— Не, папа. Готовиться надо к олимпиаде. К тренеру сходить, рассказать про сборы и... про вчерашнее решение. Здесь кое-какие вопросы порешать.
— Да уж, подготовка. Твои девчата телефон оборвут. А про вчерашнее, — отец присел на кровать и улыбнулся. Хорошо улыбнулся, без годами таившейся за прежними улыбками боли. — Ты же у меня умница. Ну, во всем умница. А там... Ну, что с тобой сделают? Ну, не верю я, что получая каждый день по балде, можно стать или остаться интеллектуалом. Ты можешь добиться большего...
— А ты? — поймал отцовскую теплую руку Максим.
— Поеду. Будь что будет, поеду.
— Правильно, папуля. Прорвешься.
— Есть такое подозрение, что да, — вновь улыбнулся Белый-отец. — Ну ладно. Хозяйничай. Еда на месте. Если что понадобится, может, невесту куда сводить, деньги знаешь где.
— Ни пуха...
Отец исчез, а подросток, сладко потянувшись, добрался до пришедшей в его отсутствие прессы и углубился в ленивое расслабленное чтение. Хвалебные отчеты о его дебюте дочитать, к сожалению, не дали. Пришлось вставать и двигаться к требовательно достававшему телефону.
— Хоть ты и псих, но мы недоговорили, — вместо всякого приветствия взяла быка за рога Татьяна. — По поводу Кота, — что ты там ему обещал?
— Ну, тоже молодец. Кот ее интересует. А что я тебя люблю — не интересует? — Он улыбнулся зазвучавшим в трубке гудкам и пошел одеваться.
Второй звонок вытащил его из ванной.
— С приездом. Надо поговорить, — коротко и озабоченно сообщила Косточка.
— Что-то случилось? — насторожился Максим, вспомнив пьяные упреки Серого.
— Случилось? Может, и случилось... Не знаю. Ты придешь?
— Конечно. Когда?
— Давай вечером. После семи. У меня никого не будет.
Потом звонил Серый, хриплым голосом интересовался, не натворил ли он чего вчера? С ним договорились встретиться через часок — пойдут вместе в город и заодно проветрятся. Позвонил, но уже во входную дверь, Патрик. За кофе поэт рассказал о других новостях, которых только коснулись или вообще не касались вчерашние Максовы собеседники. Дело Котова-старшего раскручивают вовсю, военный следователь или прокурор, черт знает эти их звания, уже давал интервью. А дело по убийству наоборот заглохло. Закрыли пока хозяина "Москвича" — и все. Выгнали следака? Может быть. А вообще-то у них сейчас другие проблемы. Расчесали банду Прохора, а самого и его главного подручного, как свиней, прирезали. "Бритвой по горлу и — в колодец".
— То есть как — прирезали? — удивился Максим. — Слухи, наверное.
— Какие там слухи! Весь город гудит. На "шакалье" грешат. Дальше Патрик рассказал, что Косточка разругалась с Пенчей вдрызг, тот сейчас уехал, кажется, в Серпухов; что Серый стал резко спиваться, днями шатается с Бобом или режется с такими же в карты. Что несколько дней уже нет житья от одной наглой твари — некоего Роста. На самом деле — Ростовцева. Это из местных, поселившихся в новом доме для "цивильных".
— Ничего, больше не будет, — легкомысленно успокоил друга Максим.
— Это еще почему?
— Поговорил с ним. Убедил, что нехорошо поступает...
— Ладно, не хочешь, не говори. Скажи мне лучше... Я очень тебя прошу... Раньше все времени не было... мне очень нужно... — запинался Патрик.
— Что, Женик? — просто подбодрил скромника Максим.
— Тогда, когда прощались. Когда ты... Ну, не знаю... Что ты тогда чувствовал? Я не спрашиваю, как ты это делал, — быстро стал оправдываться подросток. — Просто — что?
— А ты? Ты что чувствовал? — резко спросил Максим. Ты думаешь, я ломался перед девчатами нашими? На таком... такой беде выстебывался?
— Я почувствовал, — также серьезно и тихо ответил поэт, не обращая внимания на горячность собеседника, — будто она грустно-грустно вздохнула и погладила меня по щеке. Поэтому и спрашиваю. Я, вот, уже написал... Почти... Если хочешь, — протянул он Максиму толстенную общую тетрадь. Правда, незаконченное. Поэтому и спрашиваю. Вот здесь.
Максим, уже остыв, пробежал написанные столбиком строки. Потом еще раз. Потом вчитался. Затем молча протянул тетрадь назад.
— Понимаешь, когда я передавал ей ваши... чувства... — подбирал он слова, — я ее... и ваши... ну, разговоры не слушал. Ну, к примеру, что чувствует телефонный кабель? А когда сам... знаешь, я один раз, ну, еще только, когда мы были там, пробовал узнать — кто.
— И узнал? — подвинулся ближе друг. В прикрытых очками близоруких глазах мелькнул огонек.
— Почти, — спохватился Максим. — А второй раз...
— Погодь-погодь, Макс. Ты узнал? Так почему же...
— Я же сказал — почти. Когда узнаю...
— Узнаешь — скажешь, — прорычал одноклассник.
— Хорошо, — вздохнул Максим. — А второй раз...
— Обязательно скажешь, — гнул свою линию поэт. — Я буду мстить.
— Жень, — впервые за многие годы обратился юноша к своему другу просто по имени. — Я все понял из твоего... твоей поэмы. Это как признание. Ты талант. Талантище. Но тут у тебя... у нас руки коротки. Но обещаю, — поспешно добавил он, — расскажу и вместе продумаем. Хотя, скажу тебе, настоящая месть, оказывается, занятие хлопотливое.
— Ты так просто говоришь! Какие же мы все-таки циники. Что прошло? Дни? Часы прошли! А мы уже — вот так равнодушно...
— Что ты еще хотел узнать? У меня сегодня дел по горло, — обозлился на несправедливые упреки Максим.
— Да пошел ты, — громко топая, бросился к двери уже тоже закусивший удила дружок и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
"Даже тетрадь забыл", — отметил парнишка. Он еще заметил вдруг, что Патрик приходил в тяжелых офицерских ботинках. Весной и осенью детей военных это не удивляло и не коробило — носить отцовскую обувь. Но летом... Максим тут же отбросил раздражение и, вздохнув, открыл оставленную тетрадь.
— Да, это тебе не "день — сирень" и "твои — корабли", "глазки — сказки", — вздохнул, вспомнив свои поэтические упражнения Максим. Куда уж.
Надо отдать должное нашему герою — он завидовал настоящим талантам. Но по-хорошему. О том, что Евгений Покровский, он же Пакрик, а теперь — Патрик, пишет стихи, впервые рассказала классу при прощании Стервоза. Это была новость. Но не сенсация. Максим тоже этим неуклюже баловался. Но то, что он прочитал, было откровением. Тут же возникла соблазнительная идея, но продумать ее помешал очередной телефонный звонок. Это уже была не девушка. Звонил Холера. Они условились встретиться около пяти. В парке. Спохватившись, Максим рванулся на улицу — Серый, должно быть, уже озверел ожидая.
Тот, правда, уже поправил здоровье, хорошо отпив пива из баллона, и пришел в благодушное настроение.
— Послушай, Макс, что-то я про вчера смутно помню. Что ты с Ростом учудил? — начал он без всякого приветствия. — На, отхлебни, — протянул он свое "лекарство" другу. — Брезговать начал, — прокомментировал Серый, увидев отрицательный жест друга. — Ну и черт с тобой, — приложился он вновь к бутылке.
— Да нет, ты что, просто не хочу. А что тебе до Роста?
— Мне ничего, а вот Боб тобой интересовался. Ты, смотри, один не ходи. Сам знаешь. Вдвоем-то отобьемся.
— Да, ты отобьешься. Слушай, Серый, не мое это дело, только завязывай, а? Тебе же бегать.
— А, — махнул рукой дружок. — Задрали эти тренировки — никакой динамики. Даже хуже результаты становятся.
— Ну, такой допинг не поможет.
— Да, точно. Вот завтра и завяжу. А сегодня, видишь, уже начал. Куда идем, кстати?
— Мне на секцию. К Сину.
— Ну, тогда я на бильярд. Потом подойдешь. Этот ваш Син даже запаха не переносит...
Синица встретил своего протеже настороженно-радостно.
— Почему без формы? — поинтересовался он улыбаясь.
— Только вчера вечером вернулся. Вот сразу к вам.
— Да, шороху наделали... Иди сюда, — отозвал он Максима в незанятый инвентарем угол. — Ну, что?
— Нет, — односложно ответил юноша. — Не поеду.
— Не пускает. А, может, уговорим? Время же есть...
— Нет. И не только в отце дело. Я больше вообще... не буду заниматься.
— Чт-о-о?! — взревел Син так громко, что даже царившие в зале грохот, пыхтение, топот и прочие тренировочные звуки затихли. — Продолжайте-продолжайте, — повел усами наставник, и шум вновь заполнил зал.
— Ты что сказал? — угрожающе обратился Синицын к отказнику. — Ну, правду — куда переманили?
— Нет. Не то. Ну, что вы, — приложил для убедительности руку к сердцу подросток. Просто у меня... пропала та реакция.
— Ты серьезно? — облегченно вздохнул тренер. — Наверстаем. Это после соревнований бывает.
— Нет. Тут что-то другое, — подыскивал слова Максим.
Но тренер помог преодолеть это затруднение. Он резко, не замахиваясь, огрел лапой подростка. И как в прошлый раз лапа просвистела в воздухе. Но теперь странный воспитанник даже не шелохнулся.
— Как ты это? — изумился Син. — А говоришь, не та реакция. Я даже не заметил нырка.
— Да не нырял я, ну не нырял, — начал оправдываться Макс, но тут лапа просвистела вновь. — Видели? И не надо больше, пожалуйста! Неприятно...
— Слушай, Максим, что это они с тобой там сделали, а? — по-своему понял Син. — Как это объяснить? — Конечно, какой бокс... но как же это?
— Не знаю... Но сказали молчать, — начал врать Максим. — И сказали передать...
— Кто? Ленка-итальянка?
— Да нет... Боссы... За труды... Хоть и не удалось. Но чтобы молчали, — Максим вытянул из карманов три пачки и передал своему, уже бывшему, тренеру. Тот резко стрельнув глазами по сторонам, быстро запихнул передачу свободной рукой за пазуху.
— Ну, молодец, — пробурчал он. — Вот так запросто носишь и передаешь тридцать штук?
— Это только аванс. Через полгодика передадут еще, — продолжал врать подросток.
— Ах, Макс, Макс... — опустился на скамейку и кивнул юноше головой тренер. — Ну, что они с тобой сделали? Он осторожно потрогал парня за руку. — Теплая, — констатировал он. — Не понимаю. Ну, не моего ума дело. Все, открою частную школу. Так говоришь, через полгода?
— Может, и раньше. Уж как получится...
— Ну что же... Пока... Заглядывай, — он повернулся к юноше спиной и переключил внимание на занимающуюся своими спортивными делами молодежь. Умел, умел Синица держать удар. Сколько надежд, сколько планов рухнуло. Но, в накладе не остался. Все-таки тридцать кусков, когда за душой вообще, кроме медалей, ничего. Ну, и это пока тридцать. А добавят ли? Да даже тридцать! Люди серьезные, претензии не предъявишь... Что же все-таки они с мальцом-то учудили? Чудовищная, неправдоподобная, незаметная глазу реакция. На кого же они его готовят? Впрочем, лучше и не вспоминать, — решил он, идя в свой убогий закуток зала, чтобы переложить в потрепанный портфель три приятные пачки.
Глава 28
— Ты при бабках? — встретил Максима вопросом Серый. Он перекуривал на парковой скамейке возле бильярдной, с явным нетерпением поджидая товарища.
— Ну так себе, — уклонился от прямого ответа дружок. — А что?
— При бабках, — констатировал Сергей. — Продулся я. Надо отдавать. А дома нет.
— Зачем играл?
— Ну ладно. Ты же знаешь, как бывает. Не дашь — не надо, а нотаций — и без тебя.
— Да брось ты. Сколько? Ого... Послушай, — вдруг осенило Максима. А кому ты так продулся?
— Есть тут один. Болотный король.
— Какой-какой? — изумился Макс.
— Ну, просто местный король. Болотный — это за глаза. Нашего болота.
— А чего ты с королем-то? Да брось крыситься. Какая у него ставка?
— Десятка поначалу. А потом удваивает.
— Ладно, пошли.
— Ты что надумал? — тормознул Серый за рукав друга.
— Поиграю.
— Брось, Максвелл. Это тебе даже не Рост с Бобом. Эти за должок на ножи поднимут. Ну, я продулся, мои проблемы. Не лезь, а? — как-то жалобно стал просить друг. — Ты же слабак в "американке", а?
— Зато ты — большой мастер. Пошли.
В помещении с четырьмя зелеными столами было довольно пусто. Толпа играющих и глазеющих собиралась ближе к вечеру. За тремя столами шла игра, судя по репликам — так, баловство. Один стол пустовал.
— Что, уже? — с сомнением встретил их среднего роста толстощекий с цыганскими черными вихрами парень лет двадцати пяти. Это и был местный "король" бильярда. На Сергееву беду он пришел сегодня пораньше — просто размяться, набить руку перед вечерним заработком. Серый начал зарываться, удваивать ставки, и король безо всякого зла наказал пацана. Кроме того, это был верный приработок, так как выбивать должки было кому, и делать это умели.
— Он вернет. Или я. Но, может, вначале партию?
— Ты вернешь? — с сомнением осмотрел очередную жертву король.
Чтобы "не мелькать", Максим сегодня был в обычной повседневной одежде представителей "тайги". В новых прикидах он решил в своем городке не появляться.
— Навару с вас, пацаны, никакого, а потом скажут, что Гриня насилует малолеток, — вздохнул он. Ставки хоть знаешь?
— Этого насколько хватит? — выложил на стол сотенную Максим.
— Первая партия — десять, затем удваивается, вот и посчитай, — блеснув глазами, объяснил Гриня. — Раз — десять, два — двадцать, три — сорок, четыре — восемьдесят. Ну, и для ровного счета пять — сотня.
— Не-е-е, — протянул Максим. Шесть — уже сто шестьдесят, семь — триста двадцать...
— Хорошо считаешь, — перебил его король. Но играем на то, что есть. Хватит пока и одного должника. Ты, может, за должком пойдешь или как? — ласково посмотрел он своими черными, на выкате глазами на Серого.
— Ну, подождет, пока сыграем, а? Может, и не понадобится.
— Шутник. Как звать-то тебя, шутник? Я — Григорий. Грин. Может, слыхал?
— Впервые — вот от друга. А я вообще-то Макс.
— Ладно, Максик, начнем.
Было видно, что такое незнание пацаном знаменитости покоробило короля, и он решил поскорее объяснить молокососу, кто есть кто. Катавшие шары за соседними столами бросили это занятие и подошли на бесплатную демонстрацию мастерства.
Первая партия для Максима не сложилась. Не сразу удалось почувствовать тяжесть и инертность шаров, чтобы мысленно заставлять их катиться в нужном направлении. Во второй партии начало получаться, в третьей пошло так, что после некоторых ударов зрители начали невольно аплодировать, а соперник — все внимательнее присматриваться к пацану. Макса захватил азарт новых возможностей, точнее — нового их применения. Он как-то видел репортаж с чемпионата, и тогда его поразило, что вытворяли виртуозы. Сейчас и он начал выкручивать шарами этакие кренделя...
Подросток вернулся к действительности, когда король Грин бросил кий и рванулся к выходу. Он не вынес зрелища, когда биток завернул на зеленом поле немыслимую восьмерку, по очереди вогнал в лузы три шара, а потом отправился туда и сам. Но к этому времени вокруг стола собралась плотная масса восхищенно гудящих зрителей.
