— Что-то эти молодые люди напротив мне как бы не нравятся, — заявила предводительша, выплевывая жвачку. — Эй, а ну сюда! — скомандовала она.
Татьяна, было, дернулась подниматься, но Максим, положив ладонь ей на руку, заставил сидеть.
— Я кому говорю?! — повысила голос местная королева.
— Думаю, завтра после обеда я этот вопрос попробую решить, — завершил с Татьяной тему разговора Максим.
— Они что? — искренне удивилась королева. — Пацаны, это же хамство. Будем учить. Ну-ка, сюда их.
В предвкушении спектакля двое из четырех оруженосцев подошли к наглеющей у них на глазах парочке.
— Ну-ка быстренько прыгнули к Марго, — предложил один из них, выпячивающий плечи типа качка. — Она желает с вами познакомиться.
— Это к той курице на насесте? — уточнил Максим. — Рад бы, но я с девушкой.
— Ты не понял? — замахнулся качек, но тут же безвольно отпустил руку и замолчал.
Второй зазывала, покосившись на дружка, пожал плечами и, схватив незнакомца за ворот рубахи, попытался поднять. Для этого пришлось согнуться, и в таком положении он, взвыв, плюхнулся на скамейку.
— Да что они там возятся? Двух гнид притянуть не могут? Ну-ка подойдем! — компания спрыгнула со скамейки и приблизилась к парочке.
— Когда я говорю идти, надо идти! — еще не разобравшись в происходящем, властно объясняла она свое мировоззрение. — А кто не понимает, тому как бы объясняют самыми эффективными методами.
— Это какими? — поинтересовался все еще сидевший на скамейке Максим.
— Болевыми, дружок, болевыми. Тебе — по зубам, ей — она кивнула на Татьяну — по заднице. Хотя какая там... А вы... что? — наконец, обратила она внимание на двух своих слуг.
— Что-то им поплохело, — объяснил Максим.
— Гриб, ты что? Валет, а ты? — теребила она "поплохевших". — Ну, вы пока этих вежливости поучите! — кивнула она двум оставшимся, продолжая теребить выбывших из строя.
Те уже оба сидели на скамейке. Гриб-качок, что-то шепча и разглядывая повисшие плетями руки, Валет — все так же согнувшись и тоже что-то шлепая губами.
— Ну что? Хамишь? — здоровый бугай из оставшихся решил разом сломать нахала и изо всех сил врезал сидящему ногой, нацеливаясь в лицо. Черт его знает почему, но удар пришелся совсем в другое место — между ног дружку, схватившему за руку Татьяну. После этого из исполнителей остался дееспособным только бугай. Но и он, охнув, схватился за ногу и осел возле скамейки.
— Вот теперь можно и познакомиться, — поднялся Максим.
— Да пошел ты, козел, — рванулась было бежать Марго. Но через несколько шагов тоже уселась на землю, недоуменно разглядывая отказавшие ноги.
— А говорите, Марго, Марго. Обыкновенная... ладно. Говоришь, лучше всего доходит боль? Хорошо... Так, хлопцы. Поучите вежливости вашу королеву. Тем самым доходчивым методом. Вот у тебя, Гриб, ремень хороший. Ударов по пять. Каждый. По этому самому месту. По голенькому. У нее как раз оно для этого созрело.
Когда выполните — все пройдет. Но воспитывать от души. Иначе останетесь как сейчас. Вопросы есть? Что? Говори, — разрешил он дергающему головой Грибу.
— Как же я... Если у меня руки...
— Ах, да. Ладно. Действуй. Левой. — И тотчас же качек начал левой рукой потирать правую.
— Теперь всем, — продолжал внушать юноша. — После каждого мата или оскорбления — неделя немоты. До гроба. То, что с вами сейчас, будет каждый раз, когда на людей бросаться будете. Руки-ноги отсохнут!
И языки поганые отгниют. И тебя, Марго, касается, если натравливать шпану будешь.
— А как же ее?.. Эти не ходят, она тоже, у меня — только одна рука?
— Ваши проблемы. Или ты качался только зубы выбивать? А ты, — обратился Макс к перекосившейся от страха Марго, — хорошенько все прочувствуешь. Потом ноги пройдут. До того, пока опять не станешь... плохо себя вести. Теперь пошли, — подал он руку обмершей Татьяне. — На балконе все-таки привычнее.
На балконе он вновь любовался луной, впитывая ее холодные струи лучей, а девушка приходила в себя.
— Двадцать ударов ремнем. Она же может не выдержать, — нарушила, наконец, молчание девушка.
— Выдержит. У нее этот... как Райкин говорил, "объект воспитания" ого-го. Как раз дефицит родительского внимания пополнят.
— Ты, оказывается, жестокий.
— Жизнь такая, Танюша...
— Не говори так. Какая я тебе Танюша! — вспылила вдруг одноклассница.
— Ну, не Мышонком же мне тебя называть, — поддел он подружку Котовым обращением.
— Ладно, — вдруг снизила тон девушка. — Скажи, как тебе это удалось? Гипноз?
— Наверное, — пожал плечами юноша. — Я просто очень ненавижу это хамло. Этих уверенных в своем превосходстве скотов. И еще вчера я бы их, наверное, поубивал. Просто поубивал. Знаешь, — вдруг взволнованным шепотом добавил он, — я давно понял — могу. Вот смотри!
Он показал на ползающего в дверном проеме на границе света и тени таракана. Татьяна едва успела передернуться от отвращения, как тот свалился на спину. Быстро и мелко пошевелил усами и замер.
— А ведь между человеком и тараканом разница в этом смысле несущественная. Больше или меньше энергетики. И знаешь, — признался Максим, — убивать почему-то проще, чем лечить. Не больно.
— Ты что... пробовал? — с замиранием спросила девушка.
— Ну, муху, таракана сейчас... Да псину бешеную... И двух не бешеных сегодня. А людей нет, только лечил, — соврал почему-то Максим. — Ну, тогда в больнице... и вообще. А это почему-то больно.
— Так... это... все... ты?.. — выдохнула Татьяна. — И скрывал? Но почему?
— Ай, — махнул рукой Максим. — Одни неприятности с этим. Всех же не вылечишь. А узнают — жизни не будет. Лечи и лечи. А это очень больно. Да и жить же надо. А тут — не выпустят. То лечи кого, то самого исследовать начнут.
— Ты не только скромен, но еще и мудр! — полушутя похвалила Мышка подростка. — Но все-таки не убивай. Никогда не убивай!
— Да что ты. Теперь — нет. Пусть сами в петлю лезут.
— Почему теперь — нет?
— Мне как-то скучно становится.
— Интересничаешь? Со мной не надо, — улыбнулась Татьяна.
— Да нет. Просто все больше и больше ненавижу этот мир. Одну гадость вроде вытравливаешь, другая вылазит, как эти тараканы.
— Ты бы мог здорово зарабатывать на этом.
— На чем этом?
— Ну, в санслужбе, уничтожая тараканов.
— Смеешься? — уже всерьез обиделся Макс.
— Шучу, ну, конечно, шучу, прости. Давай завтра пойдем на здешнюю дискотеку? Оторвемся по полной программе. А там, может, еще кого воспитаешь? Но с моего согласия, — тут же спохватилась она. — Спокойной ночи... рыцарь печального образа, — девушка, как вчера, поцеловала своего рыцаря и упорхнула.
Утром был завтрак в поредевшей компании соискателей, затем — маловразумительная беседа с испуганной "Эльвиркой" насчет Максового таланта, "который нельзя зарывать в землю", и какие-то таинственные посулы насчет стажировки в Гарварде, если он победит на республиканской олимпиаде.
Задания сегодня были посложнее, но Максим все это уже проходил еще во время восхитительных занятий со Стервозой. Правда, при решении одной из них ему открылось весьма элегантное преобразование, которое он смаковал некоторое время. Верный своему правилу, он привел два варианта решения, а затем с удовольствием написал и третье. "В чем-то математики правы: иногда удовольствие получаешь не от результата, а от оптимальности его достижения", — подумалось юноше. Он поискал взглядом свою подружку. Та сидела, бессмысленно глядя в тетрадь и шевеля губами. "Замкнуло, — понял подросток. — Может, слишком много впечатлений было вчера?" Теперь по его вине не решит. По отчаянному лицу девушки можно было понять — не решается вообще. Замкнуло так замкнуло. Из-за него. Еще Коту обещал. А она переживает. "Попробую помочь", — решил он. В конце концов, мог же он уже внушать на расстоянии, не говоря ни слова, боль, страх и даже — саму смерть. И он попробовал. Среди океана забитых формулами мыслей он нашел ее — мелькание перекошенных вчерашних рыл, предсмертное дергание усами таракана и даже тепло своих губ. Последнее вызывало у девушки более приятные эмоции, чем предыдущие.
"И на том спасибо", — улыбнулся Максим и начал ненавязчиво передавать Татьяне образы формул, уже выведенных в своей тетрадке. По тому, как она начала лихорадочно писать, понял — проняло. И замедлил свою бегущую строку до возможного конспектирования. Правда, третьего варианта решения задачи не привел — пожадничал. "Нет времени, еще задача по геометрии", — попытался он слукавить сам себе. Хотя, почему слукавить? И так, по геометрии он все "надиктовал" впритык со звонком.
Сегодня было посложнее или просто не хотел отрываться от своих? — поинтересовалась ассистентка, когда Максим сдавал свою работу вместе со всеми.
— Да, посложнее, — вздохнул Максим.
— Тебе не плохо? — забеспокоилась воспитательница, прикладывая руку ко лбу школьника.
— Все нормально, — успокоил ее подросток, вытирая пот. Не скажешь же ей, что передача конкретных образов, тем более — цифр, оказалось сложнее передачи чувств, какими бы острыми они ни были. Да и вот так — узконаправленно.
— Ну иди, иди отдыхай. У нас все по прежнему распорядку.
В парке Максим присел на вчерашнюю скамейку и по привычке уставился на солнце, поглощая его лучи.
— Псих! Ну псих же! Чего удумал! Прекрати! — взволнованно закричала подружка, схватив его за лицо и наклоняя голову Макса вниз.
— Да что ты? Да все нормально, — мягко вырывался Максим из ароматных девичьих рук.
— Да ты что удумал? Ну, посмотри, посмотри на меня, — верещала обеспокоенная одноклассница. — Странно, — увидев чистый взгляд, прокомментировала она уже спокойным тоном. — Очень странно, — добавила она и попробовала также взглянуть на светило, но тут же зажмурилась. — Ладно. Когда-нибудь я заставлю тебя объяснить и это. Знаешь, сегодня долго не решалось. Вообще, кроме твоего таракана, ничего в голову не лезло. Точнее, не вылезало.
— Дался тебе этот таракан, — попытался нахмуриться Максим.
"Ох, не только таракан", — вспомнил он подсмотренные образы.
— Да, такой мерзкий... Ненавижу... Бр-р-р... Думала — все, лажанулась так лажанулась. А потом — словно озарение. Писала, писала и писала. И успела-таки. Ну, а у тебя, как всегда, — без проблем? Тогда почему так долго?
— Еще одно решение нашел. Второго задания, — соврал Максим.
— А чего тогда тебя эта Эльвира гладила?
— Все ты видишь... Влюбилась.
— Ха, принц. У тебя быстропрогрессирующий нарциссов комплекс. Хотя, чему удивляться? Достаточно вспомнить Стервозу.
— Ладно, пойду я, — тут же обиделся Максим.
— Иди, — сухо отправила его девушка, демонстративно оставшись сидеть на скамейке.
Глава 35
Военная прокуратура располагалась в приплюснутом добротном здании. Даже веселенькая желтая покраска и новая ярко-красная черепица крыши не скрашивали его злобной угрюмости. Говорили, что при фашистах здесь было гестапо. Но это сказки. Гестапо помещалось в уцелевшем на тот момент здании НКВД, затем там же опять прочно обосновались прежние хозяева, время от времени меняя вывески. В здании же военной прокуратуры во время войны располагалось особое подразделение СД, имеющее карательное назначение и объясняющее свое предназначение уничтожением врагов народа и рейха. Символично, но не более того. Военная прокуратура, в отличие от грозных преемников, томилась бездельем и отсутствием четко поставленных задач. Изжить дедовщину? Гы-гы, конечно! Безусловно! Всенепременнейше! Доложим-с. Докладывать научились лихо. И ревниво оберегали от посторонних секреты своего цеха. Как, впрочем, и другие силовики. Поэтому Максим с трудом попал в здание, охваченное ленивой послеобеденной одурью. После утомительных препирательств с постовым сержантом, дежурным старлеем и неким майором, заведующим приемом, он зашагал по мрачным, тянущимся вверх коридорам к кабинету следователя, ведущего дело Котова-старшего.
— Имейте в виду, молодой человек, я согласился вас принять только потому, что вы заявили о неких важных сведениях о причинах катастрофы. Даю вам пять минут. Времени в обрез. Слушаю.
Максим не любил таких людей. Были похожие и в гарнизоне. Даже не служаки. Просто... ну, рыбы-прилипалы что ли. Прилипли к службе. Вон пузо у подполковника — хоть в руках носи. Морда красная. Лысина на полголовы. Шея в воротничок не влазит. Занятой. Кроссворд разгадывал. Это из тех, кого "замполитами" в гарнизоне называли. Летать не может, строевым ходить не может, когда бегал — забыл. Но значимость... Значимость... Гонор... Этот точно Котова сожрет, лишь бы выслужиться.
— Я был очевидцем, — начал Максим, подавляя в себе раздражение.
— Нет, подождите, юноша. Давайте по порядку. Представьтесь, а уж потом...
— Но вы же дали мне пять минут! Может, если будет важно...
— Ну ладно, продолжайте, — величественно махнул рукой следователь.
— Когда они шли строем над гарнизоном, у верхнего самолета вдруг вывалилось шасси. Одно. Правое. Поэтому его перекрутило и швырнуло вниз. Все так быстро получилось. Оно и понятно — дополнительное сопротивление. А уже потом, при столкновении — взрыв.
— Ну, молодцом, молодцом. Даже не в пять, в две минуты уложился, — похвалил следователь. Что еще?
— Разве этого мало? Вы же держите в тюрьме невиновного человека!
— Да, невиновного. У нас виновными признает только суд. Обвиняемого. И не в тюрьме, а в изоляторе. Но это тонкости. Понимаешь, юноша... как тебя звать-то? Ну так вот, Максим. У нас здесь очень солидная организация. Если человека арестовали, значит, серьезные люди серьезно подумали. Собрали доказательства. И вдруг приходит вот такой... Максим и заявляет: "Я видел! Он невиновен!" — начинал злиться следователь. Но, все еще сдерживаясь, он продолжил: — На какой высоте осуществлялся полет, знаешь?
— Ну, на семи тысячах.
— Верхний самолет летел на семи с половиной, нижние — на семи. Ты на каком летел?
— Я... Нет, я с земли видел.
— Ты видел, как на расстоянии семи километров от тебя у самолета вывалилось шасси?
— Ну и что?
— Иди-ка сюда, — подвел он юношу к окну. — Вон на соседней улице стоит автомобиль. Прочитай номер. Та-а-ак. А вон там, дальше? Угу. Да. Это серьезно, но недоказуемо. Все-таки это близко.
— Так можно же проверить. Ну, давайте на аэродром съездим, когда полеты. Или в аэропорт...
— Юноша, никто этим заниматься не будет. Все равно это бред, — сначала лысина, а затем и щеки военного начали наливаться краской. — Все. Я выслушал вашу информацию и приму ее к сведению. Вы свободны. Давайте пропуск.
— А записать?
— Идите, идите, — уже начал подписывать листок следователь. — А-а-а, Белый, — вроде как обрадовался следователь. — Сын Героя! Сначала папочка в ходатаях, потом сыночек? Папочка научил? Так и передай — не выйдет! Ишь, возомнили о себе! Будет сидеть ваш протеже. И долго. Это слово Ситника! А будете вмешиваться в следствие — и на Героев находим укорот. Выметайся!
