Пятое колесо в телеге

Шах и мат, штукатуры!

— Ты где учишься, брат? — доброжелательно поинтересовался Артем, аккуратно разливающий "шипучку" по столовским кружкам. — Или работаешь уже?

— Не-а. Не работаю. В судостроительном буду учиться, — честно признался я. — Поступил только.

— О! Враг наш?

— Ага. Лютый.

То, что наше соперничество не переходит пределы разумного, тоже обязательно следует подчеркнуть. Драки начнутся только после восемьдесят четвертого года, не знаю даже по какой причине именно тогда. Какой-то "Рубикон" переступит весь город. Всюду начнутся жестокие групповые побоища. С травмами и увечьями разной степени тяжести. Против "панков", против "битлов", "хиппов", "металлистов". Интересно, что первые конфликты начнутся большей частью именно по музыкальным предпочтениям. А чуть позже вспомнится и конкуренция двух "бурс".

Пока же между нами лишь только снисходительное подзуживание.

— Давай, мазута, располагайся. Наш дом — твой дом. Готовься, тебе еще Ленку целовать. Только не увлекайся, смотри...

— О! Даже так? На первого встречного бутылочку крутили?

— Ага. Слушай, "Бэ-эф" двенадцати градусов крепости! Ты чего бухнуть-то боишься? Давай! Для храбрости. Или мама не разрешает?

Наша песня хороша, начинай сначала.

Вообще, в нашем возрасте отношение к алкоголю — вопрос статусный. Не пить ты просто не имеешь права, не хорошо это. И подозрительно. Но реально по-настоящему не пьет никто. Потому что вино, даже такое дешевое как "Бахчисарайский фонтан" — чуть больше рубля, по-моему — пока еще очень хорошего качества. Иными словами, "вставляет" быстро и надежно. И почти без похмелья на следующий день. Только кому это понравится — бездарно вырубиться и потеряться на этом празднике жизни? Ищите дураков! Поэтому, большей частью, вино чуть пригубляют и изображают после этого пьяный кураж — каждый в силу Богом данных артистических способностей. Случается и талантливо. Опять же — экономия какая.

То, что мой новый знакомец Артем заикнулся про водку — тоже одно из статусных начал. На самом деле такие крепкие напитки пьют только или дураки, или колхозники. "Кресты". По все тем же, выше указанным причинам. Хуже только можно разве что "дурь" покуривать, но сей порок в наше время — общепризнанное "селюковское долбоящерство". Что, вина мало для полного счастья? Странные люди, эти наркоманы.

Вот такое золотое время. Гораздо менее алкогольное, чем станет оно после антиалкогольной кампании, устроенной меченым реформатором в восемьдесят пятом.

Парадокс.

— Было бы странно, если бы мама мне бухать разрешала, — равнодушно отмахнулся я неудавшегося собутыльника. — Не хочу просто продукт переводить. Гляжу, пузырь-то у вас один. На такую банду.

Кто-то одобрительно хохотнул. Попал, значит, в точку.

— Как тебе наш музон? — подкатил ко мне жутко лохматый сутулый парень в черной застиранной футболке. — По кайфу?

— А то! Это же "Конквест"? Переводится как "Покорение". Надо же... "покорение поколения"! А вообще... уматно, классный альбом! Люблю "юрай-хИпов".

— Надо говорить — "юрай-йЯ".

— Те же яйца...

— Те, да не те.

— Как скажешь. А где такую запись отрыли?

— Там уже нет! Хочешь, переписать дадим?

— Хочу, — я рассеянно рассматривал белый значок анархии, намалеванный на футболке нового знакомца, корявая буква "А" в круге. — Анархист?

— Что? А... это. В журнале видел. Сам набивал, поролоном. Ты это, давай, приходи сюда завтра. С утра... нет, лучше к обеду. У тебя кассетник?

— Не-а, бабинник старый.

— Ну, ничего, тащи. Шнур у нас есть, "европа". Распайка на твоем "маге" правая?

— Ага.

— Тогда подойдет... Ой! Ты чего?

Ленка-именинница бесшумно подкралась сбоку и с деланным возмущением ткнула маленьким кулачком моего музыколюбивого собеседника в бок.

— Ничего, — пожала плечами, как ни в чем не бывало. — Утомил ты уже своей болтовней! Объявляется белый танец. Дамы приглашают... браконьеров.

— Это же... Это "энергичный" танец, — попытался съехать я через "Афоню". — Музыка же быстрая!

— И че? Пригласили — танцуй!

Дурашливо хлопнув меня по плечам, она водрузила сверху руки, и мне ничего не оставалось делать, как приобнять ее за талию. Музыка, если честно, долбила в среднем темпе. Модерато. Достаточно комфортно для "медляка". И, к слову, в танце именинница двигалась на удивление уверенно и точно — ровненько по тактам, несмотря на то, что до этого старательно изображала из себя подвыпившую "шальную императрицу".

— Играешь на чем-нибудь? — шепнул я ей прямо в ухо.

Она заметно вздрогнула от неожиданности и слегка отстранилась, сбив темп.

— А ты откуда знаешь?

— Я даже знаю, как твои духи называются.

— Ну... и как?

— "Шанель". Номер пять. Капля на ночь. Правильно?

Беспроигрышный вариант.

Назвать рижский "Дзинтарс" "Шанелью", да еще "номер пять" — значит убедить партнершу в собственной забавной некомпетенции в парфюмерных вопросах. А заодно и признаться в скрытой симпатии. Это комплимент высшей пробы. Для этого времени, разумеется. Ведь про "Шанель" все только лишь слышали — спасибо милиционеру из "Бриллиантовой руки". А вот нюхали... только разве что тот самый милиционер, и то — если верить сценарию.

— Не угадал, — кокетливо повела плечами именинница. — Это не "Шанель".

— "Шанель"! Вас обманули, гражданка. Вам дали гораздо лучшие... духи.

— Вот дурак! А ты знаешь, что должен меня поцеловать?

— Чегой-то вдруг?

— Так надо!

— Ну... ладно тогда. Раз надо... Давай, что ли, свои губы сюда.

— Подожди, — она уткнулась мордашкой мне в плечо. — Я хотела попросить... давай скажем, что уже... поцеловались. Вот сейчас... танцевали и поцеловались... уже. Темно ведь, все равно никто не видит!

В действительно сгущающемся сумраке просяще блеснули ее глаза.

Детский сад!

Я укоризненно вздохнул, скептически качнул головой и неожиданно коротким движением чмокнул ее в уголок рта.

— Все! И врать не надо, — попытался локализовать я уже готовое вспыхнуть возмущение. — Ни "засосов", ни "французов"...

— Дурак... — беспомощно пискнула Ленка и снова уткнулась мне в плечо. — Браконьер.

Кажется, на футболке останутся следы от помады.

Мать заметит стопудово. Не к тому, что, типа, заругает — как за такое можно ругать? Просто начнутся выразительные полувзгляды, вздохи, кружения вокруг моего бренного тела, а потом, как бы невзначай, равнодушные вопросы с подвохом. Короче, шаманские пляски, одним словом...

— Так ты на "фо-но" рубишь? — чуть заметной грубостью я попытался разбавить казус. — "Сонату", "К Элизе". Да?

Снова блеск глаз в полумраке. Теперь изумленный.

— Ты откуда все это знаешь?

Тоже мне, "бином Ньютона".

В музыкальных школах и студиях сейчас учится каждая третья девчонка. Отбирают по слуху и чувству ритма, который у этой подруги явно есть. На скрипки, виолончели, вообще на струнные инструменты идут мало, на баян и гитару родители в большинстве своем отдают мальчишек. Чтоб "веселили компании". Девчонкам остается фортепиано. Даже если специализация другая, факультативно к черно-белым клавишам прикасаются все. Учат по обязаловке тошнотворные этюды, минуэты разные, полифонические навороты Баха — сдали и забыли. Зато "Лунная соната" и багатель "К Элизе" Бетховена — общепризнанный и всеми горячо любимый минимум.

Как ни гадай — не промахнешься.

— Я все про тебя знаю, — снова шепнул я в доверчивое ухо, придав голосу зловещий оттенок. — Потому что я... пришелец из будущего. Тада-а-ам!

— Браконьер ты из будущего, а не пришелец, — было мне ответом. — Не хорошо, между прочим, кадрить чужих девчонок, да еще и на вражеской территории. Гляди, как Артем на тебя зыркает, сейчас мимо кружки прольет!

— Ты же сказала, что он фантазер.

— А может быть, я пошутила? Или просто хотела заставить поревновать мальчика? Наивные вы пацаны, как... дети малые!

Девочка-вамп, которая трусила минуту назад элементарно поцеловаться.

Я только головой покачал.

— С тобой и не поспоришь. А давай, действительно, устроим твоему жениху представление с переживаниями. К примеру...

Дальше я ничего не смог произнести.

Потому что леденящий ужас в один миг парализовал мне горло — словно микровзрыв моментальной заморозки. До уровня абсолютного нуля. А по спине, хранившей еще пока остатки человеческого тепла, колючей поземкой побежала знакомая дрожь. Как тогда в лагере, когда вино в бокале Дианы начало сходить с ума. Вместе со всем миром...

И также внезапно, как этот непрошенный паралич, у меня появилось...

...Знание.

Не глобальное, нет. Не абсолютное... к сожалению. До божественных категорий мне как было далеко, так и осталось. У меня появилось малюсенькое, никчемное знание, локализованное во времени и пространстве до смешных величин — оно ограничивалось размерами комнаты в студенческом общежитии и... шестнадцатью минутами моей предстоящей жизни.

Так вышло, что в каком-то смысле я не соврал имениннице — я действительно знал, что с ней будет. Потому что, через пятнадцать минут она...

...умрет.

Глава 3

ЛУЧШЕ ТЕБЕ ЭТОГО НЕ ЗНАТЬ

Это было не предположение.

И предвидением это тоже не было. Ни расчетом, ни прогнозом, ни слепым угадыванием. И даже — ни твердой уверенностью, какой бы безапелляционной она ни была. Это было самое что ни на есть настоящее Знание!

В чистом виде.

Только так и не иначе.

Без вариантов —

— ЗНАНИЕ.

Потому что предстоящие минуты, общей численностью в шестнадцать оборотов секундной стрелки по циферблату — ни больше, ни меньше — я уже... прожил. Лично и непосредственно. Только что. Секунду назад. Ту самую чертову секунду, которая снова застыла как муха в янтаре, хоть жужжи, хоть не жужжи. И все эти как в кошмарном сне прошедшие минуты я был именно в этой самой общаге, среди развеселых студентов-строителей, на глазах у которых и умирала эта девочка. Точнее... умерла. Окончательно и бесповоротно. По всем признакам — от... асфиксии. От анафилактического шока, надо думать, приключившегося у нее скорей всего из-за аллергии на алкоголь. Да-да, на алкоголь! Именно в нашей стране, и именно такая вот редкая аллергия!

Бывает...

И самое страшное, что весь этот дикий кошмар уже произошел! Это чудовищное, нелепое происшествие уже случилось, уже осталось у меня в памяти за спиной, позади в прошлом.

И одновременно... впереди в будущем. В очень недалеком будущем. Каких-то...

Ничего не понимаю.

Снова чудовищно кружится голова. Опять "вертолет", мать его вертушечью... прицепился, гад. И не пил ведь вообще ничего. Или пил? Да нет...

Это все точно было в реальности — не во сне и не в бреду, я уверен.

Мы танцевали "медляк" с этой именинницей, болтали ни о чем, подкалывали друг друга и смеялись. Потом к нам откуда-то сбоку подгреб Артем с кружками и занудным предложением "остаканиться". Пока я бездарно отнекивался, Ленка, видимо, под впечатлением назревающего любовного треугольника, сулящего головокружительные перспективы в жизни, схватила жестянку, отхлебнула и... тут же, закашлявшись с надрывом, осела на пол, стала задыхаться и царапать себе шею. Кто-то даже заржал, не врубившись, кто-то кому-то стал дурашливо объяснять, что телке, мол, в вино подлили... спирт! Типа, он сам видел... ха-ха... пить девочка не умеет... мама не разрешает...

Никто сразу и не понял, что она умирает.

Никто, кроме меня. Потому что я видел, как она безнадежно и неотвратимо уходила, как ни старался я ее реанимировать в силу своих дилетантских медицинских навыков. И снова кто-то хохотнул нервически, когда я стал вдувать воздух ей в легкие, рот-в рот... и когда в панике давил ей на грудную клетку, раз за разом, обливаясь потом и холодея от заливающего мозг осознания безнадежности. Никто даже не сообразил метнуться позвонить в Скорую — думали шутки все это. А может, и не думали вообще ничего. Просто цепенели, как я сейчас, от ужаса — кто из этой быстро взрослеющей детворы видел до этого смерть так близко? Особенно здесь, особенно сейчас, особенно... того, с кем только что так весело проводил время!

Но... как же так?

Что происходит?

Вот же... вот она живая передо мной! Прижимается ко мне в "медляке", и руки ее по-прежнему на моих плечах. Теплые руки! Не скрюченные в предсмертных конвульсиях! А я... а я обнимаю ее за талию, пальцами чувствуя твердую ложбинку на девичьей пояснице под тонкой тканью...

Голову снова крутануло так, что потемнело в глазах.

И... паралич отпустил.

— ...Ну что "к примеру"? Эй! Ты чего застыл?

Я сильно зажмурился — в темноте под веками привычно вспыхнули тысячи белых звезд, вспыхнули и поплыли куда-то в сторону, словно далекие туманности в иллюминаторе звездолета. Потом аккуратно открыл глаза и сфокусировал взгляд прямо перед собой.

Жива. Точно!

Так же точно, как и... мертва... была только что. Лежала вот тут около стола, и пульс на сонной артерии вообще не прощупывался!

Галлюцинации?

Я осторожно убрал руки от ее спины, затравленно огляделся и буркнул угрюмо, слегка качнувшись в сторону ее виска:

— Поговорить... надо. Выйдем.

Развернулся как в полусне, и шагнул в сторону коридора.

— Эй, Витек! Так выпьем или нет? Или мамочка заругает?

Артем.

В сознании полыхнуло — спирт в игристом вине! Это... пистолет у виска. Того самого, куда я только что нашептывал всякую игривую белиберду...

Меня качнуло в сторону.

Пытаясь вернуть равновесие, я взмахнул рукой. Удачно, надо сказать, взмахнул, целенаправленно — загремели по полу выбитые из рук Артема кружки, взвизгнула от неожиданности какая-то девчонка, зашипело игристое на обшарпаных досках.

И... резко пахнуло медициной. Как в процедурке, как на ватке после укола...

— Э! Ты чего? Блин... последнее же бухло!

— Прости, брат...

— Уп-пх...

Никто, надеюсь, не заметил, как мой локоть жестко вошел ему под ребро. Тем более, что пока несостоявшийся отравитель тщетно хлопал ртом, я нырнул ему под руку и потащил страдальца к выходу.

— Устал чувак, — бросил я окружающим. — Пойдем, друг, покурим в коридоре. Что, Лен? Нельзя там курить? О-кей! Тогда на пожарной лестнице подымим. Там ведь можно?

В коридоре неожиданно рядом с нами возник лохматый анархист, любитель зарубежной эстрады:

— Давай, помогу.

— Че нам помогать-то? Курить?

— На свежий воздух его надо — там отдышится.

Я внимательно посмотрел на нечаянного помощника. Видел? Почему тогда в бутылку не полез? Ведь я — чужак. К тому же еще и борзый...

На всякий случай я сбросил руку Артема со своего плеча и развернулся навстречу возможной опасности.

— Уверен?..

— Я говорил ему, что не надо, — неожиданно стал оправдываться меломан, наблюдая с интересом, как Артем сползает по стенке в положение "сидя на полу". — У Ленки ведь астма. Она даже от запаха водки заходится. А он — ничего не будет, ничего не будет!

Зло.

Это зло сейчас куском дерьма сползало по стенке.