Заграт почувствовал, как от ярости встает дыбом шерсть на загривке, а пасть непроизвольно ощеривается в оскале.
— Заткнись, ты, шавка! — взревел он во всю мощь своей грудной клетки. Каор поперхнулся не полуслове и замер, удивленно повернувшись к шаману. Ага, дружок, мысленно позлорадствовал тот, народ ты обрабатывать умеешь, но только если играешь по своим правилам. Поиграй-ка по моим...
— Ты, мразь, назвал меня пособником врагов! — шаман медленно подошел к посланнику и посмотрел на него сузившимися почти в нитки зрачками снизу вверх. Тот отпрянул, судорожно хватаясь за кинжал на поясе. Заграт почти физически почувствовал нацеленные в спину арбалеты его телохранителей, укрывшихся за одним из костров. Ладно, не посмеют убить вот так сразу, знают, что сходу на клочки порвут. — Ты, вонючий голожопый, оскорбил меня при всем честном народе! Ты знаешь, что следует по нашим законам, древним боевым законам, которые так хвалил давеча? Ну, отвечай, слизняк!
Каор начал медленно отступать назад. Его глаза шарили вокруг, не находя поддержки. "Трус!" — уловил он разочарованный возглас где-то в задних рядах — и опомнился.
— Разъясни же мне, уважаемый шаман, что же полагается за правду, — он намеренно подчеркнул последнее слово, — по вашему древнему закону? Может, смерть? Что, настолько глаза колет?
Его рука скользнула в карман плаща и сжала там какой-то небольшой предмет. В незаметной прорези в ткани блеснул металл. Что у тебя там? Маленький арбалет с отравленными иглами? Нет, родной, не посмеешь.
— Ну, можно сказать, что и смерть, — ухмыльнулся Заграт, сплюнув Каору под ноги. — А вообще-то схватка, один на один. Хотя ты чужак. Если испугался, можешь отказаться.
И тогда все поймут цену твоим словам, мысленно добавил он. Или примет вызов? Интересно, что сделает мне Майно за убийство посланника? Впрочем, охрана Каора не даст мне узнать. Сама вся поляжет, а меня пришьет... — Ну, что скажешь?
— Ну как я могу отказаться, любезнейший шаман!
Человек откровенно ухмыльнулся, извлекая руку из кармана. Похоже, он полагал, что дурак-шаман лезет в западню. Многие люди, превосходя среднего орка ростом раза в полтора, недооценивали противника — до тех пор, пока нож или ятаган верткого мохнатого коротышки не отсекал ему яйца. Давай, родной, давай. Прими вызов. Я даже Силу против тебя использовать не стану.
— Разумеется, я не отказываюсь, но, к сожалению, — посланник поднял вверх правую руку, и широкий рукав упал вниз, обнажая грязные бинты, — не могу драться самостоятельно. Неспокойные у вас места, зверье страх потеряло, на странников бросается по ночам... Так что вместо меня на бой выйдет друг. В полном соответствии с вашими законами — не так ли, хранитель традиций?
— Друг? — при виде искр торжества, горящих в глазах посланника, Заграт насторожился. Или я действительно дурак? В чем подвох? — Кто же твой друг? Помни, наемная охрана не в счет...
Мохнатое тело разметало передние ряды, одним могучим рывком выбросившись на пустое место.
— Я — его друг! — голос Гахаша сочился ненавистью. — И ты дерешься со мной!
— Ты? — удивленно повернулся к нему Заграт. — Когда успел? Пока от границы провожал, подружился?
Гахаш вразвалку подошел вплотную.
— Точно, — с удовольствием согласился он. — Прошлой ночью на стоянке я спас его от медведя. Того самого, что разодрал ему руку. Мы с ним не просто друзья — побратимы. Ну так что? Намерен драться? Или откажешься от своих слов?
Заграт чувствовал, как шерсть на спине становится дыбом. Гахаш на голову превосходил его ростом и гораздо лучше владел ятаганом. Рассказывали, что однажды он голыми руками убил дикого волка, и шаман вполне верил легенде.
— Чем тебя купил человек, Гахаш? — медленно произнес он. — Предложил стать вождем, верно? Думаешь, тебе действительно позволят повелевать?
— Ну, если струсил, так и скажи! — разочарованно отвернулся Гахаш. На губах Каора Трэина играла ехидная улыбка. — Эй, ребята, я же говорил, что он струсит! Давно пора гнать его из шаманов в три шеи...
Кучка его прихлебателей, стоящая неподалеку, заржала в полный голос.
— Ты, придурок! С чего ты взял, что я отказался? — удивился шаман. — Просто вспомнил, что идиотом ты родился, идиотом и помрешь. Аз г'рахмм ур-шагграт рака Гахаш!
Гахаш дернулся к нему, но, перехватив взгляд посланника, остановился.
— Я порву тебя на мелкие клочки, людская подстилка! — прошипел он. — Но порву по правилам, а не так, как ты нарываешься! А еще можешь выбрать оружие, чтобы потом не говорили, что я победил нечестно...
— Нужны мне твои подачки! — хмыкнул Заграт, неожиданно успокаиваясь. Надо же, сколько лет в поединках не дрался, удивился он про себя, а тело ничего не забыло. Нет, сосунок, зря ты в своей победе уверен... — Для себя я оружие выберу, а ты хоть камнями швыряйся.
— Хватит! — гаркнул над ухом хриплый голос. — Ну-ка, разошлись по углам, живо! Поединщики нашлись, едрить вашу налево!
Миршаг отвесил тумака подвернувшемуся под ноги котенку, смотревшего на спор снизу вверх, свесив язык набок, и размашистым шагом вышел на середину площади. Видимо, для пущего авторитета вождь сегодня надел ритуальный плащ и рогатый шлем из черепа буйвола, в котором Заграт не видел его много лет.
— Ты! — он презрительно ткнул пальцем в сторону посланника. — Какого хрена вместо себя подставу выпустил? Ты не нашего племени, под нашим законом не ходишь. Дерись сам или катись отсюда. А ты, — он развернулся к Заграту, — куда на рожон прешь? Тебе против Майно воевать нравится больше, чем за него? Или забыл, как община дела решает?
Он повелительно махнул рукой, и Заграт проглотил ответ, невнятно прошипев что-то себе под нос. Вождь сунул руку под плащ и вытащил объемистый мешок, взвесил в руке, потом бросил на землю. Меж рядов проворно протолкались два юнца-помощника, с натугой тащивших увесистые каменные чаши.
Заграт лишь пожал плечами, отступая назад. Ладно, того и следовало ожидать. После вчерашней ругани только и осталось, что голосовать, пока глотки друг другу не порвали. Краем глаза он поймал на себе яростный взгляд Гахаша, но не отреагировал. Не такой он дурак, чтобы против слова старейшины идти.
Миршаг запрокинул лицо к небу и издал хриплый рев. С деревьев сорвались потревоженные птицы, из дальнего стойла тоскливо подвыл ездовой волк.
— Слушай, клан Темного леса! — прорычал вождь, обводя приумолкшую толпу тяжелым взглядом. — Вчера вечером говорили те, кто хотели. Ночью думали все, кто могли. Днем те, у кого подвешен язык, убеждали остальных. А сейчас воины решат, куда лежит наш путь. Вы знаете правила — так делайте выбор!
Ритуальную фразу орки слышали не раз, но сегодня она почему-то легла на плечи тяжким бременем. Даже на лице неукротимого Гахаша отразилась тень сомнения. Толпа заволновалась, загудела, но с места не двинулась. Ага-ага, ребята, злорадно подумал Заграт. Языками трепать куда как легче, чем окончательное решение принимать.
— Ну? — старейшина обвел площадь презрительным взглядом. — Обделались? Перед бабами ятаганом размахивать не так страшно, как перед общиной ответ держать? Ты! — он ткнул пальцем в орка в переднем ряду. — Ко мне, живо!
Орк, поколебавшись секунду, поплелся на середину площади, неуверенно оглядываясь по сторонам.
— Развязывай, — Миршаг непочтительно пихнул ногой мешок. Раздался легкий хруст. Орк нехотя присел на корточки и потянул за туго завязанные тесемки. Те не поддавались, и орк, злобно рыкнув, сильно рванул их в стороны. Мешок жалобно треснул и неожиданно порвался. Поток серых пемзовых шариков хлынул на землю.
— Ну и урод! — покачал головой старейшина, глядя на него сверху вниз. — Узел развязать толком не умеет... Ладно, и так сойдет. Ну, чего уставился, голосуй давай, грымм-ссанг!
Орк кинул на него бешеный взгляд исподлобья, но сдержался. Он молча подцепил когтями один из шариков и повернулся к ритуальным сосудам. Когда-то забытый ныне мастер искусно вырезал на них огненных птиц. На первой чаше птица, задрав к небу клюв и сверкая рубиновыми глазами, изрыгала струи охряного дыма и золотого пламени. На второй же она же сидела со сложенными крыльями над выложенной бирюзой заводью, полуприкрыв глаза-изумруды.
С едва слышным стуком первый шарик упал в Чашу ярости.
Из рядов решительно выступил могучий орк в вороненой кольчуге и с суковатой, утыканной гвоздями палицей. Подойдя к чашам, он небрежным движением подцепил шарик и швырнул в Чашу спокойствия. "У-у-у, баба!" — протянул чей-то голос из толпы. Орк, резко развернувшись, взглядом нашел обидчика и нехорошо оскалился, обнажив мощные клыки.
— Что-то еще сказать хочешь, Снага? — негромко осведомился он. — Давай, я готов.
Ответа не последовало, и орк, ухмыльнувшись, вразвалочку вернулся на свое место. Заграт ощутил, как внутри него слегка колыхнулась надежда.
— Один-один, — прокомментировал Миршаг. — Всё? Остальные думать разучились? Или в коленках заслабли?
И тут толпу прорвало.
Один за другим орки выходили в центр площади, подбирали с утоптанной глины шарики и кидали их в чаши, огрызаясь на насмешливые комментарии из толпы. Груда на земле постепенно таяла. Посланник Майно молча стоял в полумраке, сгустившемся за кострами, скрестив руки на груди, перебегая глазами с одного лица на другое. Каждый раз, когда пемза ударялась о пемзу, его щека болезненно вздрагивала. Казалось, шарики кидают не в чаши, а ему в лицо.
Наконец поток голосующих иссяк. На глине осталось сиротливо лежать с десяток шариков. Заграт подождал, пока последний орк не кинул пемзу в сосуд, и неторопливо подошел к старейшине. Демонстративно-неспешно он подобрал шарик с земли, аккуратно положил в Чашу спокойствия и отступил на шаг, вопросительно взглянув на Миршага.
— Все, кто хотел, сделали выбор, — хрипло сказал тот. — Давай, шаман, делай свое дело.
Заграт молча поклонился, повернулся лицом к чашам и медленно поднял над головой посох. Мрачное предчувствие овладело им.
— О духи предков! — звучно проговорил он. — Явите нам волю племени, откройте наш путь! Заклинаю силой Молнии, придите и ведите нас!
Краем глаза он заметил, как Каор Трэин слегка оскалил зубы. Что-то едва слышно хрустнуло в пальцах человека, и спокойный поток Силы вдруг взметнулся горячей волной. Но реагировать времени уже не оставалось. Кварцевое навершие посоха ярко вспыхнуло. Сетка разрядов затуманила его матово-прозрачную поверхность, маленькая молния с треском ударила в чаши. Казалось, глаза птиц вспыхнули пламенем. Чаши окутались золотым сиянием, послышался легкий треск. Неожиданно Чаша ярости выбросила к небу столб темно-зеленого пламени. Заграт почувствовал, как зашевелилась на голове опаляемая огнем шерсть. И перед тем, как площадь заревела, он успел услышать жалобный плач молодой орки откуда-то из задних рядов.
— Внемлите голосу боевых барабанов! — яростно загремел голос Миршага, перекрывая вой взбудораженной толпы. — Предки указали нам путь! Да обрушится наш гнев на ползучих врагов! Готовься к походу, клан Темного леса! Готовьтесь стать вдовами, жены! Готовьтесь стать сиротами, дети! И да покроет героев слава!
В нескольких концах площади загремели барабаны и завыли рога. Заграт повернулся и поплелся к своему шатру, тяжело опираясь на посох. Краем глаза он увидел посланника Каора Трэина, с ядовито-льстивой улыбкой на лице идущего к Миршагу. Человека сопровождали два телохранителя и Гахаш. Внезапно обессилевший, шаман с трудом доплелся до шатра и пластом рухнул на ковер.
Он проиграл.
День третий. Восточные земли Всадников
Несмотря на ранний час, солнце уже ощутимо припекало. Телевар глянул на выцветшее небо и поморщился. Начало лета выдалось на удивление жарким, а сегодня жара вообще обещалась несусветная. Продажные кони нервно пофыркивали, дергали мордами, зло косили глазами на людей, будто понимая, что навсегда расстаются с родными степями. "Три, пять... семь, одиннадцать... пятнадцать..." — еще раз пересчитал их тысячник. Вроде все на месте. Что же тогда ноет в подреберье, что забыли, что не предвидели? Где-то в глубине души сидело нехорошее предчувствие.
— Господин темник, господин темник! — подбежал к нему запыхавшийся Теомир. — А надо лишнюю попону взять на всякий случай, или ночи теплые, не стоит?
Телевар ухмыльнулся в усы. Парень успел обвешаться оружием с ног до головы. Длинный кинжал за спиной, придавленный небольшим круглым щитом, тяжелая кожаная куртка с медными бляшками достает едва не до коленей, перехваченная поясом мелкими кармашками, наверняка напичканными метательными звездами. В руке небольшой лук с роговыми пластинами, короб со стрелами на бегу колотит по заднице. Похоже, он выгреб все семейные запасы боевого снаряжения. И как отец позволил? Или паренек даже и не спрашивал?
— Ну-ка, стой! — буркнул Телевар, сделав суровое лицо. — Ты чего вырядился?
— А? — удивился паренек. Он с деланным удивлением оглядел себя. — Ты о чем, господин тысячник? Где вырядился?
Краем глаза он поглядывал на Ольгу, присевшую на корточки у ног могучего гнедого жеребца и ощупывающую ему бабки. Поймав ее взгляд, он подбоченился и гордо выпятил грудь. Старый тысячник со вздохом покачал головой.
— Тёмка, себя не жалко, так коня своего пожалей. Ты на себя столько тяжести напялил, будто на войну собрался. С кем ты драться навострился? С орками мир уже полвека, с горными троллями тож, хищное зверье степное да лесное давно уж повывели, а последнего разбойника я еще мальчонкой на столеградской ярмарке в клетке смотрел. Ну как потеряешь что? Дорогие же штуки.
— Так на всякий случай, господин Телевар, — потупился Теомир, украдкой поглядывая на Ольгу. Впрочем, та уже утратила к нему интерес, тщательно исследуя конское сухожилие. — Вдруг да нападет кто... Мы же не просто на торжище едем, а с заданием! А проведает кто?
Телевар не удержался и громко фыркнул.
— Коли проведают, — отечески положил он руку парню на плечо, — так твоя броня не спасет, да и кинжал не много поможет. Коль в лазутчиков играть начал, готовься к отравленной стреле из кустов да волчьей яме посреди дороги. — Теомир невольно сглотнул. — Кольчуга да копье в сече хороши, а тебе без надобности. Разоблачайся давай, ты мне бодрым нужен, а не умаявшимся в доску.
— Но дядя Телевар! — у обиженного Теомира вытянулось лицо. — Как же...
— Тихо! — оборвал его тысячник. — Приказываю: доспех и остальное снять и в обоз. Оставишь себе кинжал... да перевесь его на пояс, по-человечески... остальное в телегу. Смотри, проверю, прежде чем двинемся.
— Сделаю, господин тысячник, — понуро кивнул Теомир и нехотя поплелся в сторону обоза. Несмотря на разочарованный вид, Телевару почудилось, что он даже рад такому исходу. Однако, проходя мимо Ольги, парень снова поймал ее взгляд и тут же выкатил грудь колесом, чуть ли не чеканя шаг. Травница прыснула, глядя ему вслед, но тут же вскочила на ноги и подбежала к Телевару.
— Можно, дядя Телевар? — в мелодичном голосе проскальзывала неуверенность.
— Чего тебе, егоза? — улыбнулся ей тот. — С конем что неладно?
