Свидетель Канона

— Помнишь, мы десятки тысяч собирали на один штурм? И то, считалось, пятнадцать-двадцать тысяч средненькая такая стая, а крепкая сорок-пятьдесят...

— Здесь другой океан. И потом, взвесь меняется все же. Глубинных с каждым годом все меньше.

— Ты права. Так стоит ли ждать, пока исчезнут все? Сестра... Пока не начался бой... Может, сдаться? Вернуть имена... Ото-химэ простили! И тех, кто ей служит, простили тоже, а чем они лучше нас? Точно так же топили в крови те же Филиппины.

Первая Взятая не ответила. Отодвинувшись на пол-кабельтова, она перешла в боевую форму — крейсер Тумана, только с вросшими там и сям симбионтами Глубины, и ответила сестре уже по радиосвязи:

— Ото-химэ сдала берегу власть над всем Тихим Океаном. Главное, сдала ключи от взвеси, потому-то взвесь и усыхает с каждым годом. А мы что можем предложить? Одну Стаю из неизвестно скольких? Да и Стая у нас, по меркам Тихого, игрушечная. Да и потом, Ото-химэ простили — но кого-то же наказать придется. Ты не обольщайся, сестра, нам так не повезет.

Вторая взятая тоже перешла в боевую форму — пока что на это взвеси хватало — и тоже по радиосвязи отозвалась:

— Тогда давай зайдем не с севера от маяка, где главный фарватер, там все пристреляно и минировано. А с юга вломимся, между островами Ган и Хератера.

— Это самые крупные куски суши. Там батареи наверняка.

— С севера нас ожидают, там точно встретят. А тут вдруг повезет? Постой... Вот сухопарка! В лагуне замечен корабль!

— Корабль Тумана?

— А кто еще отважится болтаться по нашему океану, когда уже все знают, что мы вышли в рейд? Сестра, надо решать быстро. Пока он один, шансы есть. Если к нему подойдет еще хоть кто-нибудь, нам останется только выбирать другую цель...

— И заново маневр, заново все острова обходить по дуге? Да наши кто разбежится, кто друг друга сожрет по дороге... Так. Решение. Самую мелочь в топку. Поднимаем гвардию в корабельную форму, на всех уже взвеси не хватит.

— Восемь вымпелов, если с нами считать. Ну, если мы всю мелочь сожрем, то десять... Двенадцать.

— Заходим двумя колоннами, ты с оста, я с веста. Если он выйдет из лагуны, то, пока погонится за одной стаей, вторая возьмет атолл. Если останется в лагуне, то маневрировать не сможет, закидаем шапками. А если в ходе перестрелки до него доберутся остальные наши, считай, полдела сделано. Что за корабль? Сигнатуру твои снять не могут?

— Нет, это надо в сети искать. Передают, здоровенное что-то. Как бы линкор не оказался!

— Плевать. Нас много, главное — повалить, а там ногами запинаем! На "Ямато" всего полтораста самолетов хватило, а у нас даже после реформинга останется ни много, ни мало, тысяч пять.

— И еще огромный лайнер у причала, наблюдается погрузка.

— Давай всех в боевую форму, не тормози! Это же нашу добычу вывозят!

— Отправим кого пошустрее перехватить калошу?

— А вот на это не стоит отвлекаться. Туманник... Даже один... Тем более, если это линкор...

— Сестра?

— Что?

— Может, все-таки... Сдаться?

— Давай так. Если получится взять атолл Адду, можно выторговать за него жизнь. Тогда есть смысл в переговорах. А нет — нет.

— Принято... Вот, реформинг закончен. У нас восемь тяжелых крейсеров и пять легких, плюс мы двое.

— Отлично, две флотилии по семь вымпелов, и как раз останется легкий крейсер, выделим ему пятьсот-семьсот мелочи, пусть перехватит лайнер.

* * *

Лайнер отвалил от причала без буксиров. Для мирного времени вопиющее нарушение, да и умение нужно. А сейчас и здесь рядовое событие, орду глубинных не попросишь дождаться буксира. Белый многопалубник "Oasis of sea" пошел через всю лагуну к северному выходу, к маяку.

Компания "Лагуна" входила в прикрытие этого самого лайнера. Пока "Oasis of sea" проползет через фарватер, пока развернется к северо-востоку... Двурукая оперлась на теплый приклад ПТРД и перевела взгляд вниз, на причал. Торпедник "Лагуны" догонит лайнер минут за двадцать, можно не спешить.

Никто и не спешил расставаться с домом. Бенни перетаскал заряды к бомбомету и теперь преувеличено тщательно проверял цепи радара и вообще корабельной электроники. Датч, юнга и Рок нога за ногу переминались вокруг четырех торпед на тележках у причала, прикидывая, какую стропить в первую очередь. Рок ворчал:

— Опять нам танатониума пожалели, а если там Взятая?

— Да не вопрос!

Вроде бы Реви смотрела на выбеленные солью и солнцем доски причала, но вот когда и откуда на них сконденсировался тот самый матрос?

Матрос подошел к торпедам, похлопал по черным горячим бокам:

— Возьмите у меня, уж четыре-то рыбины я вам найду.

Не то, чтобы Реви не видела туманников раньше. Но к девушкам все же привыкла больше. Ну, насколько видно из стрелкового гнезда катера, этот ничем от человека не отличается...

Заметив краем глаза почти неощутимое движение, изменение в пейзаже, Реви подняла бинокль. Так и есть: от силуэта линкора, серого на бело-синем, отделился силуэт сильно поменьше, соринка просто. Наверное, катер с торпедами. Казалось, в лагуне поровну воды и солнечных бликов, и форштевни режут и перемешивают смесь пены со светом.

— Куда тут лучше подойти, чтобы выгрузиться нормально? Где грунт под весом торпед не просядет?

— Пойдемте, покажу, там есть асфальт.

Матрос поглядел на Рокабуро Окадзиму внимательно:

— Вам и без церемоний можно.

— Как скажешь, — легко согласился переговорщик "Лагуны". — Вон, видишь маленький мысок, там еще разворотная площадка и маленькая такая стенка, на детский парусник? Да, чуть ближе, чем индусы зенитку вкапывают. Можешь туда причалить?

Отошли по запыленному асфальту к площадке. Рок поглядел на лагуну, на приближающийся мотобот, широкий, плоский, с даже отсюда заметными красными сигарами поверх, и вздохнул:

— Когда мы здесь только поселились, я ездил вечером с парома на Ган, с аэропорта, вон оттуда, — Рок махнул рукой на юг, в солнце. — Здесь я останавливался и смотрел на закатное море. Долго. И так лет пять. А потом что-то поменялось во мне, и я перестал так делать. Но года два назад опять начал здесь останавливаться. Снова что-то поменялось.

— Давно здесь?

— Скоро двадцать лет. Сразу после ангелов переехали, на Тихом Океане кое-кому наступили на хвост, пришлось...

Рок пнул в прибой выкатившийся на асфальт кокос и снова покосился на сосредоточенно зарывающихся в песок индусов.

Матрос поглядел на катер, на спокойного здоровенного негра, прозванного Dutch — "Голландец". На лихую шатенку в стрелковом гнезде катера, привычно опершуюся о приклад здоровенного ПТРД. С двадцати шагов Реви выглядела на двадцать пять, самое большее, на тридцать лет. Юнга-туманник по командам Датча расчищал палубу для погрузки торпед, а вот, кстати, и мотобот подваливает...

Торпеды поползли с плоской палубы как бы сами собой, и Рок не сразу рассмотрел под каждой темно-багровой сигарой сороконожку рембота.

— Солнце, тепло, девушки в купальниках... — матрос потянулся, и Рок опять удивился, насколько же моряк здоровенный. — Я же этого хотел, я же за этим шел! Почему мне не стало легче?

— Я тоже этого хотел, если честно. Только я не думал, что придется платить именно так.

— Как?

Рок потянулся, пнул очередной кокос, поглядел вдоль нагретой улицы. В самом конце, за набросанными блоками, возник широкий раструб огнемета, и темный силуэт махнул рукой — то ли гвардеец Республики Мале, то ли здешний европеец, прокаленный солнцем до черноты.

— Спать с пистолетами под подушкой, и каждые двадцать лет переезжать, бросая за спиной все нажитое.

— В какой-то степени я ведь из-за вас так поступил.

Матрос — никак у Рока не получалось видеть в нем не-человека — глядел в светло-голубое, почти золотистое, небо. Рок все оглядывался на катер, где сороконожки с линкора примеривались к торпедным аппаратам, и сообразил не сразу:

— Что значит "из-за нас"?

— Я завидовал... Завидовал вам. Датчу, Балалайке, тебе вот. Я хотел стать как вы. Сильным, свободным. Солнце, море опять же. Черт, я даже плавать не умел!

Рок затаил дыхание. Тень матроса доползла до края воды, и крабик побежал от нее на теплое место.

— Ну и вот, — матрос хмыкнул. — Все честно. Силы хоть залейся, свободы хоть жопой жри... Того же солнца и моря! А что меня опять выкинуло к войне, так обижаться глупо, сам же хотел стать круче вареных яиц!

Рок молча смотрел на остров. Соседи лихорадочно укреплялись. Кто рыл неглубокие щели в белом песке, кто тащил канистры с соляром, чтобы устроить огненные рвы. Кто насыпал тот же песок в мешки и обкладывал ими пулемет на треноге. Работали даже мусульмане: на Аллаха надейся, а верблюда все же привязывай! Теплый ветер сбивал неуместные широкие листья на потные спины. Люди оглядывались на загруженный семьями лайнер и потом налегали на лопаты вдвое сильнее.

За спиной Окадзимы многолапые ремонтники медленно, уверенно, заправляли четыре багровые торпеды с похоронно-черными боеголовками прямо в аппараты катера, под внимательным присмотром Датча. Золотые узоры на торпедах сияли даже в полуденном солнце. Негр хранил олимпийское спокойствие, словно бы каждый день стрелял танатониумом.

— Рок, ты вот сказал: в тебе что-то поменялось. И во мне тоже. Я совсем не тот, что выходил в путь. И даже не тот, что год назад. Сильно не тот. И мне сегодняшнему за меня тогдашнего где-то стыдно, где-то самого себя жалко. А главное, я теперь совсем других вещей хочу. Но куда тебе туфли, говорит судьба, ты еще коньки не сносил!

Рок почесал уголок глаза. Ответил глухо, как со дна колодца:

— Вон там, на углу, стоял Ахмад, продавал жареный батат, его пацаны дразнили "Ахмад-батат". Когда с мясом, когда так. Туристам дорого, своим дешево, — Рок угрюмо фыркнул. — Умер. Просто от старости. А его дети уже остались на материке.

Матрос промолчал. Окадзима Рокабуро повернулся к зеленым листьям, золотому пляжу и красным крышам:

— Следующий дом, заколоченный, видишь? Да, между пулеметным гнездом и мешками... Там жила Лакшми Ашварайа Рай, танцевала в ресорте, на соседнем острове.

— Это где отель "Шангри-ла"?

— Ну да, Реви постоянно устраивала мне сцены из-за Лакшми. Я так и не смог доказать, что Ашварайа попросту не в моем вкусе... Она подцепила какого-то богатого старика, подозреваю, что не без помощи Двурукой, и тоже улетела на север. А потом еще два дома, пальма и пальма.

— Где забор из бутылок?

— Да, столбы каменные, а панели бутылками заложены. Мой водитель Чунгхи Сен Лой, второй дом его тестя.

Ветер прошел по верхушкам пальм, оборвал трилистник, сунул его в песок погашенной маркой. Белый многопалубный лайнер закрыл белую же фишку маяка, риску на пределе видимости.

— Уехали тоже?

— Нет, Сен Лоя убили. Целились в меня, он случайно встал на директрисе. Местные разборки, "Сойлент Инк" наехала на нас потому, что...

Рок остановился и развернулся, заслонив улицу:

— Кому теперь какая разница! Я никогда раньше об этом не думал. Жизнь как справочник по этнографии?

Махнул рукой:

— Сорок лет, ни наград ни лычек. Что ж — с нуля, так с нуля!

Моряк оскалился:

— У тебя хотя бы... Так получилось. Так вышло. Случайно!

Рок пнул еще один кокос. Первый волнами уже выкатило на берег обратно, и вокруг него столпились мелкие крабики.

— А у меня наборот. Я не просто этого хотел, я для этого сделан. Я — линейный корабль, мое назначение — накрыть кусок пространства эллипсом рассеивания, и забить в нем цель. Кому-то везет родиться сразу после большой войны, и умереть за год перед следующей. А я-то шел за этим... И теперь понимаю, что шел слишком долго, и эта сила для меня уже...

— Ничего не стоит?

— Нет, не так.

Матрос повертел пальцами в горячем воздухе, подбирая слова. Фыркнул:

— Живешь, что книгу читаешь. Хотел бы выкинуть и вон то скучное и пролистать вон то унылое, и не повторять вон того очевидного... А когда все так повыкидывал, смотришь — от жизни ничего и не осталось.

Моряк свел обе ладони вместе, слепил невидимый снежок и тут же его раздавил.

— Попасть бы мне в книжку или там в кино! Думать совсем не надо. Одного врага повалил — сейчас уже следующий набегает. Знай себе, руби-стреляй. Благо, есть чем.

— Не наигрался?

— Да, так верно. Я же и пошел потому, что в детстве не наигрался. Вот смотри, Рок. С одной стороны, плохое детство, если дети не наигрались, так?

Господин Окадзима Рокабуро прижмурился на белое-белое солнце, зеницу южного небосклона, вздохнул длинно, тягостно:

— Не скажи. Я вот сравниваю. Датч застал еще Вьетнамскую, так он говорил — после Иан-Дранг он уже не боялся никого, ничего и никогда.

— Датч не выглядит на девяносто лет. Битва при Иан-Дранг это шестьдесят шестой, и Датчу не меньше двадцати, иначе бы не взяли в армию... Насколько я разобрался в местном календаре, кризис Ангелов около двадцати лет назад. Итого от восьмидесяти лет?

— Не совсем. Примерно. Сам понимаешь.

— А выглядит примерно на полтинник, не сильно больше.

Рок заулыбался:

— Война двигатель прогресса. Война с непреодолимой силой — непреодолимый двигатель прогресса. После всех этих ангелов-канмусу-нанороботов появилась медицинская процедура... Не омоложения пока еще, но как бы фиксации организма в определенном плавающем равновесии. Это не таблетка, это надо ложиться в клинику за приличные деньги на пару месяцев. Но в целом как травма позвоночника: раньше паралич, а сейчас лечится, хоть и с последствиями, понимаешь?

— Деньги на такое у вас водились, я так понимаю?

Тут Рок перестал улыбаться и опять посмотрел на кидающих мешки с песком индусов, на важного усатого султанского гвардейца, выверяющего прицел по нарисованному прямо на стене кресту. Сглотнул и вернулся на прежние рельсы:

— Так вот, насчет кто успел наиграться... В той же Японии до начала всей этой задницы лично я успел глотнуть хорошего детства. Всех-то забот — как набраться смелости заговорить с одноклассницей. Наигрался, что говорить... Зато потом...

Рок сплюнул. Четвертый кокос он пнул, не жалея начищенной обуви, и подумал, что этот выкинет на берег нескоро.

— Потом кончилось детство. Я, к примеру, в дзайбацу прорвался, на офигенно престижную работу... Все завидовали, ну вот буквально все, понимаешь? И каким же говном оказалась в итоге моя мечта! Все завидовали мне, а я тогда завидовал даже хикканам.

Моряк посмотрел на белый лайнер, уже миновавший маяк.

— Работать в сильной организации, принадлежать к сильной стае — разве плохо?

Крабик перебежал площадку в сторону кокоса, и за ним потянулась цепочка мал-мала меньше.

Ремонтники закончили перегрузку торпед, Датч закрыл крышки, а Бенни присоединил кабеля пусковых автоматов. Такое же нарушение, как заранее досланный патрон, и оправдание такое же — война.

Мимо прошуршали четыре сороконожки, запрыгнули на горячую палубу мотобота, и тот без лишних звуковых эффектов отвалил, развернулся, покатился к линкору на белом буруне.

Рок засмеялся горько, коротко: