потом понял, что такое оружие самое верное против псов и... лакеев. А сперва даже опешил чуток, когда увидел, как дюжина здоровых, крепких мужиков, даже не пытаясь оказать сопротивления, гонит лошадей прочь, с каким-то жалобным, бабьим визгом. Да и скакать толком не умеют. Черкесы играючи догонят их на выбор и лупят по спинам и ниже, так что только хлест стоит, будто одежду выколачивают. Развлекаются, значит... Предоставив мне разбираться с зарвавшимся панком.

— Челом, ясновельможный пане.

А чего, морду бить можно бить по-разному. В том числе и вежливо. Вот только не учел, что эти уроды понимают только силу и грубость — считая все остальное проявлением слабости. Вот и этот жирдяй, услышав не брань, а приветствие, тут же решил, что я узнал с кем имею дело и испугался последствий. Приподнялся важно, подбоченился, вернее — подпер руками необъятное пузо — и как заверещит:

— Лайдак! Как смел руку на моих людей поднять?! Запорю! Да ты знаешь, кто я такой?! Я самого подстаросты...

Дальнейшее мне стало неинтересно. И, поскольку я уже подъехал достаточно близко, то сграбастал пана Свидригайла-Задунайского за обшлаг кунтуша прямо под горлом и вытащил с брички. С трудом... Весил вельможа не меньше полутора центнера. Ну я и не стал утруждаться. Еще руку потяну, оно мне надо. И разжал пальцы.

А вот росточка пан оказался весьма скромного. Видимо, весь корм в объем ушел. Когда поднялся с четверенек, то головой даже конской холки не доставал. То есть, полтора метра максимум.

— Это произвол! Унижение достоинства! Я буду жаловаться!

Поскольку большую часть своих угроз вельможа проорал в морду коню, то и ответ получил от него. Гнедко мотнул головой и цапнул недоросля за плечо. Не куснул, а так — прихватил зубами. Для острастки. Ну, кому понравится такой гвалт и летящие в ноздри брызги слюны.