— А не проще было бы меня переправить сюда в качестве туриста, а не гида? — спросила Ирина, скептически прищурившись.
— Турист по закону может получить статус колониста, если захочет, — это указывается в марсианской визе, — а гид подписывает с фирмой контракт на определенное количество лет, — ответил я. — Это хоть как-то должно было бы усыпить бдительность врага, если за тобой следили. А потом, я не знаю, я просто предполагаю многое: может, Владимир и не хотел тебя прятать, а, напротив, держал бы рядом с собой, на виду, чтобы охранять самому. У него могли быть на этот счет исключительно свои соображения. А вдруг затея с Джованни провалилась бы? Тогда он вынужден был бы использовать как приманку тебя, как ключ к базе, — это уже не столь важно...
— Мне иногда кажется, — сказала Ирина неприязненно, — что ты такой же циничный, как и все эти "подпольщики"!
— Самому противно, — ухмыльнулся я.
— И как же ты тогда объясняешь смерть моего близкого человека и этого несчастного итальянца? — с некоторым вызовом спросила она.
— Ну не знаю, — задумался я, — возможно, Владимир нашел кого-то из ренегатов здесь, на Марсе, а возможно, его подозревали в том, что он знает больше, чем делает вид, — он мог сам знать местоположение объекта, и за ним давно следили. А может, раскусили его затею с итальянцем — этого я не знаю... Хотя нет... Затеи с Джованни не раскусили — иначе он остался бы жив.
— С чего ты взял? — настороженно спросила Ирина.
— А зачем его убивать, если он "пустышка"? — задал я ответный вопрос. — Я думаю, что Джованни подписал себе смертный приговор этим стихотворением. Кто-то заметил, что он его пишет, кто-то прочел его и понял, что Джованни никак не посыльный, но и не "пустышка", раз пытается кого-то предупредить и намекает на узурпаторство Посейдона. Врагу стало ясно, что он играет против.
— Кому же он написал этот стих? — спросила Ирина.
— Стих он написал тебе, — уверенно сказал я. — Потому что понял, что ты как-то с Владимиром связана, но не знаешь всего...
— Как?
— Тут я виноват, — вздохнул я.
— Как??? — Она подняла брови.
— Итальянец все понял по твоему бластеру — он был неглупым человеком, — ответил я мрачно. — Он видел, какое табельное оружие носят офицеры, а то, как ты легко им воспользовалась, испугавшись за мою жизнь, выдавало то, что хоть ты и связана с разведкой, но не напрямую, косвенно, и вряд ли что-то важное знаешь, иначе не выдала бы себя так просто. Отсюда вывод: тебя надо предупредить. Каким-то образом Джованни знал, что ключом к базе является человек, просто не знал — кто именно. Тогда, возле завода, итальянец пытался нам намекнуть, но испугался, что нас прослушивают узконаправленным микрофоном, а потом, видно, решил написать стихи. Он подозревал, что его убьют, потому что, украв у Дроновой мелок, которым написал стихи, он оставил его в своем рюкзаке, чтобы мы поняли, если что случится, кто автор этого послания. А подозревал он это потому, что было ясно: враг в группе тоже видел твой бластер и тоже сделал верные выводы о твоем предназначении.
— А в чем твоя вина? — уже более мягко спросила Ирина.
— Я не заметил твоего бластера в закрытой кобуре, — сказал я, — и даже внимания не обратил. Поэтому когда ты им воспользовалась в тот момент, с гарпией, я не был готов и удивился, невольно заострив внимание всей группы на этом происшествии, — в общем, свалял дурака... И надо заметить, что это именно я невольно спровоцировал "крота" насторожиться и заострить внимание на твоей персоне... Из-за меня погиб Джованни, из-за меня нас стали преследовать, погиб "Ящер" и вообще множество других... Вот такой я горе-Охотник... и имя мне не Странный, а "Земное Убожество", "Хромой На Ум"...
Я замолчал — на душе было погано до предела, особенно погано, сознавая, что все это мне приходится говорить девушке, которую я, кажется, сильно люблю, и ее неискушенность, наивность и идеализм на деле ничуть не хуже моего "опыта" и "глубоких" знаний... Я залпом допил крепкую кислятину из кружки и прикурил следующую сигарету от предыдущей, избегая встречаться взглядом с Ириной. В этот момент я ненавидел и презирал себя всем телом и душой... Даже в животе стало противно мутить...
Вдруг Ирина резко наклонилась ко мне и поцеловала в щеку.
— Не говори ерунды, Дэн, — сказала она неожиданно ласково. — Ты самый лучший, и я тебя очень люблю...
Даже если бы сейчас прямо передо мной возник во вспышке пламени Дарби с парой снежно-белых крыльев за спиной и светящимся бубликом над лысеющим черепом, я не так был бы поражен, как в эти мгновения. Слова Ирины отдавались в ушах как звон оплеухи или разряд грома... Наверное, вид у меня совсем уж жалкий, раз она стала меня утешать...
— Дэн, это я сама "вселенское недоразумение", — сказала она, глядя мне в глаза. — Мне с самого начала не стоило во все это влезать, но я так допекала мужа, что хочу помогать ему в его работе хотя бы там, где не надо стрелять, где нет явной опасности... Ты же знаешь, что я ненавижу тайны... Это, наверное, потому, что всегда хочется быть сопричастным к этим тайнам: любопытство — движущая часть человеческой природы... А все оказалось гораздо серьезнее и страшнее, чем мы могли вообразить. Мне надо было все рассказать тебе сразу, но я боялась — не производил ты вначале впечатления серьезного человека, прости, я не сразу тебя поняла... Потом, я не знала, как рассказать о том, что и сама знаю обрывочно, я боялась, что ты примешь меня за опасную сумасшедшую... А когда убили Джованни, да еще и моим бластером... Я совсем растерялась — думала, что со смертью мужа все это закончилось. Я, наоборот, старалась про все это забыть, выбросить из головы, чтобы не мучиться. Я сама виновата, что стала размахивать этим бластером, будь он проклят... Просто оставалась дурацкая надежда на "авось"... Пронесет мимо... Только не со мной... Так что оба мы — два сапога пара... Кажется, так говорят... дай сигарету, пожалуйста...
Я протянул ей сигарету и прислонил пьезоэлемент к кончику. Она опять, как в тот раз, неловко прикурила и с шумом выдохнула дым, уже не закашлявшись.
— А потом, если бы не ты... — продолжила она задумчиво. — Я не знаю... меня бы уже точно раза три убить могли... а хватило бы и одного... И поделом бы мне было за мою наивность и любопытство...
— Прекрати молоть чепуху, — мрачно ответил я, чувствуя, как ко мне возвращаются силы. — Больше никто умирать не будет, кроме разве что всяких подонков... Хватит уже...
Тут краем глаза я заметил, что сидящие в зале продолжают бросать на нас любопытные взгляды, хотя разговаривали мы все это время тихо.
— Да, — продолжила Ирина, — идею про Посейдона предложила я. Муж очень общо ввел меня в курс дела и дал инструкции, что нужно от меня... Все так... Правда, про многое, что ты говорил, я и понятия не имела, ну да ладно... Как ты думаешь, когда писал Джованни свой стих? Вспомнить бы, кто рядом с ним был и мог бы что-то прочесть через плечо...
— Вряд ли мы вспомним. — Я вновь любовался этой непостижимой, как Вселенная, девушкой. — Это произошло между нападением гарпии и до нашего входа на горнодобывающий завод.
— Понятно, что после гарпии, но почему перед входом?
— По крайней мере, сразу после, — сказал я. — Когда напал кадавр, ты въехала на верблюде в ангар к нам с Сибиллой, затем спрыгнула с верблюда и подошла ко мне — клапан твоей кобуры был расстегнут, — ты положила бластер, когда слезала с дромадера, но не застегнула кобуры. Именно в промежутке после этого и как мы спустились в бытовой сектор — было бы удобнее всего незаметно вытащить твой бластер из раскрытой кобуры: в гостиной ты была у меня на виду, да и не только у меня. А это означает, что между гарпией и кадавром Джованни успел обо всем догадаться, украсть у Дроновой мел, сочинить стихи и случайно засветить их перед будущим своим убийцей. Времени у него на это было предостаточно, да и ехали они как попало — кучковались друг с другом по-всякому, а мы с тобой, вместо того чтобы глаз со всех не спускать, играли в сыщиков и ехали спереди, обсуждая этих же людей. Ладно, ты девушка, которая старалась не думать про всякую реальную угрозу, но у меня-то как раз были предчувствия какие-то, да толку-то... Может, Йорген с Сибиллой что-то видели? А! Вспомнил еще одну деталь... Зря ты меня выгораживаешь, ибо тупость моя не знает границ...
— Дэн, ну хватит уже. — Ирина нахмурилась.
— Ничего не хватит, — со злостью произнес я. — После убийства я затеял обыск — все, что я нашел, — это твой бластер под кроватью несчастного итальянца и синий мелок Дроновой у него в рюкзаке, а искал-то я спецоборудование для шпионов! Планетарный передатчик, глушитель к оружию, набор карнавальных масок и резиновые перчатки в горошек, черт...
— Ну? — нетерпеливо перебила меня Ирина.
— Ну а всего этого я не нашел, потому что, видно, нет у меня способностей к логическому мышлению. — Я потер лоб ладонью. — А Йорген ведь мне говорил, что кто-то снимал сигнализацию с двери, — видно, выходил наружу! Мы ведь, как два дурака, весь завод вокруг обошли... а шпион-то не парился! Все, что было у него подозрительного, он мог спокойно положить к верблюду в седельную сумку! Да хоть за ящики в ангаре! А потом взять при отъезде! Ты понимаешь, какой я кретин?
— Мы просто не представляли себе степени опасности, — произнесла Ирина медленно.
— Уж такие-то вещи я должен был представлять себе...
Тут шумно хлопнула входная дверь, послышалось несколько приветственных возгласов с разных сторон.
— Нашли? Молодцы! — низким голосом, слегка растягивая гласные, произнес Калган, подходя к стойке. — Водку наливаем — деньги пропиваем?
— Да все нормально, — вяло ответил я, — вот рассуждаем с женой о судьбах галактики...
— Это вы правильно, это вы по теме, — закивал он с улыбкой. — Бром, дай-ка мне двойную с лимоном, а то после рейда и этой нервотрепки...
Последние слова уже относились к подскочившему к нам бармену.
Я попросил повторить мне "ультрафиолет".
— Да свинокони эти пять солов километр могут ехать! — раздосадованно сплюнул на пол Калган, выпятив торчком свою рыжую бороду. — Упрямее и тупее мулов: как паладины на них ездят? Разве что они сами такие же...
И тут за окнами прогремел раскат грома, да так, что задрожали стекла, и сверкнули зловещие голубоватые блики.
— Дождь, что ли? — удивленно спросил бармен.
— Да непохоже, — прищурясь и глядя на окна, пробормотал Калган.
В ту же минуту где-то совсем рядом взвыла сирена, да так громко, что заложило уши.
У меня по всему телу прошла волна знакомой дрожи, и я понял — вот оно, началось...
Я подбежал к окну и поглядел на небо, насколько позволял угол обзора маленького замызганного, почерневшего с краев стекла.
Мутное дневное небо, обложенное тучами, потемнело, будто неожиданно наступила ночь. Яркий зигзаг молнии разломил черные облака ослепительной трещиной, и опять загрохотало так, что на миг даже заглушило пронзительный вой сирены. Долю секунды было так светло, что вся панорама города стала видна в мельчайших деталях. Но я разглядел на фоне озарившихся на мгновение облаков очертания гигантского черного гриба, напоминающего мухомор не столько формой, сколько бледно-фосфоресцирующими точками в области его "шляпки".
Точки суетились и мельтешили, словно муравьи в муравейнике, совершая, казалось, совсем хаотические движения.
— Я же говорил, что вернется, — мрачно комментировал Калган, подбежавший к соседнему окну. — Они всегда возвращаются — не сразу, так потом...
Сзади меня за плечи обняла Ирина, которая тоже выглянула в окно.
— Ничего, — злорадно проговорил Калган. — Сейчас наши в него из микроволновки шарахнут — будет знать, сволочь...
— Я бы не рекомендовал вашим шарахать в него волновым излучателем, — сказал я, продолжая глядеть на это кошмарное зрелище.
— Это почему же? — Калган вскинул брови и повернулся ко мне. — Разлетаются как мама дай!
— Во-первых, влажность большая, — сказал я. — Во-вторых, они сейчас облачной статикой подпитываются и мощность у них растет, а в-третьих, этот вид надо только "ракетами-невидимками" шарашить — когда в воздухе разлетается облако металлической пыли...
Вновь сверкнула молния, и ее змеистый нервный зигзаг прошел сквозь "гриб" как сквозь бумагу. Точки на "шляпке" вспыхнули ярко-оранжевым светом, а разряд сошелся в тонкий слепящий ярко-фиолетовый пучок и ударил в станционную прожекторную вышку.
Вышка заискрилась, на несколько секунд накалилась сверху сетка ее перекрытий, а прожектора просто сорвало с креплений, и они, на мгновение мигнув, брызнули дождем осколков и полетели на землю.
— Мать моя курящая! — ахнул Калган. — Давно я такого не припомню! Оборзел, гад! Ракет-то у нас и нету...
— Все равно не надо в него из микроволновки стрелять, свяжись со своими! — Я начинал нервничать.
Колган, видно, почувствовал, что я говорю серьезно, и снял с пояса КПК, переводя его в режим коммуникатора...
В это время со стороны площади зажегся белесый дымный полупрозрачный столб, клубящийся паром, и уперся в "гриб".
В то же мгновение вновь сверкнула молния, а светящиеся шарики выстроились в круг, и из его центра ударил в сторону площади яркий столб голубого света. Почти сразу в том месте, куда он уперся, поднялся огненный вихрь, закрутившийся по спирали к черному небу. С улицы донеслись крики и стрельба.
— Твою же мать! — воскликнул Калган.
Все, кто был в баре, прильнули к окнам, многие разразились проклятиями, кто-то стал передергивать затвор автомата.
— Поздно. — Я, стиснув зубы, лихорадочно вынимал все металлические предметы из карманов.
— Дэн, не дури. — Ирина встревоженно глядела на меня.
— Я и не собираюсь, — ответил я как можно спокойнее.
— Эй, ты что это удумал? — Лоб Калгана покрылся испариной.
— Спокойно, я сейчас, — сказал я, ринувшись к двери.
— Я тебе запрещаю, — крикнула Ирина, хватая меня за рукав.
— А я себе разрешаю, — сказал я, вырывая руку и выскакивая во мглу за дверью...
Гром продолжал грохотать, пахло озоном и гарью, а с неба моросил мелкий дождь.
Я быстрым шагом двинулся в сторону площади, глядя на небо и стараясь не упускать из виду дорогу, чтобы не споткнуться.
Сирена смолкла — в ней уже не было надобности: вокруг стоял грохот, сверкали молнии и трещали статические разряды.
Я все шел, пока наконец почему-то не захотел остановиться. У меня стало покалывать в затылке, и по телу прошло несколько легких судорог...
Мышцы моего лица расслабились: было ощущение, что щеки обвисли и отпала нижняя челюсть. Я не видел вокруг себя ничего, кроме "гриба" со светящейся шляпкой и ярких всполохов вокруг него. Звуки в голове постепенно утихли, и наступила тишина... Мягкая, обволакивающая... Какое-то время отвлекали капли холодной воды, падающие с неба на кожу лица и мешающие сосредоточиться... Но постепенно кожа привыкла, и я погрузился в состояние полного покоя. Я вытянул руки вперед, а затем плавно опустил вниз. Потом опять и опять... Мои кисти рук двигались по линии, замкнутой в "восьмерки". Я старался наполнить воздух вокруг себя спокойствием, безразличием и мягкой, позитивной пустотой...
