— Союзники! Союзники!
Вдалеке показалась маленькая точка, быстро превратившаяся в немецкий связной самолет. Сделав круг над полем, он зашел на посадку и после короткой пробежки замер прямо посреди полосы. Из кабины, на ходу сбрасывая шлем и одевая фуражку на взъерошенный ежик коротких волос, буквально вылетел офицер в форме ВВС ГДР с погонами полковника. У Минина отвисла челюсть. По отдельности легкий самолет, немец и полковник на их 'точке' появиться вполне могли, но чтобы сразу и в такой спешке... В воздухе отчетливо запахло авралом и неприятностями. Как чувствовал, подумал Минин, похвалил себя за предусмотрительность и двинулся к нежданному пришельцу.
Как оказалось, по-русски немец говорил вполне сносно.
— Кто здесь главный. Меня послать генерал Шмульке! Ваш сосед!
Минин подошел к полковнику, стараясь совместить спешку и начальственное достоинство. Приветствовать союзника было необходимо, но делать полный доклад вышестоящему офицеру он не собирался. Обычно такие вопросы решал сам Миргородский, не допуская к ним даже Гусева.
— Замполит Минин. Временно исполняющий обязанности командира полка.
— Полковник Тайтман! — назвался немец и немедленно перешел к делу. — Пришел просить ваш содействие.
— Что произошло, това... камрад полковник?
Тайтман вытащил из сумки карту.
— Бриттен. Сейчас наш возвращаются назад. Тяжелые бои. Половина час назад бомбардир разбомбили наш аэродром, еще два сосед. Мы хотели просить разрешение принять у вас хотя бы истребители. У нас порвана связь. Не работает! Этот, — немец запнулся, явно подыскивая достаточно уничижительное определение для своего 'кукурузника, — Самолет — единственное, что начало летать. Прошу содействие. Но англичан не будут разбираться немецкий аэродром или русский. Они могут ударить и по вас.
Несколько мгновений Минин морщил брови, осмысливал сказанное, затем замер под вопросительными взглядами летного состава. Вот оно! Значит, недаром опасался! Но как ему поступить? Миргородский конечно разобрался бы в ситуации, но никаких инструкций на счет помощи союзнику он не оставил. И что делать ему? Поднять яки? Так можно выработать горючее и получить бомбы в момент заправки. Идти в бой? Частоты, взаимодействие, да просто порядок вступления в сражение не обговорены. Что делать то?
Сомнения разрешили связисты. Их командир капитан Старостин, зная про учебную тревогу, получив телефонограмму, лично выбежал на поле. Он бежал через все поле, наплевав на порядок, размахивая листом бумаги и истошно вопя:
— Павел Андреевич! Сигнал со станции, пробились таки! Группа самолетов! Идут к нам! На запросы не отвечают!
Немец вопросительно посмотрел на замполита. Глаза у него были налиты кровью, лицо набрякло морщинами, полковник смертельно устал и, судя по всему, был готов к отказу. По уму Минин и должен был ему отказать, если строго трактовать установку 'на провокации не поддаваться'. Тем более что в таких условиях 'англичан' и в самом деле не будут разбираться, чей аэродром, немецкий или русский.
— Камрад, какие будут ваши распоряжения? — спросил немец, с ноткой безнадежности в голосе.
Минин крепче сжал томик Основателя и дал резкую отмашку.
— По машинам! — а потом, обернувшись, крикнул немцу. — Предупреди своих, чтобы ваши люссеры моим парням под прицел не лезли! Старостин, дай ему связь, как хочешь, но дай!
И, уже не слушая ответа связиста, полез в кабину яка.
Самолеты прокатывались по аэродрому в кажущейся анархии, но на самом деле в строгом выверенном порядке. Лязгали лебедки, стреляли толкачи, запускающие моторы. Гул авиадвижков повис над полем, как будто одновременно зазвенели десятки гигантских комаров. Но, перекрывая их, далеко вокруг разносился рык Минина из открытого фонаря самолета:
— Не спать! Не спать! Что, лентяи, будем ждать пока империализм сам к нам прилетит!? На взлет!!!
— Комэск-один Кедру. Группа собрана.
— Вас понял. Алексей, веди. Остальным напоминаю о радиодисциплине. Кто нарушит — будут сдавать кросс в противогазах. На время.
Новые радиостанции, это просто сказка какая-то, подумал Минин. Прежние чудеса отечественной радиотехники давали такой мощный фон помех и треска, что все общение сводилось к простейшим командам и ругани. А теперь можно целые монологи закатывать, не то, что боевые приказы отдавать. Новенькое радио настолько отличалось в лучшую сторону, что в полку курсировали стойкие слухи о том, что это немецкая техника, упакованная в отечественные корпуса с отечественными же буковками. С этими упадочническими и пораженческими слухами Минин боролся и пресекал, но безуспешно.
— Суров ты, Пал Андреич!
— Бортников, это и тебя касается!
— Вижу немцев. Группа бомбардировщиков. Идут с превышением.
— Уверен, что немцы?
— Их вундеры ни с чем не спутаешь.
Отдаленные точки больше похожие на мушек за стеклом Минин видел, но разобрать в них самолеты, да еще с определением типа было выше его способностей. Комполка снова по-доброму позавидовал таким как Белоярцев с их орлиным глазом. Его собственных 'гляделок' хватало ровно на то, чтобы пройти комиссию и получить допуск к полетам.
— Смотри у меня. Вон Рунге авианосец спутал! — ругнулся Минин, уже для порядка. Стремительно приближающиеся силуэты двухмоторных бомбардировщиков действительно говорили сами за себя. Небо было чистым, с редкими хлопьями крошечных облачков. Водяная гладь под ними совершенно пуста, отливая непрозрачной синевой, ни единого судна. Рассказывали, что совсем недавно в проливе было тесно от судов, как-никак одна из основных морских артерий Европы, но сам он этого конечно уже не видел. Это понятно, теперь идти по Ла-Маншу, ставшему естественной линией фронта, тем более днем, мог только сумасшедший или прикрытый мощным эскортом.
— Люссеры! Вижу люссеров!
Следом за бомбардировщиками шла четверка истребителей. Хорошо шла, на загляденье. Опытные пилоты, возможно даже 'Красные звезды'. Их дивизия воевала восточнее, и до сегодняшнего дня летчики полка в воздухе их пилотов не встречали. Но все когда-нибудь случается впервые.
Немцы не выглядели ни потрепанными, ни тем более пораженцами. Самолеты держали строй ровно, никаких внешних повреждений и дымов не наблюдалось. В голове у замполита немедленно закружилась карусель подозрительных догадок, что бы это могло значить. Самой ужасной была мысль о возможной провокации, подставном 'немецком' полкане и засаде в облаках или даже ударе по открытому аэродрому.
В конце концов, норвежская потасовка началась с меньшего.
— Кто англичан видит?! — прорычал в микрофон Минин, теряя остатки политеса и выдержки, — Бошками крутите!
— Я вижу, — кажется, это был голос Белоярцева, как обычно выдержанный, лишь слегка дрожащий от азарта.
— Бомбардировщики?!
— Не... Спитфайры. Эй, народ, не дергайтесь! Мы идем по солнцу, они нас еще не видят. К немцам пристраиваются, сейчас 'чудов' драконить будут.
— А где бомбардировщики? — Минин нервничал. Больше всего он волновался за свой аэродром. — Ты же у нас самый глазастый! Где блейнхеймы?!
— Нет никаких бомбардировщиков. Только немецкие. Их сейчас потрошить будут!
— Английские! Ты ихние смотри!
— Нет английских, Павел! Повторяю, нету!
У Минина отлегло от сердца.
— Ну, раз нет блейнхеймов...
— Они нас увидели! Определились, мать вашу! Первая, боевой разворот вправо!
Остальные эскадрильи повторить маневр не успевали.
— Бортников, ты их видишь?
— Вижу. Штук двадцать. Идут на нас. Что делать будем?
— Полк. Слушай мою команду! Атакуем!
Замполита снедала злость на злость на самого себя — скомандовав атаку сразу, он мог бы подловить врагов, но перестраховка съела весь запас неожиданности и по-настоящему хорошей внезапной атаки теперь не получится. Однако, численное превосходство по-прежнему было за 'сталинскими соколами'. Что же, будем по старинке, лоб в лоб и посмотрим, у кого яйца стальные, а у кого крашеные.
Первая эскадрилья ушла на боевой разворот. Видя маневры группы русских, англичане оставили несколько машин атаковать бомбардировщики, а остальные пошли навстречу якам. Уже боковым зрением Белоярцев отметил, как задергавшиеся британцы проморгали четверку люссеров бьющих со стороны солнца, от бомбардировщиков потянулись длинные замедленные строчки пулеметных очередей. Дымили, работая на форсаже моторы уходящих вундеров.
Сближение. Короткий миг для машин, встречающихся на скоростях в районе тысячи километров в час. Того гляди встречные скорости станут такими, что превзойдут звуковую. Короткие лающие залпы пушек, треск пулеметов. А потом немедленный уход в сторону, на горизонталь, на вертикаль, лишь бы не проглядеть противника, лишь бы не попали...
Белоярцев сумел добиться превышения над истребителями противника. Да и солнце сейчас играло в его пользу. Пока англичане рубились с яками Минина, у него было время принять решение. Оставив одно звено на верху, восьмерка яков с переворотом сорвалась в пике. Мелькали стремительные силуэты. Глаз отказывался видеть, кто с кем сражался и мешал спитфайры и яки в один яркий калейдоскоп. Лишь в отдельные мгновения крыло характерной эллипсовидной формы позволяло понять, что это враг.
Поймав в прицел в краткий миг маневра спитфайр Белоярцев тянул ручку на себя, занимая выгодную позицию для стрельбы. Похоже, англичанин его не видел., время замедлилось, секунды отстукивали все медленнее, как тянущаяся патока.
Мотор пел свою песню на пару со стабилизатором. Вот он, в перекрестье! Ближе, ближе, ближе, пока крылья не заполнили весь внешний вид из кабины. Очередь! Пушка и пулемет отстучали положенное. Ну, где он? Ведомый Иван одобрительно восклицал, як аса, выходя из под вероятной атаки, ушел в глубокий вираж. Белоярцев еще раз мотнул головой, высматривая подстреленного противника, но сбитый англичанин исчез, не оставив даже дымного следа.
Вся схватка заняла едва ли четверть минуты, теперь время развернулось как сжатая пружина, все происходило очень быстро, события толпились как пассажиры в трамвае в час пик — торопливо сталкиваясь и напирая друг на друга.
Рыча мотором, як кинулся в самую гущу схватки, высматривая нового противника, тот не заставил себя искать, принимая вызов.
'Рафовцы' или кто там рулил спитфайрами, не разобрались, кто перед ними и вели бой в привычной 'противолюссерной' тактике, упирая в маневрирование на виражах. Против немцев это было самое рецептурное, на горизонтали истребители Роберта Люссера несколько уступали англичанам. Но против легкого яка, способного разворачиваться 'на пятке' это было не лучшим решением.
Спитфайр заложил такой вираж, что у Белоярцева в глазах потемнело при попытке повторить маневр. Но як послушно развернулся, рывком сбрасывая скорость, разогнавшийся спитфайр проскочил побоку и оказался в перекрестье прицела, но лишь на мгновение, короткая очередь с яка прошла впритирку, и все же мимо. Англичанин рывками бросал свою машину из стороны в сторону, то сбрасывая газ, то выжимая свой 'мерлин' до густого черного дыма плотными клочьями летящего из выхлопа. Белоярцев было снова 'схватил' его, но в тот самый момент, когда палец аса выбирал последние сотые миллиметра хода спуска, спитфайр ушел вниз на форсаже. Второй промах.
Ведомый азартно вопил, требуя хлопнуть вражину как таракана тапком. Внезапно, прямо перед фонарем пролетели веселые огоньки, а затем промелькнула тень контратаковавшего истребителя. Проспал зараза! Вернемся, Ваня, вздрючу тебя по полной, подумал Белоярцев, чтобы не под руку орал, а по сторонам глядел.
А где же англичане? Бой закончился так же внезапно, как и начался. Небо было чистым. Еще кто-то то ли ругался, то ли веселился на немецком. Минин грозным басом требовал соблюдения дисциплины и сбора группы. А Белоярцев наконец свободно вздохнувший снова повел удержавшихся за ним пилотов на боевой разворот, присмотреть за солнцем.
— Что, Пал Андреич, империализм не прошел? — не удержался он от ехидной, но безобидной радиоподначки.
— И не пройдет, — солидно ответил Минин, отдуваясь так, что его паровозное пыхтение шумно вырывалось из наушников. — Все, отстрелялись, домой. За тылами посматривайте.
Немцев намеревались проводить на следующий день, всем полком, после короткого, но вдумчивого гуляния. 83-й обошелся без потерь, не считая пробоин и несущественных повреждений. Правда и сбитые англичане тоже выглядели сомнительными. Зато прошлись парадным строем над союзниками, покачивая крыльями и сопровождая парами посадку бомбардировщиков. И если бы не ограниченный запас горючего, устроили бы парад над штабом самого Рихтгофена.
После посадки пилотов встретил Миргородский, разъяренный до багрового свечения. Как оказалось, он рванул домой сразу же, как только услышал про взлет полка. Командир ревел, гремел, размахивал кулаками и обещал разобрать на комплектующие всех сволочей, что только чудом и по исключительной глупости не подвели отца-командира под трибунал за непредвиденные потери. Отвопив свое, он как то быстро успокоился, сдержанно поздравил всех с успешной операцией и напоследок сквозь зубы отметил, что и замполиты на что-то годятся.
Самыми довольными выглядели немцы, поднимавшие далеко за полночь в столовой при штабе тосты за хороший 'рюсски самолет' и 'славный парень Иван льетчик'.
К следующему утру, еще затемно, аэродром превратился в разбуженный улей. По дорогам потянулась вереница машин набитых 'смершевцами', частями усиления и прочим служилым людом. В небе повис плотный зонтик истребителей прикрытия, пропустивший три специальных курьерских самолета, высадивших толпу журналистов. Щелкали фотоаппараты, скрипели перья в журналистских блокнотах, Миргородский тяжко страдал от невозможности свирепо матюгнуться за всю калининскую
Охрану и контроль полностью взяла на себя контрразведка фронта, поэтому полковой особист оказался не у дел. Не особо печалясь по этому поводу, он заперся в своем кабинете и думал. Он был уже не молод, начинал свою службу в Китае, постепенно продвигаясь по служебной лестнице снизу вверх и по географии с востока на запад. Он не был гением аналитики и прогноза, что и сам прекрасно понимал, но это был умный и опытный человек. И он хорошо видел, что объемы шумихи и ажиотажа с привлечением крупных военных чинов и светил военной журналистики категорически не соответствуют масштабам случившейся схватки.
И это все не спроста.
Глава 16.
Наталья вышла в кухню, придерживая стопку грязных тарелок. Шанов проводил ее недоуменным взглядом, но воздержался от вопросов. Они с сыном давно привыкли есть у себя в комнате. С тех пор, как Дмитрий повадился занимать кухню. Муж и отец уже не жил с ними, а привычка осталась.
Шанов сидел рядом с титаном на низенькой табуреточке, колдуя над стопкой поленьев. Он выбирал отдельные полешки, придирчиво осматривал, поднося едва ли не к самому носу. Некоторые отправлял обратно, в общую кучу, другие ставил на попа и быстрыми движениями широкого тесака раскалывал вдоль волокон, превращая несколькими ударами в пучок тонких лучин. Зрелище было красивое и странное, восхищающее точностью, удивляющее бессмысленностью.
