Урсула Ле Гуин "Олд Мьюзик и рабыни"

Урсула ЛЕ ГУИН

ОЛД МЬЮЗИК И РАБЫНИ

Перевод: Н.П. Фурзиков

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА. ЭКУМЕНА

Действие большинства моих научно-фантастических произведений происходит в пределах одной истории будущего. Поскольку оно слагалось без плана вместе с романами и рассказами, в нем имеются некоторые вопиющие несоответствия, но общая схема такова: жители планеты Хейн колонизировали весь рукав Ориона в нашей галактике около миллиона лет назад. Все виды людей, открытые к данному времени, являются потомками хейнских колонистов (нередко генетически измененными для условий колонизируемой планеты или по иным причинам).

После этой экспансии хейниты на сотни тысячелетий замкнулись на Хейне, предоставив своим разбросанным по галактике отпрыскам разбираться во всем самим.

Когда земляне начали исследовать близлежащий космос с помощью субсветовых космолетов и ансибла — аппарата мгновенной связи, они встретились с хейнитами, которые теперь вновь разыскивали своих потерянных родичей. Была создана Лига Миров (см. романы "Мир Роканнона", "Планета изгнания", "Город иллюзий"). Лига разрослась и сложилась в эгалитарное содружество планет и народов, получившее название "Экумена", которым руководили с Хейна так называемые стабили, а мобили отправлялись исследовать неизвестные планеты, собирать сведения о новых расах, а также служить посланниками и послами для планет — членов содружества.

"Экуменские" романы включают "Левую руку тьмы", "Слово для леса и мира одно" и "Обездоленного". В Экумене происходит действие большинства рассказов в научно-фантастических сборниках "Двенадцать румбов ветра" и "Роза ветров", последних трех рассказов "Рыбака из Внутриморья" и в "Четырех путях к прощению".

Этот последний рассказ посвящен планетам Верел и Йеове. На Вереле тридцать пять веков назад агрессивная чернокожая раса подчинила себе светлокожие северные расы и создала общество и экономику, базирующиеся на рабстве и кастах, определяемых цветом кожи. Первый контакт с Экуменой напугал ксенофобных верелиан, толкнул их на стремительное создание космолетов и новых видов оружия, а заодно и на колонизацию Йеове, соседней, более близкой к местному солнцу планеты, которую они эксплуатировали с помощью интенсивного рабского труда. Вскоре после того, как Верел наконец допустил на свою планету дипломатов Экумены, на Йеове вспыхнуло восстание рабов. После тридцати лет войны Йеове добилась независимости от Вое Део, доминирующего государства на Вереле. Общество Вое Део было дестабилизировано освобождением Йеове, а также новыми перспективами, предлагаемыми Экуменой. Через несколько лет восстание рабов в Вое Део столкнуло "владельцев" с "активами" в беспощадной гражданской войне. Действие этого рассказа происходит в конце войны.

Урсула Ле Гуин

Старшему офицеру разведки посольства Экумены на Вереле, человеку, который на своей родине носил имя Сохикелвенянмуркерес Эсдан, а в Вое Део был известен под прозвищем Эсдардон Айя, или Олд Мьюзик, было скучно. Потребовалась гражданская война и три года, чтобы ему наскучило, но он дошел до того, что в отчетах ансибла для стабилей на Хейне называл себя главным сотрудником посольства по глупости.

Однако ему удалось сохранить несколько тайных связей с друзьями в Свободном городе даже после того, как легитимное правительство заблокировало посольство, не позволяя никому и никакой информации входить в него или покидать его (не считая ансибла). На третье лето войны он пришел к послу с просьбой. Отрезанное от надежной связи с посольством, командование освобождения попросило через него (как? спросил посол; благодаря одному из поставщиков, доставлявших продукты, объяснил он) позволить одному или двум сотрудникам посольства проскользнуть через линию разграничения и поговорить с ними, чтобы их заметили с ними, предоставить доказательства того, что, несмотря на пропаганду и дезинформацию, хотя посольство застряло в Джит-сити, его сотрудники не стали вынужденно поддерживать легитимистов, но оставались нейтральными и готовыми иметь дело с законной властью с любой стороны.

— Джит-сити? — сказал посол. — Не бери в голову. Но как ты туда доберешься?

— С утопией всегда проблема, — сказал Эсдан. — Ну, в контактных линзах я могу сойти за местного, если никто не будет присматриваться. Самое сложное — это преодолеть линию раздела.

Большая часть огромного города все еще существовала физически: правительственные здания, фабрики и склады, университет, туристические достопримечательности: Великое святилище Туал, Театральная улица, Старый рынок с его интересными выставочными залами и высоким аукционным залом, заброшенным с тех пор, как продажа и аренда активов были перенесены на электронные торговые площадки; бесчисленные улицы, проспекты и бульвары, пыльные парки, затененные деревьями бейя с пурпурными цветами, мили и мили магазинов, сараев, мельниц, железнодорожных путей, станций, многоквартирных домов, коттеджных поселков, микрорайонов, пригородов и окраин. Большая его часть все еще стояла, большая часть из пятнадцати миллионов его жителей все еще была там, но его глубочайшая сложность исчезла. Связи были разорваны. Взаимодействие не получалось. Как в мозге после инсульта.

Самый большой разрыв был жестоким — как удар топором прямо по мосту, ничейная территория шириной в километр, состоящая из взорванных зданий и перекрытых улиц, обломков и щебня. К востоку от раздела находилась территория легитимистов: центр города, правительственные учреждения, посольства, банки, башни связи, университет, большие парки и богатые кварталы, дороги, ведущие к арсеналу, казармам, аэропортам и космопорту. К западу от раздела находился Свободный город, Пыльнобург, территория освобождения: фабрики, жилые комплексы союзов, кварталы арендуемых, старые жилые кварталы гареотов, бесконечные мили маленьких улочек, которые, наконец, переходили в равнины. Через обе части пролегали великие опустевшие магистрали Восток-Запад.

Освободители тайно вывели его из посольства и почти успешно переправили через раздел. В былые времена и у него, и у них было много практики по вывозу сбежавших активов в Йеове и на свободу. Ему было интересно побывать тем, кого перевозят контрабандой, а не одним из контрабандистов, находя это гораздо более пугающим, но и менее напряженным, поскольку не он нес ответственность за посылку, а проводник. Но где-то в этом процессе была плохая связь.

Они пешком добрались до раздела, отчасти преодолели его и остановились у маленького брошенного грузовика, стоявшего на колесных дисках ниже разрушенного многоквартирного дома. За рулем за потрескавшимся, покореженным лобовым стеклом сидел и ухмылялся ему водитель. Его проводник жестом указал ему на заднее сиденье. Грузовик рванул с места, как кошка на охоте, следуя сумасшедшим маршрутом, петляя зигзагами по руинам. Они почти пересекли раздел, трясясь по засыпанному щебнем участку, который мог быть улицей или рынком, когда грузовик свернул, остановился, раздались крики, выстрелы, задняя дверь фургона распахнулась, и в него ворвались люди. — Полегче, — сказал он, — полегче, — потому что они грубо обращались с ним, схватили его, заламывая ему руку за спину. Они выдернули его из грузовика, сорвали с него верхнюю одежду и обхлопали в поисках оружия, а затем повели к машине, ожидавшей рядом с грузовиком. Он попытался посмотреть, мертв ли его водитель, но не успел оглянуться, как его затолкали в машину.

Это было старое правительственное авто, темно-красное, широкое и длинное, предназначенное для парадов, для перевозки владельцев крупных поместий в Совет и послов из космопорта. Его основную секцию можно было занавесить, чтобы отделить пассажиров-мужчин от женщин, а водительское отделение было герметично закрыто, чтобы пассажиры не вдыхали то, что выдыхал раб.

Один из мужчин держал его руку заломленной за спину, пока не запихнул его головой вперед в машину, и все, о чем он подумал, когда обнаружил, что сидит между двумя мужчинами лицом к трем другим, а машина заводится, было: "Я становлюсь слишком старым для этого".

Он сидел неподвижно, позволяя своему страху и боли утихнуть, еще не готовый пошевелиться даже для того, чтобы потереть сильно болевшее плечо, не глядя ни в лица, ни слишком явно на улицы. Два взгляда сказали ему, что они проезжают Рей-стрит, направляясь на восток, за пределы города. Только тогда он понял, что надеялся, будто его отвезут обратно в посольство. Какой дурак.

Улицы были в их полном распоряжении, если не считать удивленных взглядов прохожих, когда они проносились мимо. Теперь они очень быстро ехали по широкому бульвару, по-прежнему направляясь на восток. Несмотря на то, что его положение было очень плохим, его все равно крайне волновала возможность просто находиться вне посольства, на воздухе, в мире и двигаться, быстро двигаться.

Он осторожно поднял руку и помассировал плечо. Так же осторожно он взглянул на мужчин, сидевших рядом с ним и лицом к нему. Все они были темнокожими, двое иссиня-черными. Двое мужчин, сидевших перед ним, были молоды. Свежие, невозмутимые лица. Третьим был веот третьего ранга, ога. На его лице была спокойная невыразительность, которой была обучена его каста. Глядя на него, Эсдан поймал его взгляд. Оба мгновенно отвели глаза.

Эсдану нравились веоты. Он видел в них, как в солдатах, так и в рабовладельцах, часть старого Вое Део, представителей обреченного вида. Бизнесмены и бюрократы выжили бы и процветали во время Освобождения и, без сомнения, нашли бы солдат, которые сражались бы за них, но военная каста — нет. Их кодекс верности, чести и аскетизма был слишком похож на кодекс их рабов, с которыми они разделяли поклонение Камье, Воину-меченосцу, Рабу. Как долго этот мистицизм страдания продержится после Освобождения? Веоты были непримиримыми пережитками невыносимого порядка. Он доверял им и редко разочаровывался в своем доверии.

Ога был очень черным, очень красивым, как Тейео, веот, который особенно нравился Эсдану. Он покинул Верел задолго до войны, отправившись на Терру и Хейн со своей женой, которая на днях станет мобилем Экумены. Через несколько столетий. Много лет спустя после окончания войны, много лет спустя после смерти Эсдана. Если только он не решит последовать за ними, не вернется, не отправится домой.

Праздные мысли. Во время революции ты не выбираешь. Тебя уносит, пузырь в водопаде, искра в костре, безоружный человек в машине с семью вооруженными людьми, очень быстро едущей по широкой, пустой Восточной магистрали... Они покидали город. Направляясь в восточные провинции. Легитимному правительству Вое Део теперь подчинялись до половины столицы и две провинции, в которых семь из восьми человек были тем, что восьмой человек, их владелец, называл активами.

Двое мужчин в передней части салона разговаривали, хотя в отделении для владельцев их не было слышно. Теперь человек с круглой головой справа от Эсдана вполголоса задал вопрос сидевшему перед ним ога, и тот кивнул.

— Ога, — сказал Эсдан.

Ничего не выражающие глаза веота встретились с его глазами.

— Мне нужно отлить.

Мужчина ничего не сказал и отвел взгляд. Некоторое время никто из них ничего не говорил. Они находились на плохом участке шоссе, разрушенном в результате боев в первое лето восстания или просто не обслуживавшемся с тех пор. Толчки тяжело сказывались на мочевом пузыре Эсдана.

— Пусть этот гребаный белоглазый обмочится, — сказал один из двух молодых людей, сидевших напротив него, другому, который натянуто улыбнулся.

Эсдан обдумал возможные ответы, добродушные, шутливые, не оскорбительные, не провокационные, и решил держать рот на замке. Им нужен был только предлог, этим двоим. Он закрыл глаза и попытался расслабиться, осознать боль в плече, боль в мочевом пузыре, просто осознать.

Мужчина слева от него, которого он не мог отчетливо видеть, заговорил: — Водитель. Сверни вон туда. — Он воспользовался громкой связью. Водитель кивнул. Машина замедлила ход, съехала с дороги, ее ужасно тряхнуло. Они все вышли из машины. Эсдан увидел, что человек слева от него тоже был веотом, но второго ранга, задьо. Один из молодых людей схватил Эсдана за руку, когда он выходил, другой приставил пистолет к его печени. Все остальные стояли на пыльной обочине и по-разному мочились на пыль, гравий, корни ряда чахлых деревьев. Эсдану удалось расстегнуть ширинку, но его ноги были так сведены судорогой и дрожали, что он едва мог стоять, а молодой человек с пистолетом обошел его и теперь стоял прямо перед ним, направив пистолет на его пенис. Где-то между мочевым пузырем и членом образовался узел боли. — Отойди немного назад, — сказал он с жалобной раздражительностью. — Я не хочу намочить твои ботинки. — Вместо этого молодой человек шагнул вперед, приставив пистолет прямо к паху Эсдана.

Задьо сделал легкий жест. Молодой человек отступил на шаг. Эсдан вздрогнул и внезапно выпустил фонтан мочи. Он был рад, даже испытывая мучительное облегчение, видеть, что оттеснил молодого человека еще на два шага назад.

— Выглядит почти как человек, — сказал молодой человек.

Эсдан со сдержанной поспешностью убрал свой коричневый инопланетный член и застегнул брюки. Он все еще носил линзы, скрывавшие белки его глаз, и был одет как арендуемый в свободную грубую одежду тускло-желтого цвета, единственного цвета, который был разрешен городским рабам. Знамя Освобождения было такого же тускло-желтого цвета. Здесь это был неправильный цвет. Тело под одеждой тоже было не того цвета.

Прожив на Вереле тридцать три года, Эсдан привык к тому, что его боялись и ненавидели, но никогда прежде он не был полностью во власти тех, кто боялся и ненавидел его. Его прикрывала защита Экумены. Какой дурень — покинул посольство, где он, по крайней мере, был в безопасности, и позволил схватить себя этим отчаянным защитникам проигранного дела, которые могли бы причинить немало вреда не только ему, но и с ним в руках. На какое сопротивление, на какую выдержку он был способен? К счастью, они не смогли бы вытянуть из него никакой информации о планах освобождения, поскольку он ни черта не знал о том, что делали его друзья. Но все равно, какой же он дурень.

Вернувшись в машину, вжавшись в сиденье и не видя ничего, кроме хмурых взглядов молодых людей и настороженного безразличия ога, он снова закрыл глаза. Шоссе здесь было ровным. Убаюканный скоростью и тишиной, он погрузился в постадреналиновую дремоту.

Когда он полностью проснулся, небо было золотым, над безоблачным закатом сверкали две маленькие луны. Они тряслись по боковой, подъездной дороге, которая вилась мимо полей, фруктовых садов, плантаций деревьев и строительного тростника, огромного комплекса для полевых работников, еще полей, еще одного комплекса. Они остановились на контрольно-пропускном пункте, охраняемом одним вооруженным человеком, их быстро проверили и махнули рукой, чтобы они проезжали. Дорога шла через огромный, открытый, холмистый парк. Его беспокоила это ощущение знакомого. Кружево деревьев на фоне неба, изгиб дороги среди рощ и полян. Он знал, что за тем длинным холмом находится река.