— О чём, милый? — Люба пристроилась рядом, и подбородок на моё плечо.
Я кивнул на быстро темнеющий горизонт:
— Средь моря-океана на острове Буяне у меня есть дочь. Её зовут Диана, ей семнадцать лет.
И чтобы скрасить горечь признания, добавил:
— Представляешь, она умеет летать.
Билли влез с поправкой:
— Не летать, а плавать в воздухе. Как ты безграмотен, Создатель.
— Просвети.
— Пока не знаю как, но девочка может нейтрализовать силу гравитации.
Люба, вздохнув:
— Ты познакомишь нас?
— Непременно. Мечтаю собрать родных и дорогих мне людей и обсудить: не могли бы мы вместе жить, трудиться и отдыхать.
Жена озарилась улыбкой:
— Воруешь темы?
Вечером, пока Любочка принимала душ, выговаривал своему виртуальному детищу:
— Почему встреваешь в семейный диалог?
— Прости, не удержался.
— А на счёт способностей Дианы ты всерьёз?
— Не всё успел отсканировать, но уверенно скажу: девочка — чудо природы.
— Слюной не захлебнись.
— Надо обязательно за ней вернуться, помочь адаптироваться в нашем мире, изучить и понять её способности.
Я был горд похвалами Билли, горд за своё потомство. Когда Любушка в одной чалме из полотенца переступила комингс каюты, на лице моём светилось неизгладимое самодовольство. А жена меня не поняла.
— Светишься, котик?
— Иди ко мне, прелесть.
Но Люба не спешила, крутилась перед зеркалом — то втягивая живот, то выпячивая грудь, то изгибая стан.
— Как я тебе?
— Само совершенство.
— И родить смогу? И фигуру не испорчу?
Идея фикс. А что, я не против — давно пора....
Утром выяснилось, что батискаф в воде ни разу не был — только-только собрали, а тут случай подвернулся. Загрузили и сюда.
— Сегодня пробное погружение, — объявил Видгоф. — Нормальный покажет результат — завтра спустимся на дно впадины.
Однако и на пробное погружение конструктор не спешил дать команду — что-то крутили со Стивом, замеряли, настраивали. Мне надоело.
— Пойдём, — позвал жену. — Научу водохождению.
Выпросил у капитана ялик, отошли от борта.
— Главное верить, — поучал Любу. — Скажи "верю" и смело ступай.
— Верю, — сказала Люба, шагнула за борт и, как была в резиновых туфлях, шортах, блузке и шляпке, ухнула в воду.
Вынырнула, отплёвываясь:
— Ты издеваешься?
— Да нет же, — шагнул с ялика, обошёл его, взял Любу подмышки и вытащил на поверхность. — Попробуй ещё.
После нескольких неудачных попыток настырная ученица прогнала меня на судно:
— Гладышев, ты меня сбиваешь.
Только прилёг в каюте, стук в иллюминатор — Любино лицо. Открываю, высовываюсь, смотрю — приплясывает моя благоверная голыми ступнями на воде.
— Ты почему не сказал, что ходить надо босой?
Босой? А я и не знал.
Научил Любу нырять и плавать в глубине без акваланга. Её восторгам не было конца.
Батискаф имел два пульта управления — дистанционный, смонтированный в одной из рубок спасателя, и автономный, расположенный в спускаемом аппарате.
— Всё готово — прошу, — главный конструктор предложил принять участие в пробном погружении.
Стив был сух и деловит, указал нам наши места:
— Сидеть, смотреть, руками ничего не трогать.
Герметично закрылся входной люк. Батискаф качнулся на талях, поднятый над палубой. Стрела переместила его за леера, и начался плавный спуск на воду. Матросы с ялика освободили аппарат от строп.
— Мы на плаву, — доложил Стив.
— Вижу, — голос Видгофа. — Герметичность?
— В норме. Готов к погружению.
Я Любе на ушко:
— Травим воздух?
— Тс-с-с. Далее все операции телекинетические, — она шёпотом.
Под этот шепоток ухнули под воду — иллюминаторы застило воздушными пузырями.
— Ровнее, — голос Видгофа. — Скорость погружения высока.
Стив развёл руками, пожал плечами, обернулся к нам, призывая в свидетели — мол, он тут ни при чём.
Эй, там, наверху, нельзя ли полегче — ни котят в ведре топите!
Видгоф:
— Глубина погружения.... Скорость погружения.... Герметичность?
Стив:
— В норме.
И так, каждые пять минут.
— Что видите? — голос конструктора.
Я в иллюминатор и вздрогнул, отшатнувшись от собственного отражения в стекле.
— Как страшен ликом Агбе, — припомнил Билли мне былые проказы.
Люба:
— А если поменять освещение
Свет погас внутри батискафа, только перемигивались приборы пульта управления. Над иллюминаторами с внешней стороны вспыхнули прожекторы. Их лучи с трудом пробивали толщу воды, замусоренную какими-то взвесями.
— Это планктон, — сказала Люба, большой в прошлом специалист по его производству.
Видгоф:
— Глубина.... Давление на борт.... Герметичность?
Получив привычное "в норме", дал команду перейти на автономное управление.
Стив преобразился из стороннего наблюдателя в главное действующее лицо. Его пальцы пробежались по кнопкам и рычажкам — подчиняясь их манипуляциям, батискаф двинулся в горизонтальной плоскости в одну сторону, другую.
Видгоф:
— Попробуйте захват.
Экран монитора показал, как под брюхом батискафа выросли крабовые клешни. С помощью этих рычагов, по задумке конструктора, упавший аппарат будет поднят со дна океанической впадины. И откроется секрет таинственных сигналов "я жив", и, дай Бог, спасён Костик. Завтра....
Мы лежим с Любой в нашей каюте, она рисует пальчиком фигуры на моей груди.
— Давно хочу тебя спросить, Гладышев: ты не жалеешь о том, что сотворил?
— Что я сделал не так, дорогая?
— Ты был богатейшим человеком на планете, в зените славы и почёта, и вдруг разом всё коту под хвост — бездомным бродягой ходишь по земле. Да ладно сам — людей за что лишил азарта борьбы, чувства состязательности, самоутверждения, сделав всех равными.
— Всё-таки я, не полковник Кольт?
Люба промолчала, сомкнув опахала ресниц.
Что это с ней? Решил проконсультироваться.
— Билли, что это с ней?
— Она, Создатель, для России рождена — её величия и славы, а страны не стало....
— Но я не узнаю её.
— Отвык. Привыкнешь.
Подумал, надо заново влюбиться в свою жену. Приглядеться и влюбиться — она того стоит. Как зарождались наши чувства? Стечением обстоятельств — отставной майор ГРУ, избёнка деда Мороза, пьяная ночь и свадьба без сватовства и обручения. А, ещё — на Любу надо прикрикнуть, чтобы стала послушной и ласковой. Это тоже помню.
— Что хочешь от жизни, Гладышев, от себя, от меня?
— Признаюсь, дорогая, иногда хочется нахмурить брови и затопать ногами.
— А и побей — я почувствую себя замужней женщиной. В нашей деревне все мужики баб били.
— И никогда наоборот?
— Всякое бывало.
— Вот видишь. К чему рисковать?
.... Ахейский дворец.
Двор полон гостей — разодетых, пьяных, при оружии. Они пьют разбавленное вино и пожирают жареную баранину. Поют застольную:
— Что нам делать, пьяным ахейцам....
И требуют от хозяйки:
— Пенелопа, ты должна выбрать царя. Кто станет твоим мужем, назови.
Люба на ступенях дворца в строгом хитоне, длинная коса короной на голове.
— Посмотрите на себя, знатные господа. Кто из вас считает себя достойным престола? Ведёте себя, как свиньи, едите, как свиньи.... Да вы хуже свиней!
— Мы хуже свиней? — орут пьяные мужи. — Мы? Да ты.... Да ты.... Ты сама не достойна нас. Мы тебя выдадим вон за того убогого в рубище.
Меня выталкивают пред очи царицы Итаки.
— Кто ты, странник? — спрашивает меня жена.
Не узнала, значит и мне не время открываться.
— Я судьба твоя, царица. Посейдон разбил о скалы острова жалкую мою лодку, а Зевс направил сюда стопы.
Знатные гости ржут:
— Свадьба! Свадьба! Дайте ему бубен и шутовский колпак — это наш новый царь.
— Встань рядом со мной, — говорит Люба и обводит строгим взглядом двор и пирующих. — На колени, свиньи, перед вами царь.
Новый взрыв хохота. Он просто душит, разрывает толстобрюхих женихов. Они валятся на спины и сучат ногами в воздухе.
— Ой, помру, — слышны возгласы.
Я смотрю на них с любопытством и жду сигнала Любы-Пенелопы. Знаю, мне не составит труда разделаться с ними со всеми. Ну, же....
Спасибо, Билли, за прекрасный сон.
Настало утро. Утро дня раскрытых тайн. Батискаф заново спущен на воду, задраен люк, экипаж занял штатные места.
От Видгофа остался один голос:
— Скорость погружения естественная.
Несколько минут воздушные пузыри заслоняли обзор, потом они отстали. Спускаемый аппарат набрал нужную скорость — гравитационная составляющая, сопротивление среды и Архимедова сила уравновесились. На мониторе Стива меняются цифры — это фиксатор глубины. За иллюминаторами мелькают рыбы, стаи рыб, планктон, какой-то хлам — наверное, погибшие водоросли, разлагаясь, опускаются на дно (или поднимаются?).
Сопротивление нарастает, движение замедляется. Вода становится гуще (правильно ли выразился?), как компот на дне стакана — полно ошмётков. Что за хлам? Поверхностного происхождения или местная продукция? Сколько неведомого скрывают глубины.
Полчаса пролетают одним мгновением. Дно океана.
— Перехожу на автономное управление, — пилот Маховлич зашелестел клавиатурой, корректируя вектор движения.
Голос Видгофа:
— Край излома на юго-юго-восток от вас. Тридцать метров, двенадцать, семь.... Вы должны его видеть.
Увидели, когда свалились. Батискаф кувыркнулся в разлом морского дна.
Стив:
— Мы погружаемся боком — угол тангажа 15 градусов. Он увеличивается, и я ничего не могу сделать. Что происходит?
Видгоф:
— Глубина погружения?
Стив:
— Пять восемьсот. Угол тангажа 25 градусов. Что происходит?
Монитор фиксирует шесть тысяч метров. Глубина шесть тысяч метров! Это шестьсот атмосфер избыточного давления! Всё живое, всё телесное превратилось бы в лепёшку. Да нет, наверное — в комок, ядро, песчинку....
Видгоф:
— Что видите?
Стив:
— Ни черта не видим. Вес, куда-то исчезает вес. Мы парим.... А прибор показывает....
Видгоф:
— К чёрту прибор, он у вас не исправен.
Следующий час их диалог не отличался разнообразием:
— глубина погружения — возрастает;
— давление на борт — падает;
— герметичность — в норме;
— 11200 метров, — объявил Стив глубину погружения. — Герметичность в норме.
Видгоф:
— Вы должны коснуться дна.
Стив:
— Нет касания. Угол тангажа 155 градусов — мы погружаемся вниз головой.
Видгоф:
— К дьяволу твои углы! Давление на борт?
Стив:
— Давление падает. Такое ощущение, Бен, будто мы прошли центр Земли — вектор гравитации поменял направление на противоположное.
Видгоф:
— Какое ощущение?
Стив:
— Мы в невесомости — всё нормально.
Наклонился к уху жены:
— Сейчас всплывём в Атлантике.
Она прикрыла ладонью мой рот и указала на иллюминатор — за стеклом посветлело. Кромешная тьма, которую не в силах пронзить бортовые прожекторы, чуть-чуть отступила — на метр-два.
Через час погружения вниз головой вода просматривалась на пять-семь метров — мелькали остатки водорослей, какие-то тени, возможно, придонных рыб. Ещё раньше ушло состояние невесомости.
— Угол тангажа 180 градусов, — объявил Стив, и солнечный свет брызнул в иллюминатор.
Мы всплыли чуть дальше того места, где погружались.
— Ни черта не понимаю, — метался по юту Видгоф. — Почему вместо дна вы оказались на поверхности?
— А вы? — спросил он Любу.
— Мне надо посоветоваться, — сказала она и запёрлась в рубке корабельного компьютера.
— Вы что скажите? — конструктор батискафа ко мне.
— Билли, отвечай, — я взял паузу.
— Однозначно сказать не могу, — мой виртуальный помощник был озадачен не меньше конструктора. — Первая мысль — батискаф пересёк границу искривления пространства. Ведь по прямой до центра Земли шесть с небольшим, а мы упали на одиннадцать тысяч метров.
— Ну и...?
— Нет ответа.
Видгоф ждал ответа, и я решился:
— Думаю, мы попали в зону аномальности — слышали о таком явлении?
— Слышал и вот что я вам скажу: батискаф с вами или в автоматическом режиме в эту бездну до тех пор не сунется, пока мне не растолкуют, с чём эту аномальность едят, и чего от неё можно ожидать.
Перед закатом Люба покинула виртуальную исповедальню и собрала консилиум. Неожиданно поддержала Бенжамина Видгофа:
— Сюда направляется группа учёных — физиков, океанологов, специалистов аномальных явлений. Будем изучать случившийся конфуз.
— Там мой брат, — напомнил я. — И он нуждается в помощи.
Обвел взглядом присутствующих, ища поддержки. Стив прятал глаза, считая причиной случившегося свой непрофессионализм. Свенсон плавился улыбкой и пощипывал бородку, довольный участием в таком серьёзном форуме.
— Что предлагаешь? — спросила Люба.
— Повторить попытку, ориентируясь не на дно впадины, а на сигналы Костиного оптимизатора. Мы доберёмся до него без риска отклонения.
— Кто это может гарантировать?
— Я могу рискнуть.
— А я не сторонница сабельных атак, — жёстко сказала Люба. — Ждём подкреплений.
И встала, давая понять, консилиум закончен.
Свенсон предложил вечерний чай заменить бренди.
— Глоток-другой для душевной беседы.
Наполнили бокалы, глоток-другой, и нашлись знатоки морских баек.
.... — Дед мой рассказывал, а ему его. Это было в эпоху парусных судов — штиль застал французский бриг с полусотенной командой. Да как бы не в этих самых широтах. Дни, недели, месяц — на небе ни облачка, ни ветерка в парус. Народ с ума стал сходить от жары и безделия. Двое за борт сиганули и пропали. Один на боцмана с ножом — пришлось связать и в канатный ящик. Как-то ночью вахтенный тревогу поднял — на борту посторонние. Выбежал народ — палуба кишит плоскими, как глисты, змеями. Прут из воды, через борт и по трюмам. Матросня со страху на мачты забралась. Капитан кортик обнажил:
— Не робей, ребята!
И ну рубить нечисть ползучую. Только не многих успел: облепили его змеи, спеленали, а когда клубок распался, не стало ни капитана, ни кортика — одна фуражка на палубе. Никто на помощь не пришёл: такой страх обуял моряков — висят на вантах марсельскими сосисками, ждут своей участи, но змеи их не трогают. Однако заметили ребята, что бриг рассыпаться начал — на части, куски, отдельные фрагменты. Немного времени прошло, не стало корабля — доски, брусья, мачты плавают, а брига нет. Все болты, винты, гвозди, и шурупы похитили исчадия и сами пропали. Связали тогда ребята плот, и кое-кто спасся.
— Годится, — одобрил историю Свенсон и поднял бокал. — За бесстрашного капитана.
— А вот послушайте..., — подал голос очередной рассказчик.
Я слушать не стал, перебрался на бак, оседлал шпиль.
— Билли, там мой брат, он зовёт на помощь — его крик звучит в моём сердце.
— Не драматизируй — сигналы шлёт оптимизатор.
— Ты должен мне помочь — и это тот самый момент, когда нужно конкретное участие, а не дурацкие советы.
— Ну, спасибо....
