Утром он услышал, как опустился флаер. В тот вечер Райайе пригласил его на ужин. Туаленем и двое веотов поели с ними и, извинившись, ушли, оставив его и Райайе с полбутылкой вина за импровизированным столом, установленным в одной из наименее поврежденных комнат на первом этаже. Это был охотничий домик или комната трофеев, здесь, в этом крыле дома, которое было азаде, мужской частью, куда никогда не заходили женщины; женские активы, прислуга и подсобные рабочие не считались женщинами. Над каминной полкой рычала голова огромной стайной собаки, ее мех был опален и покрыт пылью, а стеклянные глаза потускнели. На противоположной стене были установлены арбалеты. Их бледные тени четко выделялись на темном дереве. Электрическая люстра мигнула и потускнела. Генератор работал неуверенно. Один из старых рабов всегда возился с ним.

— Ушел к своей постельной, — сказал Райайе, кивая в сторону двери, которую только что закрыл Туаленем, усердно пожелав министру спокойной ночи. — Трахать белую. Как гребаное дерьмо. У меня мурашки бегут по коже. Засовывать свой член во влагалище рабыни. Когда война закончится, ничего подобного больше не будет. Полукровки — корень этой революции. Разделяйте расы. Сохраняйте чистоту крови правителей. Это единственный ответ. — Он говорил так, словно ожидал полного согласия, но не дождался никаких признаков этого. Он наполнил бокал Эсдана до краев и продолжил своим звучным голосом политика, доброго хозяина, хозяина поместья: — Что ж, мистер Олд Мьюзик, я надеюсь, что вы приятно провели время в Ярамере и что ваше здоровье улучшилось.

Вежливый ропот.

— Президент Ойо с сожалением узнал, что вы были нездоровы, и передает свои пожелания вашего полного выздоровления. Он рад узнать, что вы в безопасности от дальнейшего жестокого обращения со стороны повстанцев. Вы можете оставаться здесь в безопасности столько, сколько захотите. Однако, когда придет время, президент и его кабинет министров с нетерпением будут ждать вашего приезда в Беллен.

Вежливый ропот.

Давняя привычка не позволяла Эсдану задавать вопросы, которые показали бы степень его невежества. Райайе, как и большинство политиков, любил свой собственный голос, и пока он говорил, Эсдан пытался составить приблизительный набросок текущей ситуации. Оказалось, что законное правительство переехало из столицы в городок Беллен, расположенный к северо-востоку от Ярамеры, недалеко от восточного побережья. В столице было оставлено что-то вроде командования. Упоминания Райайе об этом заставили Эсдана задуматься, была ли столица на самом деле полунезависимой от правительства Ойо, управляемой какой-то группировкой, возможно, военной.

Когда началось восстание, Ойо сразу же получил чрезвычайные полномочия; но легитимная армия Вое Део после своих ошеломляющих поражений на западе проявила беспокойство под его командованием, желая большей автономии на местах. Гражданское правительство требовало возмездия, нападения и победы. Армия хотела подавить восстание. Рега-генерал Эйдан установил раздел в столице и попытался установить и удерживать границу между новым Свободным государством и легитимными провинциями. Веоты, перешедшие на сторону восстания со своими воюющими активами, аналогичным образом призвали командование освобождения к перемирию на границе. Армия добивалась перемирия, воины стремились к миру. Но: — Пока есть хоть один раб, я не свободен, — воскликнул Некам-Анна, лидер Свободного государства, а президент Ойо прогремел: — Нация не будет разделена! Мы будем защищать законную собственность до последней капли крови в наших жилах! — Регу-генерала внезапно заменили новым главнокомандующим. Очень скоро после этого посольство было блокировано, его доступ к информации ограничен.

Эсдан мог только догадываться, что произошло за прошедшие полгода. Райайе говорил о "наших победах на юге" так, как будто легитимная армия перешла в наступление, входя в Свободное государство через реку Деван, к югу от столицы. Если так, если они вернули себе территорию, то почему правительство ушло из города и окопалось в Беллене? Разговоры Райайе о победах можно перевести как означающие, что армия освобождения пыталась переправиться через реку на юге, и легитимистам удалось их сдержать. Если они были готовы назвать это победой, то неужели они наконец отказались от мечты обратить революцию вспять, вернуть себе всю страну и решили сократить свои потери?

— Разделенная нация — это не вариант, — сказал Райайе, разрушив эту надежду. — Я думаю, вы это понимаете.

Вежливое согласие.

Райайе разлил остатки вина. — Но мир — это наша цель. Наша очень сильная и неотложная цель. Наша несчастная страна достаточно настрадалась.

Однозначное согласие.

— Я знаю, что вы мирный человек, мистер Олд Мьюзик. Мы знаем, что Экумена способствует гармонии между государствами-членами и внутри них. Мир — это то, чего мы все желаем всем сердцем.

Согласие плюс слабый намек на вопрос.

— Как вы знаете, правительство Вое Део всегда обладало властью положить конец восстанию. Средство покончить с этим быстро и полностью.

Никакого ответа, но настороженное внимание.

— И я думаю, вы знаете, что только наше уважение к политике Экумены, членом которой является моя нация, помешало нам использовать это средство.

Абсолютно никакого ответа или подтверждения.

— Вы и сами это знаете, мистер Олд Мьюзик.

— Я предположил, что у вас было естественное желание выжить.

Райайе покачал головой, как будто его потревожило насекомое. — С тех пор как мы присоединились к Экумене — и задолго до того, как мы присоединились к ней, мистер Олд Мьюзик, — мы преданно следовали ее политике и склонялись перед ее теориями. И вот мы потеряли Йеове! И вот мы потеряли Запад! Четыре миллиона погибших, мистер Олд Мьюзик. Четыре миллиона во время первого восстания. С тех пор миллионы. Миллионы. Если бы мы сдержали это тогда, погибло бы гораздо меньше людей. Активов, а также владельцев.

— Самоубийство, — сказал Эсдан мягким голосом, каким говорили активы.

— Пацифист рассматривает любое оружие как зло, губительное, самоубийственное. Несмотря на всю вековую мудрость вашего народа, мистер Олд Мьюзик, у вас нет того эмпирического взгляда на вопросы войны, который вынуждены иметь мы, более молодые и грубые народы. Поверьте мне, мы не склонны к самоубийству. Мы хотим, чтобы наш народ, наша нация выжили. Мы полны решимости, что так и будет. Бибо была полностью протестирована задолго до того, как мы присоединились к Экумене. Она управляема, целенаправленна, сдерживаема. Это точное оружие, точный инструмент войны. Слухи и страх сильно преувеличили его возможности и природу. Мы знаем, как его использовать, как ограничить его воздействие. Кроме реакции стабилей через вашего посла, ничто не мешало нам осуществить выборочное применение в первое лето восстания.

— У меня сложилось впечатление, что верховное командование армии Вое Део также выступало против применения этого оружия.

— Некоторые генералы были такими. Как вы знаете, многие веоты закостенели в своем мышлении.

— Это решение было изменено?

— Президент Ойо санкционировал развертывание бибо против сил, собирающихся вторгнуться в эту провинцию с запада.

Такое милое слово — "бибо". Эсдан на мгновение закрыл глаза.

— Разрушения будут ужасающими, — сказал Райайе.

Согласие.

— Возможно, — сказал Райайе, наклоняясь вперед, черные глаза на черном лице были напряжены, как у охотящейся кошки, — что если бы повстанцев предупредили, они могли бы отступить. Стать готовыми обсудить условия. Если они отступят, мы не будем атаковать. Если они заговорят, мы поговорим. Холокост можно предотвратить. Они уважают Экумену. Они уважают вас лично, мистер Олд Мьюзик. Они доверяют вам. Если вы поговорите с ними по сети или если их лидеры согласятся на встречу, они прислушаются к вам не как к своему врагу, своему угнетателю, а как к голосу доброжелательного, миролюбивого нейтралитета, голосу мудрости, призывающему их спасать себя, пока еще есть время. Это возможность, которую я предлагаю вам и всей Экумене. Пощадить ваших друзей среди повстанцев, избавить этот мир от невыразимых страданий. Чтобы открыть путь к прочному миру.

— Я не уполномочен говорить от имени Экумены. Посол...

— Не будет. Не может. Не свободен в этом. Вы. Вы свободный агент, мистер Олд Мьюзик. Ваша позиция на Вереле уникальна. Обе стороны уважают вас. Доверяют вам. И ваш голос имеет бесконечно больший вес среди белых, чем у него. Он приехал всего за год до восстания. Я могу сказать, что вы один из нас.

— Я не один из вас. Я не владею и не являюсь объектом собственности. Вы должны переосмыслить себя, чтобы включить в это число и меня.

Райайе на мгновение нечего было сказать. Он был застигнут врасплох и наверняка разозлился. Дурак, сказал себе Эсдан, старый дурак, отстаиваешь высокие моральные принципы! Но он не знал, на какую почву опереться.

Это верно, что его слово имело бы больший вес, чем слово посла. Ничто другое из того, что сказал Райайе, не имело смысла. Если президент Ойо хотел получить благословение Экумены на использование этого оружия и всерьез думал, что Эсдан даст его, почему он действовал через Райайе и прятал Эсдана в Ярамере? Работал ли Райайе с Ойо, или он работал на фракцию, которая выступала за использование бибо, в то время как Ойо все еще отказывался?

Скорее всего, все это было блефом. Там не было никакого оружия. Райайе хотел бы придать этому правдоподобие, чтобы оставить Ойо в неведении, если блеф провалится.

Биобомба, бибо, была проклятием Вое Део на протяжении десятилетий, столетий. В паническом страхе перед вторжением инопланетян после того, как Экумена впервые вступила с ними в контакт почти четыреста лет назад, верелиане вложили все свои ресурсы в развитие космических полетов и вооружения. Ученые, которые изобрели это конкретное устройство, отвергли его, сообщив своему правительству, что его невозможно сдержать; оно уничтожило бы всю человеческую и животную жизнь на огромной территории и нанесло бы глубокий и необратимый генетический ущерб во всем мире, поскольку распространилось бы по воде и атмосфере. Правительство никогда не использовало это оружие, но и не желало его уничтожать, и его существование удерживало Верел от членства в Экумене до тех пор, пока действовал запрет. Вое Део настаивало, что это их гарантия от инопланетного вторжения, и, возможно, верило, что это предотвратит революцию. И все же они не воспользовались им, когда восстала их рабская колония Йеове. Затем, после того как Экумена больше не соблюдала запрет, они объявили, что уничтожили запасы. Верел присоединился к Экумене. Вое Део пригласило провести инспекцию оружейных складов. Посол вежливо отказался, сославшись на экуменическую политику доверия. Теперь бибо существовала снова. На самом деле? В сознании Райайе? Был ли он в отчаянии? Обман, попытка использовать Экумену для прикрытия призрачной угрозы, чтобы отпугнуть вторжение: наиболее вероятный сценарий, но он был не совсем убедительным.

— Эта война должна закончиться, — сказал Райайе.

— Я согласен.

— Мы никогда не сдадимся. Вы должны это понять. — Райайе отбросил свой вкрадчивый, рассудительный тон. — Мы восстановим священный порядок в мире, — сказал он, и теперь ему можно было полностью доверять. Его глаза, темные верелианские глаза без белков, казались бездонными в тусклом свете. Он допил свое вино. — Вы думаете, мы боремся за нашу собственность. Чтобы сохранить то, что у нас есть. Но я говорю вам, мы сражаемся, чтобы защитить нашу Владычицу. В этой борьбе нельзя сдаваться. И никаких компромиссов.

— Ваша госпожа милосердна.

— Закон — это ее милость.

Эсдан молчал.

— Завтра я должен снова поехать в Беллен, — сказал Райайе через некоторое время, возвращаясь к своему властному, непринужденному тону. — Наши планы продвижения на южном фронте должны быть полностью скоординированы. Когда я вернусь, мне нужно будет знать, окажете ли вы нам помощь, о которой я вас просил. От этого во многом будет зависеть наш ответ. По вашему голосу. Известно, что вы здесь, в Восточных провинциях — я имею в виду, известно повстанцам, а также нашим людям, — хотя ваше точное местоположение, конечно, держится в секрете для вашей же безопасности. Известно, что вы, возможно, готовите заявление об изменении отношения Экумены к ведению гражданской войны. Изменение, которое могло бы спасти миллионы жизней и принести справедливый мир на нашу землю. Я надеюсь, что вы потратите на это свое время здесь.

"Он фракционер", — подумал Эсдан. — "Он не поедет в Беллен, а если и поедет, то это не то место, где находится правительство Ойо. Это какой-то его собственный план. Чокнутый. Это не сработает. У него нет бибо. Но у него есть пистолет. И он застрелит меня."

— Спасибо вам за приятный ужин, министр, — сказал он.

На следующее утро он услышал, как на рассвете улетел флаер. После завтрака он, прихрамывая, вышел на утреннее солнце. Один из его охранников-веотов наблюдал за ним из окна, а затем отвернулся. В укромном уголке прямо под балюстрадой южной террасы, рядом с посадкой огромных кустов с крупными, пышными, сладко пахнущими белыми цветами, он увидел Камсу, ее малыша и Хио. Он направился к ним, точка-и-шаг-вперед. Расстояния в Ярамере, даже внутри дома, были пугающими для хромого человека. Когда он наконец добрался туда, то сказал: — Мне одиноко. Можно мне присесть с вами?

Женщины, конечно, встали, отдавая почести, хотя почтение Камсы стало довольно поверхностным. Он сидел на изогнутой скамейке, сплошь усеянной опавшими цветами. Они снова уселись на вымощенную плитами дорожку вместе с ребенком. Они развернули маленькое тельце, подставив его мягкому солнечному свету. "Это очень худенький ребенок", — подумал Эсдан. Суставы синевато-темных рук и ног были похожи на сочленения цветочных стеблей — полупрозрачные бугорки. Малыш двигался так активно, как он никогда раньше не видел, вытягивая ручки и поворачивая головку, словно наслаждаясь ощущением воздуха. Голова была велика для шеи, опять же как цветок, слишком большой на слишком тонком стебле. Камса помахала одним из настоящих цветов над ребенком. Его темные глаза пристально смотрели на нее. Его веки и брови были изысканно изящными. Солнечный свет просачивался сквозь его пальцы. Он улыбнулся. У Эсдана перехватило дыхание. Улыбка ребенка, обращенная к цветку, была красотой цветка, красотой мира.

— Как его зовут?

— Рекам.

Внук Камье. Камье — владыки и раба, охотника и земледельца, воина и миротворца.

— Красивое имя. Сколько ему лет?

На языке, на котором они говорили, это было: — Как долго он прожил? — Ответ Камсы был странным. — До конца его жизни, — сказала она, по крайней мере, так он понял ее шепот и ее диалект. Может быть, спрашивать возраст ребенка было дурным тоном или невезением.

Он откинулся на спинку скамьи. — Я чувствую себя очень старым, — сказал он. — Я сто лет не видел младенцев.

Хио сидела, сгорбившись, спиной к нему; он чувствовал, что ей хочется заткнуть уши. Она боялась его, инопланетянина. Жизнь не оставила Хио ничего, кроме страха, догадался он. Было ли ей двадцать, двадцать пять? Она выглядела на сорок. Может быть, ей было семнадцать. Обычные женщины, с которыми плохо обращались, быстро старели. Камсе, по его прикидкам, было немногим больше двадцати. Она была худенькой и невзрачной, но в ней были цветение и сок, которых не было в Хио.