— Двигатель надо прогреть, — буднично ответил пилот у меня в наушниках. — Что там за шум?
— Роботы! — только и смог я крикнуть, вынимая из разгрузки гранату и швыряя ее как можно дальше, туда, к бочкам...
В потолке уже образовалась приличная щель, в которую проглядывало ночное небо с легким веером облаков. Оттуда-то и сыпался песок с камнями.
Вновь грянул взрыв, а в проеме десантного люка показалось встревоженное лицо Лайлы.
Возле бочек вспыхнуло тяжелое оранжевое пламя с черным масляным дымом. Уж не знаю, куда угодила граната: может, в бочке были остатки горючего или машинного масла, а может, это протекшее из рукава топливо...
Опять что-то громыхнуло, и огня стало больше. Помещение заполнялось дымом, сквозь который свистели пули, а самого робота не было видно. Наверное, он предпринял обходной маневр. На этот раз пули ложились перед хвостом вертолета.
— Марсель, полетели! — вновь крикнул я.
— Я не могу протаранить потолок! — ответил он с нервическими нотками в голосе.
Я вскинул голову вверх: потолочный люк уже отъехал почти до середины. Вокруг клубилась песчаная пыль и едкий дым, разгоняемый винтами вертолета.
Ну быстрее же! Открывайся...
И тут из-за стены пламени показался угловатый силуэт, напоминающий неуклюжее насекомое: "Берсерк" все же прорвался сквозь огонь. Его гусеничные блоки пылали от налипшего топлива, он складывался пополам, одновременно разворачивая орудийную станину в мою сторону.
Я выпустил в него бесполезную очередь из автомата, стараясь попасть по его видеосканерам, а сам спрятался за вытянутым горбатым носом вертолета.
Вновь заработали пулеметы "Берсерка", и по корпусу вертолета застучали пули — роботы пытались взять нас с флангов, но угол атаки даже через ширину ворот был маловат...
— Дэн, скорее! — услышал я в шлемофоне встревоженный возглас Ирины.
— Марсель, давай, а то пристрелю! — крикнул я и кубарем подкатился к подножке десантного люка.
Пока я забирался, по вертолету опять ударила очередь, которая отозвалась неприятным эхом: с противоположной стороны ящиков выползало еще два стальных чудовища, плавно разворачивающих стволы в нашу сторону.
Ирина с Лайлой буквально втянули меня за руки в люк, а вертолет слегка качнулся и оторвался от пола. Звякнула о рельсы транспортная тележка...
— Сейчас... пару секунд... — бормотал Марсель у меня в наушниках, — Кэт почти готова...
Вновь раздались выстрелы, а вертолет начал плавный подъем к раскрывающемуся люку...
Словно маленький смерч в стакане, струя воздуха от винтов раздувала возникающие в ангаре новые языки пламени, которые поливало сверху скудными струями ржавой пены из включившейся системы пожаротушения. В бесконечных вихрях носились песчинки, мелкие камешки, промасленные тряпки, пластиковые упаковки и прочий мусор. Только этим можно было объяснить тот факт, что нас еще не убили, — вся эта кутерьма вкупе с огнем мешала электронной аппаратуре наведения роботов. Сильно пахло горелым пластиком и топливом, растекшимся из шланга, к которому примешивались запахи раскаленного машинного масла.
Последнее, что я разглядел внизу, было тремя горящими силуэтами роботов, которые смогли пробиться сквозь завалы пылающих ящиков и бочек. Они упрямо и методично въезжали в ворота, одновременно разворачивая стволы пулеметов вслед за поднимающимся брюхом геликоптера, который мне виделся сейчас как пресловутый Ноев ковчег.
Этот плавный покачивающийся подъем завораживал меня, и даже рокот пропеллера казался сладкой музыкой — мы улетали к небу, оставляя внизу настоящую, безжалостную смерть, вместе с этим подземельем маньяков... только бы броня выдержала...
Наконец-то я заметил медленно выплывшие сверху, такие привычные очертания ночных барханов и полоску неба. И тут снизу ударило несколько очередей одновременно, так что было слышно даже сквозь рокот двигателей.
Ира и Лайла стояли, вжавшись в углы кабины, а я продолжал завороженно наблюдать за этим кошмарным сном.
Заметив сверкнувший перед люком трассер, я понял — роботы бьют по турбинам. Они лишены мстительности и не пытаются убить сейчас людей — их боевая программа просто сменила приоритетную цель поражения. Теперь это вертолет, а не мы, поэтому самое важное для них сейчас — это кабина пилота, блоки двигателей и топливных баков. Как хорошо, подумал я, что у патрульных машин не оборудованы ракетные установки, — они ведь патрулируют замкнутые пространства.
— Жми! Пилот! — вновь крикнул я в эфире фразу, адресованную Марселю.
Он не ответил, но вертолет чуть качнулся вбок, неожиданно накренившись, уходя от огня, взвив облако песка над самым ближайшим барханом.
Я чуть не повалился на спину, получив по затылку стволом автомата. Но все равно не мог оторваться от проема десантного люка, глядя на уходящую вниз красно-бурую пустыню... Мало кто на Марсе такое мог видеть! Да и, к слову сказать, я ни разу в жизни не летал на вертолете, хоть и видал их на военной базе еще на Земле.
Моего плеча коснулась рука Ирины, которая оперлась мне почти на шею, чтобы не упасть, и тоже села рядом на пол.
— Дэн, ты как? — спросила она, заглядывая мне в лицо. — С тобой все в порядке?
— Нормально, — ответил я, вытирая ладонью пот с грязного лба.
— Ты чем-то недоволен, что с тобой? — Голос ее был взволнован, она тяжело дышала.
— Да как-то мы легко и красиво свалили, — сказал я, — странно это...
Я прокашлялся и сплюнул в люк.
— Так это же хорошо. — Ира крепко держала меня за локоть.
— Обычно все гораздо сложнее у нас, — задумчиво произнес я.
— Ну наконец-то! — услышал я голос Лайлы Бесстрашной.
— А вы куда, собственно, хотели попасть? — раздался наконец в эфире вокал нашего пилота.
— Нам наперехват никого не пошлют? — вместо ответа спросил я.
— А кого? — удивился тот. — Насколько я знаю, на три ангара пилот один — это я.
— А если глюк?
— Есть какие-то электромагнитные установки... Я, правда, только инструктаж проходил — сам не пользовался...
— А ПВО у вас тут есть в округе? — спросил я вновь.
— Плохо я помню тактические карты, — замялся Марсель, — тут они наверняка не подгружены... думаю, что вспомню примерно...
— Хотелось бы поточнее...
— Будет зависеть от того, куда мы наконец курс кладем... — Он слегка нервничал.
— Курс? — задумчиво повторил я. — Сейчас скажу... А до Невменян дотянем?
— Куда??? — Марсель пришел в замешательство.
— Ой, прости, я и забыл, что ты не совсем местный, — хмыкнул я. — Горы Эвменид я имел в виду, это примерно два градуса южной широты и двести шесть восточной долготы, рядышком...
— А... Понял! — оживился пилот и добавил после короткой паузы: — Впритык дотянем, наверное...
— Пятьсот кэмэ с гаком, — добавил я упредительным тоном.
— Да-да, — затараторил француз (или бельгиец?), — как раз должны — у нас машина легче полной загрузки, должны... если что — повыкидываем лишнее...
— Ага, — ответил я, — а потом будем жребий тянуть, кому прыгать, — умно придумано...
— Да ладно вам! — Марсель громко и неестественно рассмеялся. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Ах, как давно я его не пил! Все спирт да спирт... Ну Кэт! Поехали!
Я подавил в себе желание залезть в кабину и дать ему по шее за такие слова.
Вертолет опять качнуло, и я успел поймать свисающую сверху брезентовую петлю, а Ирина — мой локоть. Мне показалось, что наш пилот перед летной школой, скорее всего, водил мотоцикл или гоночный автомобиль... да...
— Что ты задумал, Странный? Куда мы? — с живым интересом спросила Лайла.
— Туда. — Я махнул рукой вперед.
— А если серьезно? — В голосе Лайлы проскользнули стальные нотки: видно, она поняла, что ее роль командира окончена, и тихонько злилась.
— Самый короткий путь к Лихоторо-Сити какой? — спросил я.
— По горняцкой железной дороге, — ответила Лайла тоном отличницы, отвечающей урок.
— Логично, — согласился я, сдержавшись от фразы "Садись, пять". — И также логично предположить, — продолжил я, крепко сжав локтевым сгибом ладонь Ирины, — что Дарби на своих вездеходах рвется в ту же сторону, верно?
— Ну... да, — понизив голос, Лайла явно задумалась.
— Но ресурса его вездеходов, дай бог, хватит только до Дальних Шахт...
— Горная-Шесть? — переспросила Лайла.
— Да, конечная, — кивнул я, — он там немного задержится, пока будет грузиться в поезд, если он его там вообще найдет, а мы его обгоним ровно на длину тоннеля под Невменянами и сядем в поезд на Горной-Пять. Понимаешь?
Я старался говорить убедительно.
— А если мы тоже застрянем и нам придется ждать поезд? — спросила Лайла.
— В худшем случае придется ехать с Дарби в одном купе. — Я пожал плечами. — Выхода у нас другого нет, а преимущество кое-какое имеется — грех им не воспользоваться...
— Все же мне кажется, что это не самая твоя удачная идея, милый. — Тон Лайлы как-то неуловимо изменился.
— У нас, конечно, демократия, — сказал я твердым голосом, — но ты, как профессионал, не сможешь отрицать конструктивности моей идеи... И не называй меня "милый", пожалуйста.
— Как скажешь, дорогой, — елейным тоном ответила Лайла.
Я с досадой крякнул и задумался — с чего это Лайла решила меня позлить, особенно сейчас? Может, и правда ей понравилось быть в заварушке на "Зеркале-9" самой главной и нужной? Да и вообще... эти ее томные взгляды и странные намеки там, в лаборатории, этот рассказ про Ирину, которая оказалась центром всего зла на свете... В этом была какая-то странная натянутость, которая не к лицу и не к месту для такого профи, как она... В который раз моя логика и интуиция столкнулись лбами в узких серых коридорах извилин моего мозга. Единственный вывод, который приходил на ум, — фиг поймешь этих людей, в частности здесь, на Марсе... Может, тут вирус какой-то? Это только в кино главным героям все предельно ясно и вариантов нет. Так уж устроено искусство — ему надлежит быть символическим отображением жизни, подчеркивать те или иные качества бытия, не ввергаясь в пучину полного хаоса вариантов такого понятия, как Человек (хотя были добротные и не очень попытки такого анализа, но, как и любой анализ, пусть и эмпирический, он тяготеет к какой-то системе). Люди сами себя не понимают, но ждут, что их поймут все... Или наоборот — ставят себя выше всех и думают, что понимают каждого до костного мозга, а на самом деле... Не первый и не сто пятый раз меня ошарашивает поведение окружающих: от Джо или Лайзы до Йоргена или Азиза. Недосягаемой величиной в этом списке стоит моя обожаемая женщина... Да и, если вдуматься, я тоже не зря кличку получил...
Скосив взгляд в сторону, я заметил сквозь запыленное стекло шлема, что Ирина смотрит на меня широко открытыми глазами. Я ободряюще сжал ее ладонь и предложил ей пересесть с пола на скамью. Она кивнула в знак согласия, продолжая бросать на меня острые, как скальпель, взгляды, а я делал вид, что не замечаю ничего. Мы присели на скамью напротив Лайлы и распахнутого десантного люка, в который дул сильный, свежий, разогнанный нашими винтами ночной ветер пустыни, и пристегнулись ремнями к корпусу.
Я же продолжил любоваться темно-бордовыми барханами, которые изредка перемежались каменистыми равнинами или ноздреватыми зубчатыми кольцами кратеров, полузасыпанных песком. Вокруг некоторых из них расползались звездообразные выпуклости застывшей лавы, напоминающие трехмерные кляксы. Песок красиво ребрился, словно полосатая шкура, которую постелили на землю, или застывшие волны океана, подернутые рябью штормового ветра. Вот по вытянутой долине стали разбегаться мелкие светлые точки — рокот наших двигателей потревожил стадо марсианских лепсусов: наверное, рядом есть небольшой участок растительности. А над всем этим простиралось ночное небо с разлитыми по нему причудливыми пятнами облаков, фосфоресцирующих разными оттенками теплых цветов, сквозь которые мерцали тусклые звезды.
Сердце мое бешено колотилось, а все туловище напоминало висящую на веревке мокрую тряпку, которую выжали, но пока не до конца, — и капли мутной воды продолжают сочиться с нее на землю. Я безумно устал — этот лихорадочный каждодневный шок приводил в состояние какого-то угара, словно мои глаза, уши, ноздри, мозг и сердце обернули звуконепроницаемой полупрозрачной ватой, а внутрь грудной клетки набросали горячих углей. Усталость была такая огромная и тяжелая, что я даже не обращал внимания на ноющие раны, и только созерцание ночного пейзажа и потоки свежего ветра, который я вдыхал, сдвинув кислородную маску, умиротворяло меня и успокаивало... страшной сказкой начинали казаться эти коридоры, эти мутанты, эти роботы, эти разведки — Ирина была просто красивой и самоотверженной девушкой, а Лайла циничной и озлобленной... А Марсель — вообще картонный персонаж из дешевого сериала... А я — больной ребенок с температурой, лежащий в полубреду и видящий воспаленные сны, образы, вызванные отравленным токсинами бактерий мозгом...
Был ужасный соблазн уснуть... чертовский соблазн провалиться в черную пустоту, приятно покачиваться на скамейке под убаюкивающий и однообразный рокот двигателей и щекочущую по спине вибрацию фюзеляжа. Пусть прохладный ветер обдувает мое лицо, пусть остужает раскаленный мозг и перегревшееся сердце, вымывая из сознания страшные картины последних дней, — я становлюсь безразличным к смерти, чужой боли или просто лжи... Мне уже почти на все наплевать... даже на себя и свои дурацкие мысли... Пусть люди, искаженные серьезными гримасами, бегают с оружием в руках, стреляют друг в друга за кусочек засохшего сыра, а я буду сидеть под деревом Бодхи и улыбаться одними кончиками губ и диафрагмой... там... внутри живота...
Вспомнились слова старинной песни из какого-то древнего авангардного фильма: "...Ночной полет... поиск пространства... Погода прекрасна..."
Но... но... все же я не мог сейчас себе позволить такой роскоши, как глубокий сон... Я попросту боялся спать... Да и лететь нам недолго — пару часов всего... Нужно провести это время с максимальной пользой, с удовольствием... А перед глазами пульсируют какие-то красные нити, желто-зеленые пятна фрактальных узоров... Они накладываются друг на друга, меняют цвета, словно стеклышки в калейдоскопе, становится приятно и немного щекотно там, в голове, в том месте, где должен быть мозг или какой-то его заменитель.
Я вновь замер в напряженном ожидании, страх и напряжение заставляли сердце заливать жилы кровью в ритме бешеного стаккато. Мышцы напрягались так, что их периодически сводило и конечности произвольно вздрагивали. Я замер на какой-то зыбкой почве, на которой хоть как-то можно было замереть и оглядеться по сторонам в непроглядной тьме, обволакивающей меня подобно чернильному океану Вселенной, в который когда-то обмакнули неведомые силы гигантское перо и начертали первое слово во времени. Я не знал — куда и зачем мне прыгать дальше, что вынырнет из темноты перед следующим приземлением? Успею ли я правильно среагировать в доли секунды перед столкновением с ледяными объятиями смерти? Я словно слепой с черной повязкой на глазах брожу во мраке, вытянув вперед свои руки с напряженными кончиками пальцев, которые в любое мгновение ждут прикосновения к неведомой поверхности. Я слепо пытаюсь уворачиваться от чьих-то ударов из темноты, я начинаю понимать только то, что мои пальцы касаются всего лишь части края огромного зубца гигантской шестеренки, которая всего одна из частей необъятно большого механизма, сути и предназначения которого, с моей точки зрения, просто не видно. Я — атом, сложно организованный фотон, часть потока космических лучей, пылинка этого ветра. Меня несет в ярком пульсирующем потоке энергии туда, вперед, в бесконечность, пока меня не поглотит следующий источник энергии, чтобы вновь испустить из себя дальше в пустоту пространства, дабы она не была такой пустой и безжизненной. Значит, от меня ничто не зависит, и все, что у меня есть, — это право выбора: оставаться в этом движении бесконечно, испытывая счастье от своего предназначения в Вечном Пути, или же выпасть из этого круга, в такое же Вечное Скитание во тьме, чтобы увеличить массу таких же, как я, частиц и стать самому источником энергии, самому участвовать в подобном излучении, заполняя новыми потоками мрак пустоты... Что бы ни выбрал я — это верный путь, главное — не попасть под воздействие посторонних полей, которые будут сбивать переход из одного состояния в другое... это чревато полным распадом и затуханием импульса...
