Время Обречённых-2

Я тоже теребил застёжки, это моя давняя привычка перед выброской. Свои парашюты — основной и запасной, я, как и положено, укладываю сам. Признаться, я немного волнуюсь из-за этих парашютов. И дело тут не в их надёжности и, конечно, не в укладке (уж чего-чего, а опыта в этом деле мне не занимать), а беспокоят они меня по причине новизны. РК-4, то бишь 'Русские Котельникова, модели четвёртой', появились в моих родных воздушно-гренадёрских войсках всего месяц назад. Ранец, что немало радовало, как и у предыдущей модели, остался полумягким, и заметно упростилась укладка. Купол же лишился центрального отверстия, что обеспечивает разворот парашютиста без его вмешательства. Вдобавок парашют четвёртого поколения раскрывается принудительно. В общем, новая модель далеко ушла от РК-1, разработанного для русской авиации ещё в десятых годах перед Великой Войной. А когда семь лет назад для куполов стали использовать перкаль вместо шёлка, их промышленное производство возросло в разы. Словом, парашют всем хорош, но всё же я немного волнуюсь. Дело в том, что 'четвёрки' поступали в нашу бригаду малыми партиями, и поступали они на замену изношенным 'тройкам', ну а полную замену интенданты сподобились произвести всего-то за три дня до начала войны. И из-за всей этой поспешности с заменой две трети личного состава не успели ещё толком ни освоить новинку, ни приноровиться к ней. И ладно бы сейчас предстояли плановые прыжки, так ведь у многих бойцов первая выброска с 'четвёркой' — и прямо на войну!

Будь у старенького АНТа иллюминаторы как у десантного С-47, я предпочёл бы таращиться 'за окно', хотя занятие сие было бы бесполезным и бессмысленным. Но наверное, всё же лучше пялиться во мрак и пытаться рассмотреть там внизу хоть что-то, чем постоянно натыкаться взглядом на уложенные штабелями мешки, перегородившие почти весь обзор. Наверное, я в энный уже раз оглядел ближних ко мне бойцов, что сидели по одну со мной сторону борта. И мне вновь показалось, что ребята своим безмятежным спокойствием больше напоминают пассажиров какого-нибудь пригородного автобуса. Словно бы мои бравые гренадёры сейчас вовсе не думают о предстоящем, как о чём-то зловещем. И очень похоже, что так оно и есть. А ведь им вскоре предстоит первый в их жизни бой... и, как знать, может и последний.

Ровно половину ребят, что разместились у противоположного борта, от моего обзора закрывают штабели всякоразмерных парашютно-десантных мягких мешков или попросту говоря — ПэДээМэМов. Штабели занимают просто до неприличия много места и сильно сокращают поле зрения. Много места — это ещё мягко сказано. Теснотище! Не развернуться толком, не провернуться. Передвигаться можно только медленно и если не мешает сосед. Такая вот специфика АНТа. То ли дело новенькие Сикорские... О десантных С-47 я вспоминаю с тоской.

Штабели, теснота, сквозняки и тряска. Одним словом — романтика! Самая натуральная, что ещё не до конца себя изжила в моём сердце, не смотря на годы и опыт. И когда самолёт в очередной раз встряхнуло, я лишь усмехнулся. Я ещё помню себя подростком, радующимся возможности сигануть с парашютом с борта фанерного биплана...

Из всех бойцов по ту сторону штабелей в поле моего зрения находится лишь фельдфебель роты — вахмистр Никоноров. На краткий миг наши взоры встретились, скрестились, словно клинки в салютовании, и разошлись. Всем своим видом вахмистр являет сейчас вселенское спокойствие, будто ему предстоит рядовая выброска на батальонных учениях. За все месяцы, что я его знаю, мне частенько казалось, что вахмистра ничем невозможно прошибить. Вот и теперь мне так кажется, настолько бравый у него вид. Прям вот сейчас хоть в огонь, хоть в воду, хоть на строевой смотр. Да, можно и на смотр — всё у него идеально подогнано, черноту голенищ и носков сапог не осквернила вездесущая пыль, гренадёрские усы нафабрены, но самую малость — лишь заради придания формы, как того предписывает устав, да ещё каска нового, десантного образца отливает в тусклом освещении матовым блеском. Я усмехнулся про себя, вахмистр и вправду как на смотр собрался, у остальных бойцов, да и у меня самого, на каску надеты полевые защитно-зелёные чехлы. Безусловно, мне повезло с Никоноровым. Имя и отчество у него самые простонародные — Кузьма Гурьевич. Он унтер первостатейный, истовый служака с гордой натурой, с солдатами завсегда заботлив и когда надо требователен и непреклонен. Мало того, мастерски владеет любым стрелковым оружием отечественных образцов, да и не только, кстати, отечественных, а и некоторых иностранных. Как-то в конце июня на полигоне, он, было дело, пару раз демонстрировал свои навыки перед офицерами и унтерами батальона. К вящей моей радости, так сложилось, что Никоноров как-то сразу, с первых же дней нашей совместной службы стал моей правой рукой. В общем-то, при его должности так и должно быть, но в войсках бывает и так, что верх берёт личностный фактор. В моей роте, естественно, наличествуют взводные офицеры, этим небесные гренадёры выгодно отличаются от простой пехоты, где не редкость недохват как молодых подпоручиков, так и уже послуживших, и тогда на их должности командирам частей приходится утверждать унтер-офицеров, бывает что и не врид даже. Так что, со взводными у меня порядок, однако фельдфебель роты — должность в армии особенная, на ней завязано очень многое. Никоноров же по своим служебным и человеческим качествам принадлежит к цвету унтер-офицерства. На таких, как он, служаках держится армия.

А сам вахмистр, похоже, и не подозревает сейчас о моих о нём размышлениях, сидит себе как раз напротив меня у границы крайнего штабеля и беззаботно покручивает пальцами кончики усов. Он как всегда перед выброской задумчив и сосредоточен.

Немного погодя взгляд мой останавливается на тросах карабинов, которыми пристёгнуты парашюты ПДММов, а сами мешки, как и положено, лежат по центру отсека над бомболюками. В них упрятано четыре 50-мм миномёта, боезапас к ним, патроны к винтовкам и шанцевый инструмент. Оставшиеся пять миномётов ротной батареи и огнеприпасы размещены в планере, что на буксире тащит за собою АНТ. В планере всего один 'пассажир' — унтер, имеющий достаточный опыт приземления такого рода аппаратов. Не считая меня и вахмистра Никонорова, все на борту принадлежат к миномётной батарее моей роты. А командир миномётки поручик Витя Божедаров восседает рядом со мною и что-то там себе под нос тихо посвистывает. Раз третий уже, наверное, прислушиваюсь к его свисту и вновь терплю поражение: мотивчик не разобрать — мешает довлеющий в отсеке гул.

Остальная рота — 'активные штыки', летит где-то рядом, в утробах трёх АНТов. А за самолётами на буксирах идут планеры с людьми. АНТы уже давненько успели устареть, причём порядочно устареть, потому-то их и списали из бомбардировочной авиации. При полной загрузке в них с трудом помещается тридцать шесть человек и несколько ПДММов, посему оставшиеся дюжины бойцов из состава стрелковых взводов вынуждены ютиться как селёдка в банке — в тесноте планеров.

Я закрыл глаза и поудобнее налёг на парашют. Спать не хотелось. Поспишь тут, когда кровь бурлит, а тело только и ждёт команды сорваться вскачь. Осточертело и сидеть в одной позе (хотя казалось бы давно пора привыкнуть за годы службы), но ничего не поделаешь. К глазам взметнулась левая рука, но в полутемени циферблат почти не разглядеть, пришлось всматриваться на часы в упор. До выброски примерно двадцать пять минут — как раз к рассвету. Это если конечно флаг-штурман эскадры не заплутал и приведёт самолёты точно в нужный квадрат. А то выбросят, чего доброго, вёрст за сто от цели, потом как хочешь, так и выполняй боевую задачу в срок. Хоть по воздуху лети, ей-богу. Однажды со мной так и случилось — как раз тоже в августе, в прошлом году в Испании.

Для подчинённых я старался излучать спокойствие и уверенность в своих силах, как и подобает офицеру перед боем. Впрочем, мне нет надобности уподобляться актёру, я и вправду спокоен и уверен и в себе, и в своих силах. Ведь иначе нельзя. Иначе просто не имеешь право быть ротным командиром. Но в голове настойчиво пульсирует мысль о войне. Война! Новая война в Европе, которая, как я понимаю, рано или поздно обречена разрастись в мировую. Россия вступила в вооружённое противоборство с Антантой, по всей протяжённости государственных границ с враждебными соседями уже гремят первые столкновения встречных сражений. Уже истекают кровью свои и чужие полки, перемалываются тысячи и тысячи человеческих судеб... В который раз вспомнилось, как позавчера в бригаду пришла весть о крупной победе на море. Подробности пока не известны, но в кодограмме, о которой личному составу объявил начбриг, говорилось о значительном успехе североморцев и германских союзников в сражении при Вестеролене.

Уносятся минуты, становясь частицами прошлого. Ночь всё ещё сохраняет свою власть, но скоро забрезжит рассвет. Скоро все сто тридцать транспортников 10-й эскадры ВТА, летящих под прикрытием темноты и истребителей сопровождения, выйдут в намеченный квадрат к железнодорожному узлу Ольштынек. АНТы, составляющие три четверти эскадры, успели сильно устареть. Их давно считают тихоходными, что при крейсерских двухстах вёрстах в час, немудрено. Но они и по сию пору остаются надёжными тружениками воздушной стихии, ведь бывшие бомбовозы могут брать до трёх тонн груза и во многом поэтому командование военно-транспортной авиации до сих пор от них не отказалось. И не только поэтому. Сотни стоящих в строю самолётов невозможно заменить на более современные по мановению ока. Остальную четверть эскадры составляют более новые Сикорские С-47Д, лучше приспособленные для выброски десанта и более грузоподъёмные.

В первой волне 10-й эскадры идёт отряд, приданный нашему 23-му воздушно-гренадёрскому полку. Пятьдесят шесть АНТов и Сикорских несут на борту и в планерах три батальона, полковые подразделения спецов, миномёты, пулемёты и боеприпасы. Во второй волне с пятиминутным зазором следуют пятьдесят шесть транспортников с 24-м полком, ну а в последней — третьей волне идёт авиагруппа из восемнадцати Сикорских, и тоже с планерами. Авиагруппу ведёт лично командир эскадры полковник Свищевский, в недавнем прошлом лётчик-испытатель опытных самолётов фирм Сикорского и Туполева, и знаменитый полярник. Я помню Свищевского по старым газетам ещё до моей командировки в Испанию. Он был тогда одним из первых пилотов, кто стал садить тяжёлые машины на паковые льды Арктики.

Любопытно посмотреть на нас со стороны, с земли. Несомненно, в ночном небе эскадра создаёт воистину величественное зрелище. Конечно, если не знать где она проходит, то и не заметишь, даже если шум слышно. Темнота — союзник отнюдь не лишний. Но если всё же кому-то случилось-таки узреть эскадру над своей головой, то не быть незаворожённым подобным зрелищем просто невозможно. Десятки и десятки тяжёлых самолётов. Да ещё и планеры за ними. И если поляки или англичане всполошатся раньше времени и поднимут в воздух истребители, группе Свищевского грозит стать первейшей для них мишенью, ведь делать выброску ей предстоит позже всех. И вот тогда вопрос жить или не жить будет зависеть от своих истребков — смогут ли они защитить группу полковника. И надо сказать, две эскадрильи И-16, взлетевшие в отличие от транспортников с прифронтовых аэродромов, настроены любой ценой прикрыть подопечных тихоходов. А несёт авиагруппа Свищевского артиллеристов, сапёров, медиков и прочих спецов нашей 8-й воздушно-гренадёрской бригады. Кроме того, на борту и в планерах находятся зенитные установки спаренных ДШК и счетверённых максимов, 37-мм безоткатные пушки, весом всего-то в четыре пуда каждая, боеприпасы и всё необходимое снаряжение. По расчётам командования бригада обеспечена на три-пять дней боёв. Более точно рассчитать невозможно, потому как тут всё зависит от настырности противника и его готовности подтянуть резервы.

Я вновь глянул на часы. Время выброски приближается. Эскадра спешит доставить к Ольштынеку более пяти тысяч солдат, унтеров и офицеров — именно столько насчитывает бригада. У нас в каждом полку чуть более двух тысяч двухсот небесных гренадёр, что в общем-то не густо по сравнению с наземной пехотой. Увы, в бригаде нет тяжёлой артиллерии, да и в количестве штыков и огневых средств она уступает стрелковым и тем более пехотным. Если же взять штатную численность бригады пехотной, то она превысит воздушно-гренадёрскую вдвое. Но тем не менее, нас, небесных гренадёр, считают серьёзной силой, и мы это не раз уже успели доказать в Испании. Да и не нужно парашютистам прорывать линии обороны с превосходной фортификацией, подобные задачи возлагаются на штурмгренадёр и ТАОН(*). Наши же задачи состоят в ином — в дезорганизации тылов противника. Мы лёгкая воздушная пехота, успех которой зависит от отваги, стойкости, а нередко и от быстроты манёвра. 8-й бригаде как раз и поставлена задача дезорганизовать тыл поляков. Нам предстоит захватить Ольштынек, разбить его гарнизон и перерезать железнодорожное сообщение между Нидзицей и Остродой.

Наконец в дверь отсека вышел штурман. Мне он не виден, но я прекрасно представляю его лицо, закрытое маской для защиты от обморожения; что поделать, кабина АНТа сильно продуваема и экипажу приходится терпеть морозы и леденящие сквозняки. Мне всегда казалось, что пилоты АНТов — люди из железа, настоящие несгибаемые герои с несокрушимой волей. А вот на земле они самые обыкновенные, даже и не скажешь, что перед тобой человек, всегда готовый к поистине адовому труду... Нет, всё-таки жаль, что мне не видно лётчика, его могут узреть только те из солдат, кто сидит поближе к пилотской кабине. Но тем не менее команду 'Приготовиться!' услышали все без исключения. Штурман же поспешил нырнуть обратно к себе.

Гренадёры дружно встают, затверженными движениями надевают на кисти рук 'соски' — страховочные резинки и расходятся по своим местам. Лишь по двое остались с каждой стороны бомболюка, чтобы вслед за ПэДээМэМами прыгнуть в провал. Остальные рассредоточены у люков, у дверей и у открытой аппарели заднего бортстрелка, который кстати в этом полёте не участвует. Часть солдат скопилась у люка правой плоскости, из него вылазить в общем-то проще всего. А вот на левое крыло надо вылезать через кабину пилотов, причём не просто так, а через голову командира экипажа, и при этом командиру грозило случайно получить по голове сапогом или чем-то увесистым. Да уж, весёленькие у него, должно быть, сейчас мысли о предстоящей выброске. Самое же сложное — это вылезание через узкие лазы пулемётных турелей, тут требуется хорошая сноровка и опыт. Надо ли говорить, что к турелям ещё на земле распределяют тех из бойцов, кто сдаёт нормативы на тренажёрах по высшему балу. И это ещё хорошо, что десантников на борту двадцать семь. В соседних АНТах подобного раздолья нет и в помине, там хоть и ПДММов поменьше, но тесней во сто крат. Некоторым 'счастливчикам' по жребию выпадает ютиться в крыльевых нишах, где они лежат всю дорогу скукожившись, с малой свободой движения.

Как и положено, я покидаю самолёт через кабину пилотов. Как выпускающий, вылезаю последним, очень стараясь не ударить командира экипажа, которому всё же досталось от предыдущего бойца по шлемофону подсумком. Самолёт в это время снизился до двухсот метров, штурман не отрывает глаз от секундомера и планшета с картой, а командир следит за показаниями высотомера.