— В прошлый раз было тоже хорошо, — уклончиво ответил Рован, открывая глаза и притискиваясь поближе к друиду. Поближе к теплу. — Ну же... — и улыбнулся, откидывая голову набок: — Сделай это...
"Сделай..." — эхом пронеслось в мыслях Аша. И он не стал медлить. Клыки осторожно погрузились в шею, и сумеречник вновь ощутил тот самый вкус, которого хотел... хотел? Все эти дни, погоня, сражение... Ради чего? Ради нескольких пьянящих глотков. Жажда. Одержимость. Лишь только вновь попробовав — он понял цену той своей шалости, своей ошибки. Тогда, на берегу.
И не сожалел. Даже осознав, что ценой за осколки воспоминаний стала жажда кровопийцы.
Он знал, что избавиться от нее не удастся. Хотя он и не сделается неживым — уж слишком сильная кровь бессмертных эльфов текла в жилах Аша, уж слишком непростой сидел в нем зверь. Но одержимость не уйдет... даже если Рована не станет. Но думать об этом не хотелось. Сумеречник облизнулся. Он просто наслаждался, хмелея от происходящего, от вкуса крови. Крови вампира.
— Не ври мне. Я не умею прощать. Ни лжи, ни предательства.
Кому он это сказал? Рован округлил глаза в удивлении, всматриваясь в затуманившийся янтарный взгляд, прожигающий насквозь, и вместе с тем — видящий не его. Кого-то, кто был за ним... или в нем. В глубине синевы растеклись изумрудные капли. Заметные только сумеречнику.
— Ты самый сумасшедший эльф, которого мне довелось видеть. Определенно, ты спятил. И я вместе с тобой.
— Ты знал? Знал, что так будет, еще тогда, на берегу? — Аш разлегся рядом и отдыхал. Раны по-прежнему саднили: он слишком выдохся в лесу, чтобы начать регенерировать. Но не ему, воину, привыкать терпеть такое. Два-три дня — и от них останутся только тонкие бледные шрамы. И хорошо, что сейчас ночь — его время, время детей луны. Такое время лечит. Пусть медленно, но затягивает раны, дает дышать полной грудью. И видеть ясно. Выпить крови больше, чем для избавления от жажды, он не решился.
— Если и знал, то какая разница? Ты сам это совершил, я не пытался сделать из тебя вампира. Да его и не вышло из тебя, — устало ответил Рован. Тема ему была неприятна.
И теперь рядом был кто-то... почему-то Аш хотел, чтобы он был. Такое странное, забытое желание. И невозможное. Ведь этот "кто-то" — один из врагов, на кого эльф охотился и всегда убивал без колебаний и сомнений. Безжалостно. Что-то переменилось, сломалось в нем, словно рухнула стена, которую он так тщательно сооружал. И из-за этой рухнувшей стены пахнуло болью.
Снова изумрудные глаза. И жжение в груди. Светлые волосы невесомой волной взметнулись в воздух. Кто-то падал. В груди торчал кинжал. И он, Аш, был тем, кто всадил этот кинжал, тем, кто убил. Кого-то, от кого до сих пор больно. Кого не хотел убивать. Очень близкий. Тот, кто был дорог. И не смог иначе. Убил. И память бережно заслонила эти воспоминания стеной. Стена пошатнулась.
— Опасные ты разбиваешь преграды. Очень опасные, — будто в никуда прошептал он, выныривая из обрывков прошлого, сгребая Рована в охапку и прижимая к себе. Так, словно это было важно. Важно. Для него. Сейчас.
— Я вообще врать не умею, — буркнул Рован, когда Аш наконец-то отпустил его. — Я патологически честен, — на дне синих глаз плескался истеричный смех и что-то еще, не поддающееся объяснению — и подсказывающее друиду не воспринимать слова о венке уж слишком всерьез. — Как тебя хоть зовут-то?
Заявление, что вампир не способен врать, рассмешило Аша и сняло напряжение, однако показать это он не торопился. Но, услышав вопрос, всё же не выдержал. Он редко произносил свое полное имя, но в этот раз решил сделать исключение:
— Саразмананеташтиель, если хочешь знать. Но тебе можно просто Аш, а то язык сломаешь. Да-да, я знаю, мои родители были большими шутниками. Даже для эльфа имя сложное. А это ведь только основная часть. Вот захочу тебя добить, тогда и всё скажу, — внезапно улыбнулся он: имя всегда было для него предметом для шуточек. Рован предусмотрительно промолчал.
— Тут невдалеке ручей, я отойду к нему, — Аш неохотно оторвался от вампира: требовалось заняться ранами. — Вся моя сила ушла в Проклятом лесу, на регенерацию не хватит. Придется лечиться по старинке.
В пещеру Аш вернулся скоро — не прошло и десяти минут — с охапкой сушняка и котелком воды. Повязки были сняты, открывая взору не самые приятные ранения, но после купания эльф выглядел заметно посвежевшим. Разведя костер поближе к выходу, чтобы не мешал дым, и, приладив котелок прямо в огне, он достал из сумки скудные остатки припасов, намереваясь сообразить из них похлебку. Бобы, вяленое мясо, щепотка ароматных трав. Негусто. Правда, еще есть сыр и пара лепешек. Блики огня заплясали на гранях каменных сводов пещеры. Рован вопросительно поднял брови.
— Крови твоей мне мало. Во мне живет вечно голодный зверь. Поэтому пословица про волчий голод — это про меня.
Волосы подвязаны в высокий хвост, чтобы не мешались при перевязке. Усевшись на краю плаща, Аш достал целебное снадобье и принялся смазывать следы побоища густо пахнущей травами мазью, с тревогой поглядывая на вампира и усилием воли давя желание впиться тому в горло... и пить, глотать, возвращая осколками болезненную память.
— Скажи, Рован, куда вы направляетесь? Оборотня ведешь к собратьям в подарок? Не просто так ведь бросил насиженное тепленькое место у людей. Тебе там и еда, и кров, и князь на побегушках. Чего же сорвался? — он затянул повязку на предплечье; на нее хватило остатков туники, а на перевязку груди пришлось пустить кушак. Да уж, выходя из дому, сумеречник к погоне не готовился: он предполагал всего лишь сходить в людскую столицу и назад. — И какого шима вы в лес поперлись? Неужто не слыхал про него? Или столь самоуверен, что рассчитывал выбраться оттуда живым и невредимым? Таких "отважных" много сотен головы там сложили. Ну и зачем ты туда полез? — раздражение Аша имело полные основания — сейчас он расплачивался за чужую глупость, уверенными скупыми движениями, в которых угадывался немалый опыт, накладывая аккуратные повязки.
— Что-то ты не в меру болтлив. Соскучился по мне? От тебя не бегал, не надейся.
— Болтлив? Да, в общем, я никогда не был скуп на слова, тебе всего лишь не выпало со мной поговорить, — спокойно отозвался эльф. — Да ты и сам на молчуна не особо похож.
— Идем к эльфам, светлым. Малыш-оборотень рвется спасти что-то от кого-то, или наоборот. Кто-то ему шепнул, что помощь нужна, вот и возомнил он себя великим героем. А я решил с ним пойти. Вдруг что перепадет. Не вечно же у людишек сидеть. Скучно, — Рован пожал плечами. Всё сказанное было странно ему самому, как и желание отправиться помогать оборотню. — А лес... я туда вообще по пьяни сунулся. Как видишь, всё просто до безобразия.
— Скучающий вампир идет помогать светлым по просьбе оборотня? Ой, не могу, ты меня так больше не смеши, поперхнусь ненароком.
Под сводами пещеры раздался вымученный хохот: таких несуразиц Аш еще не слышал. Чтоб кровосос по доброй воле сунулся к эльфам, да еще светлым, которые спят и видят, как бы изничтожить всю нежить и нечисть? Помогать мальчишке-оборотню? А если прибавить, что упомянутый вампир на пьяную голову горазд соваться в самые гиблые места, то и вовсе со смеху помереть... Вот только не укладывалось всё это в привычную картину, да и сам Рован говорил как-то рассеянно, словно удивлялся своим же действиям.
— Со скуки и не туда полезешь. Ты тоже не сидишь в своем лесу, как я погляжу. Носишься повсюду, спасаешь нечисть от другой нечисти. Видно, по доброте душевной. Кстати, во сколько меня оценили, что ты так кинулся вдогонку? — ехидно осведомился вампир, выразительно глядя на эльфа и стараясь запихнуть голод подальше.
— Не волнуйся, никто меня гоняться за тобой не нанимал. Просто любопытно стало взглянуть на кровососа, который прихватил с собою мой венок. На память, что ли, долгую и светлую? Веночек-то, небось, в лесу посеял. Что ж ты так с памятью?
"Или испугался близкого соседства с друидом, который испытывает определенный интерес к твоей крови? От меня бежал? Вроде бы тебе понравилось, так что бежал не в ту сторону. Или я тебе показался немного грубым? Надо сразу было сказать, что любишь помягче, понежней. Какой-то ты стеснительный вампир, Рован..." — додумал Аш то, что не сказал вслух, уверенный, что кровопийца пока не вылез из его мыслей. А раз не вылез, то пусть получает.
Убрав снадобье в сумку, он достал небольшую флягу. Вино было особое, походное. Его эльф никогда понапрасну не тратил, но сейчас выдался именно тот случай, когда необычные свойства вина были в самый раз. Ароматный, настоянный на целебных травах напиток из дикого винограда и бузины приятным теплом разлился по телу с первого глотка; усталость и боль начали понемногу притупляться. Конечно, вино не сможет излечить, но процесс исцеления ускорит, да и сделает его более терпимым.
— Будешь? Или тебе и так неплохо? — он протянул фляжку вампиру и принялся за поздний ужин. Разговоры разговорами, а волка нужно покормить, пока он не решил покормиться сам, хотя бы за счет того же вампира. С памятного утра зверь внутри Аша стал более нетерпелив, более кровожаден, и если сам друид был не просто взрослым — древним, то снежный волк в нем был еще совсем молодым, азартным, горячим и всегда голодным. Когда сумеречник принимал тотем, его предупреждали, что первую сотню лет зверя будет сложно укрощать. Но Аш не выбирал легких путей и на другой тотем не согласился.
Волк насытился, успокоился и довольно урчал, не подъедая больше силы попытками вырваться наружу. Теперь можно расслабиться... и ответить на призывные взгляды и вполне понятный блеск в глазах Рована. В одно движение оказавшись рядом и бесцеремонно сграбастав за плечи, Аш провел клыками по его шее.
— Да чтоб я еще раз связался с эльфами, — зарычал возмущенный таким обращением вампир. Он жаждал крови, и его раздражало осознание, что так просто ее ему не дадут, а хваленое вампирское очарование на сумеречного не подействует. — Вот только веночка-то и нету, потерялся в пути. Сплетешь новый? Уж его я точно не потеряю, буду хранить и беречь, как память о нашей незабываемой встрече. Может, даже с собой стану носить постоянно. — Рован обнажил клыки в улыбке: — Если уж на то пошло... мне понравилось тогда на озере. Безумно, — жарко выдохнул он и тут же продолжил, как ни в чем не бывало: — Заскучаю, достану и предамся воспоминаниям.
— Понравилось, говоришь? — прошипел сумеречник ему на ухо, прочерчивая клыками на его коже дорожки, царапая и слизывая выступающие капли темной крови, мерцающие в отблесках костра. — Нравится, да? Нравится зверь во мне?
— Нравится, нравится... — быстро зашептал Рован, с трудом совладав с желанием вывернуться и заехать по наглой физиономии зарвавшегося эльфа, так властно заявляющего на него свои права.
"Клыки... клыки... убейте меня..." — отстраненно подумал он, на миг представив, что будет, если друид сейчас примет свою вторую ипостась, и нервно сглотнул, отгоняя непрошеные мысли. Призрак волчьей пасти, смыкающейся на его шее, ясно отпечатался в сознании.
Не в силах больше сдерживаться, Аш впился в вену вампира, жадно глотая приторную влагу, незаметно для себя погружаясь в видение, смешивая его с реальностью, не осознавая, что есть, а что было.
Солнечные блики в изумруде глаз...
Ярко-васильковый взгляд...
Непослушные пшеничные вихры, пахнущие медом...
Светлые шелковистые пряди, ласкающие пальцы...
Горячее хрупкое тело, прильнувшее, трепетное...
Сильное, смуглое, рвущееся навстречу, острые клыки...
Жар страсти, тихий стон...
Сдавленный рык, кровавый ритуал...
"Не приручай к своему вкусу, не позволяй привыкнуть", — мысли вампира путались, переплетались, не давая возможности связно ответить. Жажда, ставшая еще невыносимее, затмевала разум, застилала глаза красной дымкой. Так сладко, так хочется большего.
"Не приручать? А ты мне запрети. Что сейчас осталось в тебе твоего? Мои слова, мои мысли, мои желания — всё это в тебе, в твоей голове, в твоей душе, если она у тебя есть. Моя кровь струится по твоим венам. Если так хочешь — разорви эту связь, отдели себя от меня. Теперь, когда я позволил, когда сам всё тебе дал. Давай, сбеги прямо сейчас, через секунду будет поздно. Или мне показалось, что ты просишь еще?" — Аш наслаждался происходящим, это было что-то невозможное, что-то за гранью понимания.
Воздух в пещере раскалился; казалось, он светится не только отблесками костра, но и жаром двух тел — сплетенных воедино, впиваясь беспощадно, разрывая зубами друг друга. В алых бликах огня выгибалась спина вампира, извивающегося в хватке Аша, а тот стискивал кольцо рук так, словно хотел пригвоздить Рована навечно, приковать к себе. Заставить помнить даже на краю света, что есть такое дикое, такое невозможное наслаждение.
Стоны, вскрики, рычание, сбивчивое тяжелое дыхание. Ощущение грозового облака, пронизанного молниями, — и этим нужно дышать. Необходимо. Чтобы не задохнуться от запаха крови, смешавшегося с запахом желания. Неукротимая жажда. Обладание. Одержимость. Неважно. Когда и чьи клыки впиваются в шею — неважно. Рвать, перекатываясь по каменному полу. Объятья, царапины, укусы. Сойти с ума, не помнить себя, не знать — зачем. Объединяться, разделяя на двоих, становиться единым целым, неделимым.
Крупная дрожь, сотрясающая тело. Хриплый вздох сквозь глухие стоны. Острые осколки разлетающегося сознания больно ранят, но только слаще, только пьянее от этой боли. Не чувствовать себя. Только его. Терпкий медовый яд экстаза, разливающийся по венам, заменяя кровь. Дикая кровавая эйфория.
"Ты всё еще хочешь сбежать?" — последняя мысль перед тем, как раствориться в наслаждении, сквозь срывающийся крик.
— Я сбегу, — хрипло произнес Рован, внезапно с силой отталкивая от себя эльфа и быстро поднимаясь на ноги.
Ровно пройти по скользкому полу, не выдавая дрожи от нервного напряжения, не оборачиваться, не смотреть. Ни на него, ни под ноги, не дышать.
Раскаленный воздух взрывал грудь. Если бы Аш мог раствориться в нем, то сделал бы это. Стать дыханием того, другого... кого? Вдох. Выдох. Просто вот так, одним воздухом. Больно. Невозможно притягательно. Гореть. Дальше. Больше. Не отпускать, не разрывать обжигающую цепь, сковавшую воедино. Желать снова и снова. Полного обладания. Абсолютной власти.
Нет, не нужна была сумеречнику покорность, не нужно послушание, но вот такой бунтарский взгляд. Аш помнил его. Вызов. Когда это случилось? В какой миг? Он не знал, да и не хотел знать. Просто ощущал себя невероятно живым. Неразрывным с другим существом. Просто быть. С ним. Здесь и сейчас. Синие или зеленые? Изумрудные или васильковые?
— Кто тебя отпустит?
Рука схватила вампира за запястье. Рывок на себя. Сомкнувшееся кольцо рук. Удержать. Рован молчал.
— Просто лежи так. И не дергайся.
Он отпустит. Потом. Не сейчас. А сейчас просто вот так, держа в объятьях, касаясь губами виска, чувствуя тяжесть тела на своем. Не отпускать. Потом пожалеет. Сумеречник точно знал, что пожалеет. О том, что удержал. О том, что позволил себе показать себя настоящего. Не сдерживаться, не щадить, отдать весь свой огонь, разделить неделимое. Позволить хоть ненадолго, но стать частью себя. И упиваться этим единением, тонуть в хмельном наслаждении. Желать, так неудержимо, дико желать. Раскаленной лавой прогоняя кровь по венам. Просто стиснуть зубы и не отпускать. Не сейчас. Только не сейчас. Дробиться на части, споря с самим собой. Не мысли, чувства. Если бы вампир мог заглянуть, то увидел бы настоящий ад, творящийся в душе эльфа. И испугался бы увиденного.
