— Не то, — махнул рукой Майно. — Потом окажется, что не к вечеру, а через пять минут, и не верхом на соме, а с пескарем за пазухой. Дальше.
— Наши волколаки обоз Всадников неподалеку от Хамира на зуб попробовали. Двойная стая, свежая, обоз малый — меньше десятка человек, но — отбились. В Хамире о том много говорили.
— Да, до меня уже доходило. Что еще?
— Пропал малый отряд харазгов. Конные охотники. Тридцать дней назад ушли в разведку в земли Всадников и сгинули. Как сквозь землю провалились. Я выяснял — Всадники о них ничего не знают. Может, где в чащобе на тех же волколаков наткнулись?
— Вполне возможно... — процедил сквозь зубы Майно. — Еще?
— Два мордоворота, говорят, появлялись в Хамире три или четыре осьмицы назад. Похвалялись, что на пару десяток троллей положили, а сами — без царапины. Могилы какие-то раскапывали, что ли. Даже штуки какие-то показывали диковинные. Но уже давно ушли куда-то на юг, то ли в Граш, то ли еще дальше.
— В Граш, говоришь? Три осьмицы... — Лицо Майно сделалось отрешенным. — Не то ли оно, что... Нет, не то. — Он махнул рукой. — Рано. Камиуру весточку пошлю, чтобы последил за ними в Граше, но не то. Пустышка. Еще?
— Все, хозяин, — поклонился Каор. — Больше ничего. Глухое местечко, скука вселенская... стояла. Я жду твоих дальнейших указаний, о повелитель.
— Указаний, говоришь, — задумчиво пробормотал Майно. — Ладно, малыш, отдыхай пока. Возьмут город — поговорим. Поаккуратней там, неожиданные смерти среди жугличей мне не нужны. Укроти пока свой нрав. Обоз, значит... Слушай, друг сердечный, все-таки не нравится мне тот обоз. Значит, так. Узнаешь о нем все, что сможешь. Кто в нем шел, сколько, куда и зачем направлялись. Если в город — когда закончится осада, перевернешь головешки вверх дном, но найдешь их или кого-то, кто про них знает. Поищи среди хозяев постоялых дворов, что в живых останутся. Найдешь их трупы — не хозяев, обозников — хорошо. Возьмешь в плен — совсем молодец, за то отдельная награда пойдет. Понял?
— Да, повелитель.
— И еще одно. В городе находится мой доверенный агент, бард по имени Мелиандр Красило. Как возьмут город — найдешь его, или он тебя найдет. Расскажешь ему, что вызнал. Жугличи его не тронут, охранная таньга у него есть. Имей в виду, приказывать ему ты не можешь, к его же запросам отнесись с уважением. Деньги там, лошади, снаряжение... Все понял?
— Да, повелитель, — снова поклонился Каор. Ищи теперь вчерашний день, мысленно добавил он. Какая там таньга спасет от орды опьяненных кровью жугличей? Лазутчик все равно что уже мертвый. — Я сделаю все, что в человеческих силах, и даже больше.
— Другого и не жду, — задумчиво откликнулся Вековечный император. — Ладно, недосуг мне с тобой лясы точить, меня уже за рукав дергают. Конец связи!
Великий, кряхтя, поднялся с тотчас же испарившегося кресла и растаял в сгустившемся тумане. Посланника опять резанула по глазам яркая вспышка, и он ничком рухнул на пол в шатре связного мага. Голову разрывала дикая боль, перед глазами плыли огненные круги. Каор зарычал, как пойманный в ловушку зверь, несколько раз перекатился по полу. Голова болела все сильнее, казалось, готовая лопнуть изнутри.
— Выпей, мастер, — голос связного мага раздавался откуда-то издалека. В руку посланника ткнулась округлая глиняная фляжка. Изо всех сил зажмурив глаза, Каор одним движением скрутил, почти сорвал пробку и двумя огромными глотками осушил сосуд. Жутко бесконечное мгновение ничего не происходило, затем боль начала потихоньку успокаиваться. Какое-то время посланник в изнеможении лежал на земле, с наслаждением ощущая, как проясняется голова, а в тело вливаются новые силы. Наконец он отшвырнул флягу и, покачиваясь, встал на ноги. Только теперь он почувствовал, что рубаха пропотела насквозь. Покачиваясь, словно пьяный, он отдернул полог и вышел.
Колдун остался сидеть на корточках, задумчиво вглядываясь в пляшущие языки огня.
День четырнадцатый, а заодно и пятнадцатый. Хамир
Теомир бессильно опустился на пол галереи за потемневшим зубцом, опоясанным разводами древесных колец. Предвечернее солнце обволакивало его мягким успокаивающим теплом, однако противная дрожь в руках не проходила. Напарник нерешительно топтался рядом, не решаясь последовать примеру и сесть прямо на грязные доски.
Теомир с ненавистью взглянул на прицепленные к поясу ножны палаша. Ему казалось, что последние два дня он занимался только двумя вещами: мотался по поручениям Телевара и учился обращаться с новым оружием. Тысячник приставил к нему учителем ополченца — старого отставного дружинника, хмурого неразговорчивого дядьку со смуглой обветренной кожей и седыми короткими усами. Родом тот происходил откуда-то с юга и говорил, странно растягивая слова. Уже после первого часа тренировок у Теомира, привыкшего к легкому кавалерийскому мечу, нещадно заболела рука, но южанин только ухмыльнулся и заставил продолжать занятие.
— Терпи, казак, атаманом станешь, — подмигнул он парню. — Али завтра ты с жугличем сойдешься да так и объяснишь ему — прости, дяденька, я еще маленький, дерусь плохо?
Теомир не знал ни кто такие казаки, ни, тем более, кто такой атаман, но, стиснув зубы, вытянул руку и продолжил рисовать клинком петли, двигая одной кистью. Страшно мешалась прямая крестообразная гарда, уже натершая все запястье. Тем временем учитель присел в тенечке, неторопливо насыпал на сушеный лопушиный лист какой-то тонкой коричневой пыли, свернул в трубочку, поджег с одной стороны и, как фокусник, с удовольствием втянул дым из противоположного конца.
— Хорош табачок, — пояснил он смотрящему на него круглыми глазами Теомиру, выдыхая дым обратно. — До самого нутра продирает. Ну, чего уставился? Смени руку!
Тут порыв ветра донес до Теомира клуб сизого дыма, и он надсадно закашлялся. Бросив на землю оружие, он отчаянно замахал руками перед лицом, разгоняя вонь, потом догадался отскочить в сторону. Южанин с усмешкой наблюдал за ним.
— Ты, пацан, меч-то подбери, — посоветовал он, когда приступ кашля прошел. — Негоже оружие на землю бросать. Оно тебя защищает, а ты его на землю, аки палку какую... Нехорошо. Однако слабоваты вы тут на грудь, на севере-то. Чуть самосадом дохнуло — и сразу нутро выхаркиваете...
Так и продолжилось. Южанин сидел на бревнышке, дымил, делал ехидные замечания и изредка показывал Теомиру новый прием. Удар сверху вниз, снизу вверх, параллельно земле, наискось, с разворотом, парирование удара сверху, снизу, обратного удара, укола, ответный выпад... К вечеру все тело у Теомира болело, словно избитое дубиной. Горела стертая шершавым череном ладонь и невозможно болела поясница.
Изредка из избы выходил почерневший осунувшийся Телевар, кидал ему берестяную грамотку и называл, куда ехать. Словно во сне парень ловил письмо, взгромождался на лошадь, отвозил, возвращался, а южанин все так же сидел на бревнышке, подремывая или пуская дым. К концу первого дня Теомир ненавидел его тихой ненавистью. Несколько раз он замечал Ольгу — часто рядом с Загратом или Боршугалом. На второй день, казалось, без малейшего перерыва начавшегося сразу за закатом первого, Ольга вместе с десятником Стипой занялась изучением ножевого искусства.
— Кто же так нож держит, девка! — слышал Теомир краем уха. — Ну что ты в него вцепилась, точно в ворот колодезный! Возьмись тремя пальцами! Он у тебя порхать должен, вверх смотрит, ан тут же вниз. Ударила из-за спины, полоснула лезвием, тут же перехватываешь клинком вверх — вот так — и снова бьешь...
Несколько раз Теомир бессильно опускал меч — только чтобы не выронить его из разжимающихся пальцев — и зачарованно смотрел, как Стипа орудует недлинным обоюдоострым клинком, иногда меняя его на широкий охотничий нож. Оружие действительно порхало в его руке, взблескивая то из-за спины, то где-то над головой, перескакивая из руки в руку. Однажды десятник продемонстрировал работу сразу с двумя ножами. Теомир посмотрел на вихрь блестящего железа, окруживший учителя, и стыдливо потупился. Только сейчас до него дошло, насколько глупо он выглядел в недавней драке на постоялом дворе. Опытный боец, Мелиандр действительно мог покрошить его мелкими кубиками. Парень покачал головой, поднял весящий, казалось, уже пуда три палаш и начал вяло размахивать оружием перед собой.
— Стоп! — скомандовал учитель, и Теомир обрадовано опустил меч. — А теперь нацепи щит на левую руку... да не большой, а вон тот, малый. Пора учиться работать мечом и щитом одновременно.
Теомир мысленно застонал, и кошмар продолжился.
— Хорошо, — одобрил южанин ближе к вечеру. — Ладно, недосуг мне с тобой прохлаждаться. Жена заждалась, да и детишки тятьку, небось, совсем забыли. Каждый день продолжишь вот так заниматься с утра до полудня, и потом столько же вечером. Через пять или шесть дней рука науку немного запомнит, тогда в паре поработаем. Сегодня — ладно уж, передохни.
Измотанный Теомир отпросился у Телевара дежурить на стену. Вообще-то он полагал сидение на галерее нудным и скучным, но сейчас хотелось только одного — упасть на землю и неподвижно замереть. Дежурство же на стене показалось ему наиболее подходящим способом укрыться от остальных поручений. К некоторому его удивлению Телевар лишь отмахнулся.
— Иди, ежели хошь, — пробурчал он. Тысячник склонился над расстеленной на столе выцветшей картой города, нарисованной на изрядно потрепанной тряпице, поддерживая голову обеими руками. — Я, пожалуй, спать завалюсь, ночью посты объезжать придется. Разгильдяи, мать их женщина! Как не свои животы защищают... Ага, сокол ясный, попался! — повернулся он к вошедшему в избу Любоконю. — Проводи-ка его на стену, да позаботься, чтобы на пост поставили. Только смотри, Тёмка, тут тебе не игрушки. Сейчас на пост заступишь, заполночь сменят. Стану посты проверять да спящим застану — влеплю по первое число. Война — не посиделки с девками. Перехвати кусок, и вперед.
В пару с Теомиром поставили пожилого толстого ополченца, судя по внешнему виду — купца или приказчика. Напарник явно нервничал — то прохаживался взад и вперед по галерее, то присаживался на корточки рядом с Теомиром, то беспокойно выглядывал из-за зубцов, словно пытаясь рассмотреть нежданный вал атакующих. Он был неприятен Теомиру всем — беспокойством, свисающим через поясной ремень колышущимся брюхом, острым запахом пота, заискивающими глазками, которыми постоянно пытался поймать взгляд Теомира. Несколько раз ополченец вздыхал, затем принимался бормотать себе под нос, неуверенно посматривая на парня, словно ожидая от того поддержки разговора. Но тот ничего не мог разобрать, так что равнодушно смотрел на напарника, затем отворачивался и начинал осторожно осматривать окрестности.
На расстоянии двух полетов стрелы перед стеной пространство оставалось пустым, там лишь изредка проносились конные отряды жугличей. Теомир с любопытством разглядывал их — невысокие мохноногие лошадки, узкие глаза, оскаленные зубы и визгливые голоса. Из оружия он рассмотрел короткие копья и кривые сабли, а боевых доспехов, похоже, они не носили... ну, разве что полушубки (по летней-то жаре!) за бронь считать. Дальше начинались островки леса, почти вытесненные пашней: сначала низкорослый подлесок — ежевика, падуб, малина, какие-то незнакомые кусты, низкорослые березки, далее возвышались могучие прямые сосны, высоко возносившие куцые кроны. Злаки на пашнях (овес, что ли?) по большей части выбили копытами, тут и там дымились остовы домов и сараев, бывшие городские посады. Над лесом тоже поднимались бесчисленные дымки — видимо, в стойбищах осаждающих наступила пора ужина. Парень поежился: по хребту пробежал неожиданно холодный ветерок.
Вскоре по полю протянулись длинные вечерние тени. Поблизости от стены сгустился мрак, и лишь вдали, у опушки, землю еще заливали прощальные лучи солнца. Очередной патруль осаждающих проскакал с факелами, тускло-рыжими в лучах заката.
— Эй, на стене! — гаркнули снизу. Теомир лениво скосил глаза вниз и тут же торопливо вскочил на ноги.
— Жду приказаний, господин темник! — отрапортовал он. — Ничего не случилось, все тихо!
Краем глаза он заметил, как подтверждающе закивал напарник.
— Сам вижу, что ничего не случилось, — недовольно пробормотал Телевар. — Слышь, там лестница крепкая?
— Да, господин темник! — кивнул Теомир. — Даже Хлаша выдержит и не скрипнет.
— Ишь ты, обо всем подумал, — оскалил зубы стоящий рядом с лошадями тролль. — Ладно, схожу-ка я к тебе в гости...
Он птицей взлетел по опасно затрещавшей, вопреки утверждению Теомира, лестнице. За ним ловко вскарабкался невысокий человечек самой что ни на есть неприметной наружности. Теомир поймал себя на том, что, как только тот отворачивается, в памяти остаются лишь светлые пшеничные усы. Телевар спрыгнул с лошади, опасливо подергал нижнюю ступеньку и нерешительно остановился.
— Я ... ну... не полезу, пожалуй, — неуверенно сказал он. — Годы мои не те — по жердочкам лазить, как курице. Хлаш, все запомнил?
— Да, Телевар, — кивнул головой тролль. — Постараемся до полуночи управиться. Скажи там, чтобы мой ужин не трогали, а то вернусь — слопаю вора на закуску.
Он сбросил с плеча моток и принялся его распутывать.
Моток оказался толстой веревкой с навязанными по всему протяжению узлами. При помощи неприметного дядьки он аккуратно разложил ее петлями по полу галереи. Сгорающий от любопытства Теомир следил за ними, и вдруг его осенило.
— Хлаш, а ты что, за стену собрался? — восхищенно сказал он. — Ох ты, здорово! Слушай, я тоже хочу!
— Я тебе дам — тоже! — сварливо отозвался снизу Телевар. Сопровождающий его Броша ухмыльнулся, блеснув в темноте зубами. — Ты кто? Часовой! Что за оставление поста положено, знаешь? Знаешь. Вот и стой себе. Вахта твоя до полуночи, жди смены.
— Точно так, — поддержал его скалящийся Броша. — А то зеленому нашему в темноте по башке-то по лысой копытом-то попадет, он дорогу-то назад и забудет, никакие ночные снадобья не помогут. Хорошо, ежели не взбесится да в леса не сбегёт. Слышь, Тёмка, ты ночью-то на него хорошенько посмотри, когда он по веревке назад полезет. Он или не он? И в своем ли уме? Чуть что, ты его по башке дрыном-то приголубь! Есть у тебя дрын под рукой? Вот им и орудуй...
— Теомир, слушай сюда, — не обращая внимание на зубоскальство Всадника, сказал парню Хлаш. — Сейчас мы с Кролом спустимся, и ты веревку сразу наверх затянешь. Сложи так, чтобы не запуталась, не ровен час с погоней на плечах заявимся. Как стемнеет — слушай в оба уха. Услышишь такой свист, — Хлаш тихо свистнул длинно, потом трижды коротко, — швыряй веревку вниз. Повтори!
Теомир добросовестно воспроизвел трель, и Хлаш удовлетворенно кивнул.
— Смотри, не засни, а то тысячник и в самом деле шкуру спустит. Крол, я первый. Если и оборвется веревка, всё не тебе на голову.
Тролль подмигнул и сбросил вниз веревочную бухту. Та размоталась, не достав до земли, как можно было разглядеть в сумерках, с аршин.
— И то хлеб, — согласно кивнул пшеничноусый Крол. — Ладно, командир, не тяни кота за яйца. Пошли, что ли...
