Он снова сделала паузу.
— Англия проиграла, — осторожно заметила она. — Вряд ли англичане надеются, что смогут вернуться. И тем более победить коммунизм.
— Черчилль проиграл сражение, но война продолжится. Как любит повторять Шетцинг при утверждении ежегодного военного бюджета, 'Британия поигрывает сражения, но не проигрывает войн'. Какие бы договоры и перемирия они не заключали, любая клятва, хоть на могиле предков будет только средством выиграть время. Или красный флаг над Европой, или 'Новый Мир' в прежних границах, а лучше подальше, гораздо дальше... Вопрос был в том, кто сделает первый шаг в новом раунде. И, надо отдать Бульдогу должное, свой ход он продумал хорошо. Уинстон считает, что всего пара удачных операций, немного везения, и он вернет свое. Может быть, отобьет Нарвик, лишив Германию железной руды. Разбомбит Баку и Плоешти, оставив Новый Мир без нефти. А может даже поссорит союзников, как это не раз удавалось британцам в их богатой истории. Элеонора, дорогая, вспомни времена Наполеона. Он тоже хотел дружить с русскими, и чем это закончилось?
— Вызывать врагов на новое нападение, что здесь красивого, — едва ли не фыркнула она.
— О, нет, я так и думал, что ты не оценишь красоту замысла! О, женщины, сколь далеки вы от хитросплетений политики! — усмехнулся он и весело подмигнул женщине, видевшей изнанку большой политики ежедневно уже почти двадцать лет. — Именно в простоте замысла заключается его истинная красота! Важна не сама провокация, а время и способ, ибо сказано, что дьявол кроется в мелочах.
— Так просвети же, о, муж мой, открой завесу тайны, — в тон ему попросила она, с радостью видя, как разглаживаются морщины на его лице и веселые бесенята прыгают в глубине уставших глаз.
— Британия не сказать, чтобы в отчаянном положении, но дела ее не слишком хороши. Британцы потеряли практически все позиции на континенте и заперты на своем острове, — слово 'острове' он едва заметно выделил с антипатией бывшего колониста к бывшей метрополии. — И, что самое скверное, теперь у красных развязаны руки, чтобы начать отбирать английское добро. Сейчас у них не хватает сил закинуть удавку, но с их возможностями и при определенном упорстве со временем вполне может получиться. Например, прочно засесть на средиземноморье и начать душить английскую торговлю... Очень, очень много возможностей. Как же быть старому бульдогу, если надо действовать, а сил нет?
Он взглянул не нее с ожиданием игрока, подавшего мяч.
— Спровоцировать противников? — она с готовностью приняла передачу. — Перехватить инициативу, но так, чтобы первый зримый шаг сделали его враги.
— Именно! — Рузвельт торжествующе поднял указательный палец. — Именно! В лучших традициях британской дипломатии — побить всю посуду чужими руками. Что сделал Бульдог? Всего лишь провалил переговоры, вопия о злобной несговорчивости большевиков. Все, что сделают теперь большевики, они сделают сами и по своей воле, но в ответ на его шантаж и в реализацию его планов. Немцы отреагируют самым предсказуемым образом, ох уж эти извечные немецкие комплексы... Шетцингу придется уступить военным, которые уже привыкли побеждать. Это в том случае, если он захочет упереться. А мы знаем, что премьер Шетцинг упираться не будет, ухватившись за редкий шанс покончить с извечным врагом.
Немцы бросятся на приступ острова и будут с большой кровью сброшены в море. Взаимные претензии если и не расколют Новый Мир, то ослабят его. И вот тогда Бульдог снова сможет сыграть на противоречиях. Возможно, будет по-другому, ведь Сталин не любит затягивающихся проблем и не любит воевать, он скорее даст согласие на короткую и опасную кампанию, нежели примет перспективу затяжного конфликта на годы с неопределенным исходом. Но есть ли у русских возможности усилить немцев в момент высадки? Сомневаюсь. Они к ней готовы еще менее, зато участие русских неизбежно приведет к проволочкам и согласованиям, что позволит Черчиллю дотянуть время до осенних штормов. А это отмена высадки до следующей весны. Более чем полгода. Можно перевооружить и создать новую армию, новое оружие, развернуть давно обещанное бомбардировочное наступление. Уверен, сейчас главная задача для Бульдога выиграть время...
Он умолк, смежив веки. Краешек солнца мигнул и исчез за горизонтом, вечерняя прохлада струилась в приоткрытое окно.
— Но все равно британский премьер играет очень рискованно. Слишком много отдано на волю случая, слишком большой расчет на немецкие комплексы и разлад в красном союзе, — произнес вице-президент.
Элеонора протянула руку к тумбочке, щелкнула переключателем ночного светильника, неяркий свет вспыхнул под голубым абажуром. Одинокая букашка, жужжа крылышками, забилась у светильника, отбрасывая на стены причудливые и мрачные тени.
— И возникает вопрос... Что же в этой ситуации делать нам? — резко, неожиданно, словно очнувшись от глубокого сна, сказал Рузвельт. — Кто такой Василевский? Это умный и талантливый дипломат. Редкий случай, когда военный достаточно умен и прозорлив, чтобы играть в политические игры. А еще он ближайший помощник Молотова, которого наши дипломаты не зря прозвали Господином 'Не дадим ничего!'. Сам же Молотов в свою очередь человек из ближайшего окружения Сталина. Учитывая нездоровую страсть большевиков к порядку, дисциплине и регламентации можно сказать, что устами своих посредников с нами говорил Дядюшка Джозеф. И он предложил посидеть в сторонке, пока красные будут обстригать шерсть британскому льву... За определенную долю той самой шерсти и сохранение прочных и обширных экономических отношений.
Он усмехнулся.
— Лично я бы предпочел кисточку от хвоста. Но Гарольд готов принять их предложение. Более того, он говорит от лица своей партии и всей страны. И, что самое скверное, у него есть для этого все возможности и шансы. Его сторонники многочисленны и влиятельны, его любит народ Америки. Ходсон вполне может закрыть глаза на крушение британского льва. И, скорее всего, закроет.
— Так ли уж это плохо?
— Это не плохо... Это катастрофа. Отложенная на годы, но неизбежная.
Лицо вице-президента исказилось, он стиснул кулаки.
— Ходсон умен, дальновиден, просто хитер, наконец. Но он ограничен в дальновидении, как и все изоляционисты. Они живут днем сегодняшним, не видя будущего. Не понимают, что мы сбили кризис, но не решили его. Америка бежит впереди своих проблем, но стоит нам споткнуться хоть на мгновение, и они догонят нас. Мы накачали экономику деньгами государственных военных заказов, но это временное решение. Чтобы не пасть под грузом инфляции и перепроизводства, нам нужен мировой океан, абсолютная свобода торговли и открытые мировые рынки, в первую очередь европейские. Произвести очень много товаров, продать их всем желающим, и набить миру карманы нашими кредитами, пока доллар не начал обесцениваться.
— Но Ходсон делает примерно так же... Только в немного меньших масштабах, зато более безопасно.
— Вот именно! Временное процветание, пока большевики поднимают свою экономику! А потом? Что будет потом? И в особенности, если они повергнут и поделят Британию? Затем британские колонии. Что дальше? Дальше ни начнут понемногу закрывать рынки и переходить к протекционизму. А евразийский протекционизм — это наша смерть.
Вице-президент умолк, печально качая головой. Элеонора выждала пару минут и спросила:
— И... что ты будешь делать?..
— Пока ничего, во всяком случае, внешне. У меня связаны руки. Президент защитит свой торговый нейтралитет, хотя бы на первых порах. А без открытой и отчаянной просьбы о помощи со стороны Черчилля нет смысла даже начинать борьбу. Мои репутация и вес слишком дорого стоят и слишком тяжело достались, чтобы разменивать их в бесплодных мероприятиях. Я все же постараюсь переубедить Гарольда. Надеюсь, что дальновидный патриот победит его политическую близорукость... Еще я попробую осторожно прочистить мозги Бульдогу по неофициальным каналам. Он играет свою игру умело и четко, но впал в непростительный грех самоуверенности. Для британской политики, особенно в последние десятилетия стала традиционной недооценка русских, их сил и, главное, возможностей. Вот и теперь, насколько можно судить, Черчилль планирует свою провокацию в расчете главным образом на немцев и Шетцинга. Это ошибка, и она дорого обойдется старому Винни... Черчилль презирает русских, полагает, что чистки тридцатых ослабили Красную Армию на десятилетия. И слишком много ожидает от своих спецслужб, помня тридцать девятый.
— У него есть на основания. Все-таки русские не особенно ярко проявили себя в европейской кампании. А генеральский заговор едва не смел Шетцинга
— Вот и Бульдог думает так же.
— Ты знаешь что-то, чего не знает Уинстон? — осторожно спросила она.
— Возможно... — неопределенно заметил он, — возможно...
В комнате вновь воцарилось молчание.
— Я знаю. А он не знает. Поэтому совершает большую ошибку, — Рузвельт склонил голову, словно под тяжестью дум, глубокая тень легла на неподвижное лицо президента, деля его строго пополам четкой границей между светом и тьмой.
— Статистика — мать политики?
Долго, почти с минуту он смотрел прямо ей в глаза. Жена не отвела взгляд.
— Иногда твоя проницательность пугает меня, — признался он, наконец. — Да, статистика. Мы не знаем, сколько в точности самолетов производится в Союзе, но можем достаточно точно предположить, основываясь на докладах наших инженеров, работающих на советское авиастроение. Ведь едва ли не каждый второй проходит по ведомству Кармайкла. А Уинстон не может. И если бы он знал, сколько СССР мог бы произвести военной техники, вопрос, решился бы он на свою авантюру...
— Меня всегда удивляла позиция Сталина в этом вопросе.
— Дядюшка Джозеф — умный и тонкий политик. Он знает, что наше ремесло — не борьба Добра со Злом, а просто выбор наибольшей выгоды из множества вероятностей. Джон Смит за русской чертежной доской — сильное подспорье Союзу, но одновременно это наши глаза и уши. Сталин считает, что для него лучше радоваться первому и закрыть глаза на второе. Прагматизм! Этим он выгодно отличается от своего британского коллеги. После того как Британия проиграла европейскую кампанию, у них остался только один рациональный путь — договориться с нами. Наша поддержка в обмен на их богатства, доступ к колониальным рынкам и многое иное.
— Они никогда не пойдут на это. В понимании британцев это означает отдать все. Отказаться от империи, которая веками правила миром... Боюсь, убедить в этом англичан не в твоей власти.
— Величие Империи в прошлом, это непреложный факт. Британия еще сильна, но уже клонится к закату, и мы должны выторговать себе уступки. И как ты совершенно точно заметила, убедить в этом Черчилля, тем более неофициально — на грани возможного. В каждом слове, в каждой строчке он будет видеть провокацию. В итоге, островитяне все-таки придут к нам с просьбой помочь, но это будет поздно и не вовремя. Но даже если Черчилль проиграет Большую Партию, если Империи придет конец, ее место должны занять наши корабли, а не немецкие. А вот как это сделать...
Президент явно устал, взгляд потускнел, паузы в речи стали чаще и длиннее. Пальцы безвольно легли на подлокотники.
— Пора спать, — мягко заметила она.
— Да, наверное, ты права. Завтра трудный день. Впрочем, как обычно. А мы сегодня хорошо побеседовали, — с обычной хитрецой сказал он, — тебе снова удалось вызвать меня на разговор. Мой ангел здравого смысла! Дипломатия на пороге сна, вот как бы я это назвал.
— Да, милый, конечно. Но 'Философия в будуаре' мне нравится больше.
— Кто? — не понял он, — А, вспомнил... Тот сумасшедший француз, который сидел в тюрьме и писал разные гадости, перемежая их рассуждениями о скотской природе человека. Возможно, ты права.
Почти десять минут ему понадобилось, чтобы перебраться с каталки на постель. Элеонора терпеливо ожидала на своей половине, не делая ни малейших попыток помочь — он это ненавидел.
— Вот и все, — сказал он, наконец, с вздохом облегчения, накрывшись одеялом. — Теперь можно с чистой совестью сказать, что день закончен. Как тосклива была бы наша жизнь без дружеских объятий Морфея!
Тихо щелкнул светильник, выключенный женой, спальня погрузилась во мрак.
— Возможно, ты права... — неожиданно произнес он. — Если бы потомки знали, как и где принимались великие решения, навсегда изменившие их жизнь... Но для них мы останемся титанами, напряженно мыслившими в гулких кабинетах и глубоких бункерах, за томами отчетов и кипами карт. В окружении таких же гигантов мысли. Наверное, так оно и к лучшему... Доброй ночи.
— И тебе доброй ночи.
Глава 20.
Шейн открыл глаза. Утро, девять часов. Время.
Вселение прошло без сучка и задоринки. Он опасался, что ему не откроют до утра, но заведение переживало не лучшие времена, и его приняли как дорогого гостя, даже, несмотря на американский акцент. Хозяйка, монументальная женщина лет пятидесяти, самолично встретила его, быстро записала в огромный гроссбух тисненой кожи, помнивший, наверное, еще времена лихой королевы Бесс, любившей гульнуть в трактирах со своими бравыми моряками и самолично же провела наверх, в лучший номер. Шейн, разумеется, и ей предложил натуральный обмен и встретил куда большее понимание. Он жил здесь уже почти неделю, терпеливо ожидая условного сигнала о долгожданной встрече. Бездельничать было опасно, праздный приезжий немедленно попал бы 'на карандаш' минимум полиции, если не кому повъедливей и пострашнее. Поэтому день за днем Шейн ровно в десять утра выходил из номеров со своим чемоданом наперевес и возвращался уже затемно. Как правило, хотя бы с одним подписанным контрактом. Иногда он философски думал, что неправильно выбрал профессию. Как настоящий коммивояжер он мог бы добиться многого.
Но сегодня он, наконец, получил знак, сигнал о времени встречи и был во всеоружии, готов к работе и предстоящим делам.
Номер был двухкомнатный и даже с собственным ватерклозетом, так что утренний туалет не занял много времени. Шейн закончил умывание и бритье в четверть десятого. Оделся, даже затянул галстук. Придирчиво осмотрел номер, машинально поправил чуть смятую постель. Бросил косой взгляд на очередной 'Кто-то болтал!' намертво приклеенный прямо по центру двери — здесь злой немец с оскалом людоеда алчно взирал из кабины самолета на беззащитный морской караван. Выглянул в окно, выходящее на противоположную от тупичка сторону, на большую улицу.
Ньюпорт проснулся и кипел жизнью. Автомобилей было мало, гораздо чаще встречались переживающие второе рождение разнообразные повозки на конной тяге, звенели гудки общественного транспорта, мимо проплыл, стуча и лязгая на повороте маленький трамвайчик. Детвора бежала за ним, норовя прокатиться на подножке или уцепившись сзади. Почти что мирная жизнь. Впрочем, опытный взгляд Шейна отметил вооруженного (невиданное дело!) полисмена, общую потертость и поношенность одежд прохожих, их целеустремленный деловой вид. Среди снующих людей не было праздных и просто гуляющих. Все были озабочены и все спешили.