Хеймскрингла(черновик)

— Что? — возопил, словно ему что-то ценное прищемили, Радин.— Пялиться на голую землю и бурые скалы еще смену? Да, чтоб мои дети так жили!

— Говнюк прав, — шепнул на ухо Куникладе Трехугольник, сидящий рядом.— Красоты здесь настолько обильны, что хочется повеситься, только, вот, и то не на чем. Единственное достоинство — пляжи. Мечта, блин, нудиста. Голо, пусто и не души.

— Не забывайте о нюансах, — также шепотом ответил ему биолог. — В любой момент на голову может свалиться камешек, размером с небольшую планету.

— Да-а, -согласился администратор, — есть такое счастье, а, вот, детей Радина, если они у него когда-нибудь будут, жалко.

Темная сфера шара в центре круглого стола, станция связи с тремя спутниками, околачивающимися на орбите планеты и расшаркивающимися, при встречах, ножками, простите, антеннами: — Добрый день, добрый день. Это не вас я вчера видел на удаленной орбите с дамой, с такими тоненькими, симпатичными антеннками и новеньким третьим модулем? Нет?— Этот пункт связи вдруг как-то неприлично икнул, похабно застонал и, наконец, гнусно зачавкал, словно стадо свиней рылось пятачками в отходах на ближайшей помойке и аппетитно завтракало.

— Убила бы, стервеца!— с ненавистью глядя на обтекаемый, наливающийся изнутри ярко-желтым цветом, сигналом вызова — шар, шар спутниковой связи, произнесла Мадо Ружич, начальник базы. При последней фразе начальницы длинноногий Радин как-то сразу поскучнел, потерял интерес к происходящему, начал проявлять признаки беспокойства и, наконец, осторожно поинтересовался у Хьюка, а не знает ли он, каковы теперь условия жизни на далеких планетах, вновь колонизуемых, и как там нынче платят. Дело в том, что долговязый Радин почитал себя не только выдающимся химиком, что, по большому счету, было правдой, но и великим техником, что, мягко говоря, реальности не соответствовало. Все часы на базе, все приборы, которые больше не поддавались восстановлению, ковырял перед этим Радин. Трехугольник, как лицо ответственное за лагерное имущество и немножко джентльмен, терпел-терпел, но и он уже вынес третье и последнее предупреждение химику, состоявшее в том, что, если тот, хотя бы еще раз, запустит свои поганые пальчики во внутренности любого механизма, то он, Трехугольник, сам, лично, без всякой посторонней помощи, обрежет ему эти самые никчемные пальчики по самое нехочу — но узел связи, однако, Радин успел поколупать.

В конце концов, химик забормотал: — Стоило скандал поднимать из-за пустяков. Подумаешь, реле криво стоит,— но тут его пнули ногой под столом и он заткнулся, обиженно сопя. Впрочем, Радину еще повезло, налицо был тот самый классический случай, когда все, кроме начальника — Мадо Ружич, знали кто виноват, но по как какой-то противоестественной — естественной, по отношению к Радину быть не могло — причине не выдавали Радина.

— База, спутник один на связи. Фронт активного ветра смещается на запад, в океан. . .

— Вот счастье-то,— желчно пробормотал Хиз Брудо.

-... На третьем спутнике принят сигнал бедствия. Шлюп с подчиненными Куниклады уносит от берега. Силовой щит сорван, генератор залило водой. Координаты -7-6-1-11, море Прото.

-Эт, занесло их,— пофигистически зевнул Куниклада.— И не утопли же еще, засранцы. Это мой помощник Триго с ассистентами там кренделя выделывает,— пояснил он. И флегматично добавил:— Сегодня последний день посева на мелководье Прото.

— Рано радуетесь, профессор, — также меланхолично, в тон профессору, ответила начальник базы. — Не дождетесь! Мы их спасем. В противном случае, со спутника уже орали бы благим матом. Скажите лучше, как далеко это от лагеря?

— Знаете, Мадо, — грустно вздохнул профессор,— мысли разные в голову лезут... Может, не надо их спасать? А? Океан, как братская могила, что может быть лучше..? — и Куниклада вопросительно посмотрел на Мадо, но, встретив стальной взгляд начальницы, тут же бойко продолжил: — А, вообще, там очень интересные экземпляры попадаются и мы пытаемся нащупать струю, позволившую бы нам ускорить процесс. Триго, он талантливый мальчик, этот сукин кот, прямо-таки пасьянс раскладывает из местной фауны, разновидности тех же "матрацев". Поверьте, очень и очень неплохо получаются. Мелководье Прото словно создано для экспериментов, а находится, примерно, в трех часах лету на "двойке".

— Коллеги, — опять повысила тон начальник базы. Нарастающий шумовой фон мешал вести заседание. Члены совета, услышав о чп, расслабились, расселись-развесились на спинках стульев, оползли на сидениях и в этом состоянии стали рожать мысль, как спасти утопающих на водах. В конце концов, гора произвела на свет мышь (махонькую такую, рыженькую), то есть, говно не тонет, решили все члены совета, ну, за некоторым исключением — по долгу службы, Мадо Ружич не могла присоединиться к общему мнению.

К сожалению, первый помощник Куниклады, Триго-Хрумп — так звучало его полное имя-фамилия, был редкостным мерзавцем, причем настолько, что даже Трехугольник им гордился: — Такая свинья среди нас — большая ценность,— говорил чиновник.— Он, Триго, переплюнул бы многих моих коллег.— В узком же кругу слушателей, Трехугольник говорил следующее:— Я постоянно испытываю жгучее желание утопить эту скотину в сортире и единственное, что удерживает меня от этого, так это то, что он, как и я родом с островов.

-Коллеги,— еще раз повторила Мадо Ружич,— спасением команды этого, как бы, э-э-э выразиться, сына чьей-то вдовы, займется Лувэн...

Геолог кивнул и вопросительно посмотрел на администратора. Трехугольник, нехотя, почти вслух скрипя душой, полез в карман комбинезона и, немного погодя, достал две пластиковые карточки с кодами "двойки" — спасательного варианта глейдера со сдвоенным генератором мощности. При этом его честное чиновничье лицо исказилось страшной гримасой боли — чувство долга вошло в противоречие с инстинктом бюрократа. Сама мысль о том, что он должен кому-то что-то отдать, не получив ничего взамен, пугала Трехугольника до ужаса. Душа администратора требовала одно, положение обязывало другое. Рука Трехугольника судорожно дергаясь пошла навстречу Лувэну, но едва пройдя половину пути, встряла. Из маленьких разноцветных бусин-глаз чиновника покатилась горючая слеза, а тонкие губы искривились эпилептической улыбкой, обнажившей с силой упертые друг в друга зубы. В конце концов, Трехугольник примирил душу и тело, зажав в пальцах одну карточку — и на ладонь Лувэна пал только один пластиковый лист. Один вместо двух.

— Ладно,— согласился геолог,— Бог тебя простит. Одной машины должно хватить.

-... Лувэн, командир отряда спасателей,— продолжала начальница лагеря,— а мы с вами...

— Я могу идти?— тихо осведомился геолог. Не останавливаясь, Мадо кинула взгляд на Лувэна и показала рукой на стопку электронных карточек, лежащих у нее на столе, рядом со стопкой мено-бумаги. Лувэн расценил движение Мадо, как приглашение зайти потом и заполнить какой-то бланк и в знак того, что понял, опять кивнул головою. Затем геолог бесшумно встал и не спеша, так же удалился, как и пришел, через подземный коридор. А за окном рвала и метала природа, жаждущая порвать все в клочья: — Хоть бы кто попался, — стонал ветер, злобно гоняя по лагерю, меж глыбоподобных строений булыжники, здоровенные, до полутоны весом.

— ...а мы с вами,— говорила дальше начальник базы,— согласно инструкции должны сделать отчет о положении дел на планете, дополненный, поелику возможно, сообщением профессора Треды о местной зародышевой фауне.

Шум в зале не стихал. Профессора, как расшалившиеся дети, продолжали обсуждать свои делишки, перемалывать косточки друг друга, перекидываясь словесами и не обращая внимания на Мадо.

— Черт подери,— не выдержала Ладо,— да подержите вы хоть пять минут рты закрытыми!

Одновременно с криком начальницы базы, над крышей административного центра еще раз так громыхнуло, что, казалось, закачался даже дом, вкопанный по уши в землю, на полтора метра в грунт. Впрочем, корпуса лаборатории и тому подобных строении, наоборот, на полтора метра только и торчали над землей, остальными метрами уходя вниз.

Разговоры в комнате стихли.

— Ну, наконец-то, — с облегчением вздохнула Мадо.— Дождалась. Ни я, так стихия постаралась. Надеюсь, теперь мы приступим к отчету?

— Сейчас опять долбанет, — одной фразой похоронив все надежды начальницы — ну кто же любит писать отчеты — произнесла Руна Надс, биолог, прислушиваясь к шуму за стенами здания и озвучивая мнение собравшихся.

-Коллеги, — еще раз сделала попытку призвать всех к порядку, то есть уговорить писать отчет, Мадо Ружич,— Займемся делом мы или нет? Есть предложения? Нет? Тогда, все-таки, пишем отчет и закругляемся.

Глава 2

... Яркая-яркая, алая-алая кровь жертвенного барана все лилась и лилась в бездонную чашу. И опять он пытался взять руку матери и опять его пальцы встречали лишь холод и пустоту. И уже таял, таял вдали ее образ, расплывались черты, размывалась тенью фигура. А навстречу шли другие. Они приближались, приближались, обретали лица и плоть и скользили дальше, растворяясь среди себе подобных. Вот Улисс узнал Эпикасту, проклятую богами и в проклятии отворившую врата Аида. Следом за ней вечно безмолвный, безумный Эдип. А там дальше и братья — Кастор с Полидевком, живыми вошедшие в воды бездонного Стикса. И гордый Агамемнон, славный Агамемнон... Улисс хотел задержать его, спросить, ведь живым ушел он с пепелища разрушенной Трои, но выскользнул царь ахейян, серой дымкой протек между пальцев. И вспомнил Улисс сына своего Телемаха. И хотелось ему узнать среди идущих жену свою Пенелопу. И сбылось чаянное. Вышла к нему женщина в пеплосе, держа за ладошку светленького мальчиша всего двух лет от роду. Улыбнулся малыш и протянул к Улиссу ручки, лопоча что-то по-своему и требуя, дабы взял его Улисс на руки. Но не понял Странник карапуза, язык теней не доступен живым. Секунда прошла, не более и стала исчезать женщина и смешно потопал за ней малыш, переваливаясь с ножки на ножку и держась за подол матери.

— Что же ты, Улисс?— спросил выступивший из тьмы Ахиллес.— Ведь это жена твоя Пенелопа, и маленький Телемах с ней.

— Как же так, — растерялся Странник, — вырос Телемах и взрослый должен быть. Обернулся он и только спину взрослого юноши увидел, ведущего под руку седую мать.

— Где же ты бродишь, Одиссей?— снова сказал Ахиллес. — Столько столетий с тех пор прошло, что забыл я, как выглядел ты, Многомудрый. Может, лучше, умер бы ты под стенами Трои, чем столько бродить по векам?

— Очнись, Хьюк, очнись. Какой Улисс, какой песчаный Пилос? Очнись, слышишь, очнись! — Чья-то рука больно била по щекам, дергала за отворот, пыталась расстегнуть куртку, надетую поверх комбинезона. Глаза не хотели смотреть на мир, разум понимать окружающее.

— Хьюк, слышишь, очнись, слышишь!— Взгляд бессмысленно плутал по рукам, его бьющим, по комбинезону, по светлой косичке, мечущейся перед глазами, что-то говорящему рту, светлым, постоянно меняющим свой цвет, с зеленого на серый, белесый, глазам... — Очнись, слышишь ты, очнись!

— Это Аника,— равнодушно подумал Хьюк, — я знаю ее..., но почему она бьет...— вдруг, маячившая перед взором картинка обрела смысл и, словно ужаленный, подскочил Хьюк.

Море, одно море вокруг. И ни берега и никого и ничего, одна вода. Сплошная вода. Ни волн, ни ряби. Со всех сторон прозрачная вода. И бледное солнце, подернутое дымкой солнце. А вокруг — бесконечное, уходящее за горизонт, водное пространство. Ни холодно, ни жарко. Ни лето, ни осень. Ничто.

Днище теплело под ногами, жесткое кресло, люди...

— Где я,— хотел спросить Хьюк у Аники или у этой зеленой зыби вокруг.

— Люди...— это помощники Лувэна. Где..? — Чужой, дикий мир заполнил сознание. Черный провал в горе, пещера с уходящими ввысь сводами, тьма и свет факела — Хьюк был уверен, этот предмет — факел — и тени, тени, тени. Гримаса исказила лицо Хьюка.

— Видишь, парень, как крутит. Ты думал, что ты залез в чужой мир, а оказалось все наоборот, — большие совиные глаза Лувэна пристально смотрели на биолога.

Хьюку почудилась какая-то боль во фразе геолога, недосказанность, тоска, скрытая в ней, но Лувэн уже отвернулся, занялся другим делом, наблюдая за светящейся точкой на экране монитора.

— Как ты себя чувствуешь, Хьюк? — настороженно глядя на брата, спросила Аника, цепляясь взглядом за малейшее изменение в лице биолога.

Хьюк опять перенес внимание на Анику и с удивлением обнаружил, что все еще держит сестру за руку.

— Тяжела ты, шапка Мономаха,— тихо пробормотал биолог, невесть откуда возникшие в голове слова. Хьюк не понимал смысла слов, но почему-то был уверен в их правильности.

— Что? Что ты сказал?— снова встревожилась Аника, уловив тень на лице брата, но Хьюк лишь покачал головой: — Не надо,— попросил он сестру и выпустил ее руку.

— Это здесь, — неожиданно произнес Лувэн, всматривающийся в экран.— Стоп, машина. Нашли. Глубина — пятнадцать метров.

Молчаливые, скуластый Рима и худощавый Клу, помощники Лувэна, стали натягивать на себя, поверх стандартной униформы, вынутое из боковых отсеков шлюпа геологическое снаряжение — громоздкие, тяжелые, но очень удобные скафандры. Среди народа, обитавшего на базе, ходили нехорошие слухи о том, что Лувэн довел до нищеты военное ведомство, добывая эти костюмы. Грабительский счет за кое-какие услуги, выставленный геологом мужикам в мундирах, помог военным очень быстро осознать всю пагубность привычки недооценивать гражданских лиц и моментально придти в выводу, что даже продажа налево всего имущества армии не поможет им рассчитаться со "специалистом". И, посему, по обоюдному согласию всех заинтересованных сторон и при полном их непротивлении, в дар экспедиции было передано несколько новых и модифицированных — без оружия — боевых скафандров для дальнего космоса. Конечно, слезы господ интендант-генералов — Рбуса, Шиза и Хрюкалы, наглядно помнящих о колонке с цифрами — счету за услуги, здорово ускорили сам процесс передачи костюмов из рук военных в дар Лувэну. Причем, к общему удовольствию и под бой барабанов и раскаты полкового оркестра. Хотя, конечно, бородатый геолог при этом был запечатлен на пленку, цифру, молекулу и прочие видеоносители, размножен и разослан во все службы армии с припиской:— Опасен. Обходить за сто километров! — Ну, а вообще, сам геолог сей факт не отрицал и не подтверждал.

Уже готовые к погружению Рима и Клу выглядели действительно внушительно. Даже Хьюк, вся родня которого по отцовской линии — дед, прадед и так далее дед Хьюка, традиция оборвалась лишь с отцом Хьюка и Аники профессором Кихи Латуро — были потомственными вояками, по достоинству оценил приобретение Лувэна. И неважно, что многие из бедолаг, имевшие глупость принять на службу родственников Хьюка, до сих пор жалели, что не пристрелили их сразу, а позволили им командовать войсками.

Всплеск воды за бортом и помощники Лувэна ушли на дно. Аника, хорошо разбирающаяся во всех летающих, плавающих, ныряющих и просто пассажирских глейдерах, шлюпах, у-сферах, предназначенных для глубин и ракетах "планета-орбита" и умеющая ими управлять, застыла за приборами шлюпа. Минуту-две после всплеска и помощники Лувэна достигли дна. Объект нашли быстро.