— Узнаю нашу Кару. Сплошные оправдания безалаберности, — проворчал Сэнд, плохо скрывая звучавшую в голосе заинтересованность. — Не мудрено, что тебя выперли из Академии.
— Не знаю, как Академии, а мне это, как видишь, только на пользу пошло, — со смешком отпарировала колдунья.
Между тем, они подошли к зарослям полыни в углу двора, где, по словам привратника, был спрятан ход под землю. Эйлин было жаль прерывать разговор. Она и не думала, что Кара, чистый практик и импровизатор, способна вывести какие-то принципы из собственного опыта. Она неожиданно спросила:
— Кара, а ты не думала заняться преподаванием? Открыть какие-нибудь независимые курсы? Те, кто сможет их благополучно закончить, уж точно будут лучшими из лучших.
— Шутишь как всегда?
— Даже не думаю, — серьёзно ответила Эйлин.
— Забавно было бы на это посмотреть, — наигранно-ехидно встрял Сэнд.
— Я бы тоже взяла у тебя несколько уроков.
В ответ колдунья лишь проворчала:
— Я ещё не всю канализацию Фаэруна с вами облазила.
Маг вздохнул, указав на свежепримятую траву около люка.
— Не зря я потратил время на маски. Нам всё-таки придётся туда спускаться, будь оно неладно.
Простой двусторонний замок на ржавой решётке низенького колодца поддался легко. Сэнд педантично проконтролировал, чтобы перед спуском каждый выпил иммунное зелье и надел пропитанную специальным составом защитную маску — упрощённый вариант его патентованной маски-шлема. Сиё изобретение, с подачи Мела получившее наименование намордника, не вызвало особых восторгов, но было полезным элементом оснащения. Запах — не самое страшное, с чем они могли столкнуться. Куда хуже было бы отравиться ядовитыми испарениями или подцепить какую-нибудь болячку от канализационных тварей.
Эйлин
Мы по очереди изучали карту канализации Гильдии Магов и прилегающих кварталов — измохратанный кусок пергамента с едва различимой намёткой каналов, которую где-то отрыл сообразительный и расторопный Азгар.
Интересный он, этот лесной дядька. У него в комнате даже книжная полка оказалась. Две книги лежали на тумбочке у кровати, значит, и правда, читал. Одной из них была не-упомнила-чья баллада о последней войне с Королём Теней в скромном мягком переплёте за пять грошей. Интересно, много они там в балладах наврали или не больше, чем обычно? Надо бы как-нибудь ознакомиться. Был ещё чуть потрёпанный, как всякая любимая книга, сборник лирики популярной местной поэтессы. Аладжи, увлекающийся чтением — это более чем любопытно. Должно быть, он долго прожил у магов. Он хорошо говорит на Общем для существа с нечеловеческим устройством гортани. И голос у него добрый и спокойный, даже когда он ворчит на Мела.
Сэнд тоже, как всегда, полон сюрпризов. Его стремительное назначение главой алхимиков не лезло ни в какие рамки случайности, это и дитю было ясно. У Кары были на этот счёт свои догадки, но... не может же всё быть так просто. Я не отказываю Сэнду в умении быть обаятельным и не сомневаюсь в его праве занимать эту должность. Допускаю, что эта эльфийская леди Уотердипа, которую мне уже не терпится увидеть живьём, мгновенно оценила его таланты. Ну, или, как думает Кара, банально запала на него. Но слишком часто я убеждалась, что стихийные решения людей, наделённых какой-то властью, оказываются таковыми лишь на первый взгляд — пламенный привет сэру Нивалю. Надо присмотреть за Сэндом. Кроме неискренности, которую, откровенно говоря, следовало ожидать, я почувствовала в его взгляде и словах нечто более опасное — тонкий ледок нерешительности. Как он там однажды сказал? Боги считают искренним того, кто сражается с демонами собственных, а не чужих сомнений. Не очень понятно и, возможно, спорно, но... что ж за демон одолевает тебя, Сэнд? Какой из? Смею ли я надеяться, что мы с тобой сможем помочь друг другу?
Понять что-либо на схеме было трудно, но стоило на всякий экстренный случай запомнить хотя бы основные развилки и расположение колодцев. Прочие же детали надёжно отпечатаются в памяти Мела, да и Мышь не даст заплутать.
Все эти проверки снаряжения, напоминания о сигналах и способах построения на все ситуации — рутина. Но рутина очень важная, каким бы спетым ни был отряд. Это настраивает на совместную работу, что важно для меня — я должна быть готова в любой момент стать и голосом, и нервом команды, протянуть гармонические нити к сердцам, не дать многоголосой душе отряда распасться на страхи и эмоции. Это нужно Касавиру, потому, что, случись серьёзный бой, ему придётся следить за нашим состоянием, лечить на ходу. И магам это тоже нужно. И новичкам вроде Мела. Он должен был почувствовать себя частью команды и уяснить, в каких случаях инициатива приветствуется, а в каких за неё уши обрывают, чтобы не повторилась наша общая ошибка...
Впрочем, ошибку мы совершили, уже позволив ему пойти с нами. Касавиру это не нравилось. Мне это не нравилось. Мел хороший воин и обладает полезными умениями, но неплохо бы ещё научить его носить нормальные доспехи, защищающие всё тело. В таких местах, как канализация, и пустяковая царапина может доставить массу неприятностей. Но дело было даже не в этом, всё-таки, мальчишка был достаточно ловок и подготовлен, чтобы можно было не бояться за него. Мы просто понимали, что столкновение с формами жизни, обитающими в клоаке городской цивилизации, и сама аура этого места могут дурно повлиять на лесного эльфа, ещё толком не привыкшего к городу. Однако удержать его мог только Сэнд: в его присутствии мы теряли влияние. Он был его формальным хозяином, он привёз его сюда, нёс за него ответственность. И мы возложили бремя отказа на него. Касавир не хотел новых споров и рассчитывал на его благоразумие. Но Сэнд решил, что Мелу это пойдёт на пользу. К тому же, подумали мы, оставлять неуёмного мальчишку, раздразненного обещаниями и уже успевшего найти себе врагов в лице воров, тоже опасно. Мы ведь не знали, скоро ли вернёмся. Экспедиции за травами были временно отменены из-за вчерашней находки в Поющей Роще. Рассчитывать, что ученику главного алхимика будут добросовестно не давать скучать другие маги, было неразумно, а отдавать под присмотр безотказного и ответственного Азгара, отстоявшего день и ночь на дежурстве — просто по-свински.
Въедливый инструктаж Сэнда тоже пошёл в копилку создания настроя. Он, конечно, проживёт день впустую, если не найдёт повод поязвить. Что можно делать в его замечательной маске, чего нельзя. Не чихать, дескать, и в носу не ковырять. Вот смешной! А зачем я, по-твоему, туда иду, если не в носу поковырять в своё удовольствие? Но и такие малоосмысленные наставления тоже, как ни странно, имеют смысл. В последние минуты перед делом, вся эта подготовительная обыденность, перемежаемая такими вот глупыми шуточками, создаёт необходимую лёгкость в голове, позволяет с чистой совестью отодвинуть в сторону всё, что там не понадобится. И, может статься, по возвращении добрая половина терзавших тебя дум благополучно растворится в мировом эфире, недодуманными и потерявшими смысл. И должна быть уверенность, что всё предусмотрено, всё идёт по плану. Оно понятно, что по плану почти никогда не бывает, и всего не предусмотришь. Но даже перед тем, как выдать буйную импровизацию, чтобы всех до кишок продрало, будь любезен настроить инструмент по всем правилам.
Как Красавчик Ксингрум[3], которого за пьяные выходки однажды отправили на два месяца в каменоломни, развлекать исправляющихся пиратов. Это в городском обществе он грубовато-порочный красавец с квадратной челюстью и волнующим баритональным басом, притягивающий взгляды женщин, падких на плохих парней с большими мышцами и кулаками. А там, среди огров, минотавров и своих сородичей-чистокровных орков он, наверное, выглядел сущим городским интеллигентом, "ботаником", как сказал бы Келгар. Вот он и устроил им под конец срока представление — расколошматил в щепки свою гитару, причём, всё больше об их головы. Но перед этим долго настраивал, добивался идеального звука...
Я-то понимаю, каково ему было каждый вечер видеть одни и те же рожи, желающие слушать одни и те же разухабистые песни и ржать над сальными анекдотами. А никуда не денешься. Тут не только на крышу — на каланчу спьяну полезешь "сбацать" для дорогих земляков, да так, чтобы стекла на всю округу звенели. Хотя, это уже из другой песни...
И ещё один бард однажды застрял в горной деревне, убежище контрабандистов. Не успел перебраться через перевал до снегопадов из-за тяжёлой лихорадки, а потом ждал весны, чтобы двинуться на юг — к дому и любимому сыну, которого не видел много месяцев. Тоска, надо думать, была смертная. Но он, как обычно, не унывал. Ему, в отличие от ошалевшего с безнадёги Ксингрума, даже повезло встретить в этом хмуром, отрезанном от мира и закона месте ещё одну залётную пташку, оказавшуюся на мели, — рыжеволосую авантюристку с белой кожей и тонкими запястьями. Она помогла ему встать на ноги и пережить трудную зиму. А он, не похожий на рыхлого городского неженку, но привлекательный, образованный, знающий сотню песен и историй, лёгкий на подъём, эмоциональный, не скупившийся на нежные слова и комплименты, которые так красиво звучали с его мягким акцентом, — тоже скрасил её жизнь, подарил немного праздника. Немного солнца.
Наверное, роскошная пшеничная грива уже стала изжелта-седой, и борода такая же седая, и лицо в морщинах, особенно вокруг глаз...
Что бы там ни говорил Ниваль, они с отцом никогда не бедствовали и не прозябали в ужасных трущобах. И многие на месте мамы были бы счастливы уехать с таким мужчиной в большой город, дающий столько возможностей. Не хотела менять свою жизнь, не любила по-настоящему? Или понимала, что в Уотердипском лабиринте старых домов и дырявых заборов, где ждёт его семилетний сын, праздник закончится? Каждый сделал свой выбор. Она — такой, какой хотела, он — тот, который ему оставался, отцовский. Но ни один бард просто так не оставит женщине свою лютню. Мог бы и побрякушку какую-нибудь. Значит, отчаянно верил, что они ещё встретятся. И она её почему-то не продала и не посчитала за труд захватить с собой в Гавань.
Впрочем, судя по рассказам Ниваля, импульсивные поступки были в отцовской натуре, и терял он на этом порой немало. Одно только и приобрёл — сына, оставленного на его попечение более расчётливой и целеустремлённой особой, чем была моя мать. Никогда раньше не думала, что ребёнок может так чётко унаследовать внешность от одного родителя, а основу характера от другого, даже если был брошен им...
А меня, выходит, связывает с родным отцом лишь растрескавшаяся лютня из подвала, чудом не выброшенная Дэйгуном. Но она заново родилась в моих руках и помогла найти выход эмоциональному и звуковому хаосу в моей душе. И это — немало. Я верю, что, если бы мама дожила до этого момента, если бы узнала, что я унаследовала способности отца и что волшебный инструмент сам выбрал меня в его ученицы — она никогда не позволила бы мне расти безотцовщиной. Я верю, что она была бы мудрой матерью. И принцу Златовласке пришлось бы пододвинуться.
Мы долго светили ли внутрь колодца, чтобы удостовериться в безопасности спуска. Никакой лестницы там не было, но имелись вбитые в кладку железные скобы. Кара при этом не удержалась и выразила надежду, что на сей раз обойдется без обвалов, а то, дескать, второй раз Касавир её точно не поймает. Кас тоже не удержался и, оглядев её с головы до ног, будто что-то прикидывая, с ужасно серьёзным видом протянул: "Я постараюсь". Есть у него чувство юмора, есть. Своеобразное.
Итак, как говорят бывалые рассказчики, мы попали в ад. Это, конечно, громко сказано, до ада там ещё копать и копать. И всё-таки, было ощущение, что, если наша цель преисподняя, то мы на верном пути. Из положительных сторон можно отметить многочисленные семейки светящихся грибов на стенах и потолке. Во-первых, какое-никакое украшение. Особенно хороши были голубые мухоморы с розовыми и оранжевыми крапинками. Сэнд, спустившись в колодец, быстренько набрал себе немножко для изучения. Тонкие белые сопли, свисавшие сверху, были похуже на вид, но давали больше света. Это был большой плюс. Запах, конечно, был ещё тот, но его слегка перебивала пропитка маски, в которой преобладали эвкалипт и чеснок. В общем, терпимо. Кара вот аромата свежего чеснока не любит — ну, так это её проблемы, а меня он очень даже бодрит.
В остальном же это была, наверное, типичная канализация, насколько я в них разбираюсь. Зловонный мусор, сбитый в кучи мутными потоками воды, склизкие кирпичные стены с облепленными налётом жерлами выводных труб, клубящиеся газы, несущие болезнь и смерть, ржавые железные перекрытия и теряющиеся где-то над ними хилые просветы замусоренных ливнёвок. Дрянь, мерзость. Романтика, воспетая бесстрашными искателями приключений. СОКРОВИЩА! Ещё бы, будь я обладательницей неправедно нажитых богатств, я бы их обязательно именно сюда и спрятала. Чтобы этим искателям жизнь мёдом не казалась.
Волнительный холодок пополз-таки по спине, когда я обозревала плавно изгибающийся вправо туннель малого коллектора.
К счастью, русло мелкой речки, протекающей по узкому дну, было снабжено бортиками. Мы разделились "змейкой" по обе стороны потока: Касавир чуть впереди, я наискосок, дальше Мел под бдительным оком Сэнда, а Кара замыкающей. Это давало всем и хороший обзор, и возможность быстро вступить в бой. Жизнь тут кипела — это сразу стало ясно. Того, кто не раз бывал в местах скопления тварей, опыт никогда не подводит. Ты чувствуешь, как тебя окутывают тягучие клочья чужих дыханий, ощупывают сотни бездонных глаз, в которых ненависть борется со страхом. Шипящей змеёй вползает в сознание вероломство уходящей в скользкую неизвестность дороги: вязкий плеск воды, шорох крыс. Крыс ли? И тревожной дробью отдаются в сердце внезапные шлепки капель где-то далеко, за изгибом канала. Фа — си — ля — ми — фа... Мы-и-дём-ис-кать.
Я не отказала себе в удовольствии пропеть зловещим речитативом:
— Чики-чики-тум. Кто не спрятался — мы не виноваты.
И, конечно, удостоилась "особого" взгляда Касавира и ядовитого цыканья Сэнда.
Но тот, кому предназначался этот ободряющий экспромт, хихикнул, пусть и слегка натужно — и тут же в душе вновь всколыхнулось сомнение. Каково лесному созданию, недавно покинувшему родину, здесь, под толщей мёртвого камня, пропитанного отходами магии, вековыми помоями и нечистотами великого города. Он ещё не привык к цивилизации, не научился отличать ценные её плоды от неизбежной гнили. Не сломает ли пережитое его уверенности в выбранной цели и своих силах?
Я повернулась к Мелу и он, почувствовав, что я смотрю на него, взглянул на меня исподлобья настороженным, растерянным зверьком. Ему было действительно слегка не по себе. Может быть, он не понимал, на что идёт, напрашиваясь с нами, а мне не хватило чутья и такта поговорить с ним об этом наедине. Я беспомощно поймала взгляд Сэнда, но тот, кажется, не сомневался в правильности нашего поступка. Это придало мне чуть больше уверенности — он всё-таки, тоже эльф, и благоволит к мальчугану. Мел почувствовал, что вокруг него что-то происходит, и тут же вскинул голову, сдунув зеленоватую прядь со лба. Упрямая сталь сверкнула в серых глазах. Я вздохнула. Не уйдешь. Понятно, что ж тут непонятного.
