Его голос потерял былую мощь — он почти визжал от гнева.
— Ну, хорошо, — кивнул я, — допустим, так и было, но если память мне не изменяет, бог, которого у шумеров называли Энки, начертил одному из праведных царей чертежик непотопляемого судна, куда он забрал всю свою семейку, образцы растений и животных — так, кажется?
— Да, — кивнул Крис, выдержав некую паузу, чтоб отдышаться от эмоций, — верно. Но, во-первых, Древнейшие вступали в браки со своими подопечными — это и обмен энергиями, и получение еще одной прослойки в эволюционной цепи. А этот царь был избранный, почти родственник, которому они потом даровали бессмертие, а во-вторых, они не хотели полностью лишиться генетического материала для своих экспериментов. Люди для них — это как расплодившиеся тараканы на кухне — тараканы же не особенно опасны? Но когда они начинают раздражать — их морят ядом... Понимаешь?
— Но мы-то ничем не лучше, мы тоже морим ядом тараканов, — я не думаю, что они безразличны к жизни...
— Так в том-то и дело! — Щеки его вновь затряслись. — Дело в том, что ОНИ, как старшие братья, могли бы научить, исправить, показать, как жить в гармонии с окружающим миром, но они пустили все на самотек... Прикрывшись идеей "естественного хода событий". Они сами утонули в хаосе, который создали, один лишь Энки вмешивался в этот "ход событий", но его быстро оттерли на задний план — даже люди перестали строить ему святилища. Получилась схема, когда сильный паразитирует на многих слабых. Вроде как закон сохранения энергии: они дали людям почувствовать свою "самость" — и перестали вмешиваться в их дела. Дождались, пока люди сами, через тысячи кровавых ошибок, построят сообщество, а потом в середине двадцатого столетия пришли заявить о своих правах на человечество... Естественно, только посвященные знали про это — боясь потерять положение, они не разглашали тайны, дабы не будоражить умы. Да, наши земные цари были подонками, но что им оставалось делать? Им надо было пройти путь, весь этот путь от начала до конца, с тем, что они имели. Разве кровавые диктаторы (за редким исключением) радовались массовым казням и пыткам? Им надо было объединять общество, и тут любые варианты были хороши, а для слаборазвитого человечества политика кнута и пряника — единственное, что приносило плоды. Это работало! И что, скажите на милость, нужно было делать? Гуманистические идеи не поспевали за шквалом размножения — нужны были реки крови, чтобы люди ужаснулись сами себе и хоть как-то задумались. Человеческие жертвы, приносимые богам, были им уже, естественно, не нужны — они были нужны самим людям! А эпоха богов кончилась — мы, дескать, вас уже всему научили, теперь вы умные — шагайте в космос! Но они не учли, да и не собирались: в мир они отправили глупых, невнимательных, озлобленных подростков! И когда тех побила жизнь и они стали хоть немножко что-то понимать, вновь явились и сказали: а вот теперь мы поясним вам, как жить дальше. Естественная реакция — отторжение. Это если к тебе приезжает твой отец, который бросил тебя в бессознательном возрасте, и говорит: "Здравствуй, сынок. Ты меня помнишь?"
Сперва, конечно, всем недальновидным правителям нравилась эта игра в тайные ордены, оживших богов, странных сущностей Эолов — это покруче инопланетян и параллельных миров. Но умные люди сразу решили уйти с мизансцены, однако на тот момент тупоголовыми болванами уже было заключено соглашение о создании "Пантеона", и все эти дальновидные деятели быстро исчезли, не оставив никаких следов... Вот так вот... И сейчас они решили добить оставшихся, потому что использовали их, чтоб войти во власть, закрепить господство на земле и эффектно выйти из тени. А самое страшное, что на Земле, и даже на Марсе, есть сеть мегалитических построек, большей частью подземных. Это вроде пирамид или колоннад, или концентрических строений. Так вот — предназначение они имели разное, но общее в них одно: крупная масса минеральной кристаллической решетки, установленная в узлах концентрации геомагнитных линий Земли, служила своеобразным накопителем энергии на различные нужды. В частности, в некоторых зиккуратах и пирамидах обитали первые биоэнергетические существа, продукт эволюции Эолов, которые уже не могли найти себе достаточной подпитки среди людей. Они существовали в этих живительных резервуарах энергии. Так вот что страшно — сдерживают и контролируют этих древних монстров анунаки, которые гораздо слабее этих существ, потому что ближе к людям, существам более физическим, нежели энергетическим. Они в свое время взяли числом — сейчас-то их в разы меньше. Они могут элементарно не справиться, и в пространство вырвутся полуразумные энергетические вихри — ты должен был тут парочку таких встретить.
Я кивнул, вспомнив восхождение на Гору и атаку позиций космодесанта.
— Так вот, — продолжал Крис, — они не желают какого-то зла людям, просто, окажись они на свободе — их акцепторный потенциал начнет поглощать энергию всего вокруг! Большей части людей не пережить подобного, а уж про цивилизацию придется забыть на многие тысячелетия...
— Просто какой-то сценарий для фильма-катастрофы, — медленно проговорил я. — Это звучит настолько фантастически, глобально и невероятно, что я даже верю в это — логика здесь присутствует... Особенно глядя на весь этот кровавый шизоидный бардак...
Я обвел глазами окружающие меня джунгли.
— Я уже устал бояться, — продолжил я. — И удивляться устал, и к ощущению, что все вокруг совсем не то, чем кажется, привык...
— Я надеялся, Странный, что ты сможешь меня понять, — кивнул Крис. — Поверь мне, происходящее у меня, штатного сотрудника, вызывает примерно те же эмоции, что и у тебя, человека, который влип в это случайно... В общем, если уничтожить Древнейших, то человечество вздохнет с огромным облегчением — у нас и без них проблем хватает. К тому же их мотивы неясны даже нашему звериному пониманию — особого садизма и жажды убийств они не проявляют, стремления к безраздельной власти или почитанию у них тоже нет — они хотят остаться в тени, вновь перекинув свои указания на касту жрецов "Пантеона". Помогать особо не стремятся, да и мешать вроде не хотят, — и мы станем теперь огромной игрушкой в руках психопатов, настроения которых так же непостижимы, как и изменчивы. Да и про вселенскую энергию вроде речь уже не идет — что-то они иное задумали... Договариваться с ними или что-то обсуждать — занятие бесполезное: мы слишком плохо друг друга понимаем и вряд ли поймем... Вдруг и правда выпустят этих... Марс тут просто очередная площадка...
— Очередная площадка... — медленно повторил я.
— Именно, Странный, — кивнул Крис, и голос его приобрел бесцветные интонации. — Ни против тебя, ни против Ирины я действительно ничего не имею — вы случайно встали на пути таких процессов, которые могут уничтожить даже Ангелов...
— Значит, — медленно произнес я, — война в раю?
— Странный... — Крис говорил почти ласково и немного устало, как школьный учитель на последнем занятии. — Я понимаю, что ты не виноват, и Ирина не виновата, я понимаю, что вашей любви не предсказал бы сам Ангел — по той простой причине, что Ангелы думали про другое. И даже Кожевников, из чувства вины желающий привезти Ирину в рай марсианский, решивший сделать ее ключом к кодировке психотронных спутников, не догадался, что подставит любимую жену, а в первую очередь — себя самого: ведь ему говорили то же, что я говорю сейчас тебе. Он был более упертым типом — ведь он имел высокий уровень доступа к информации и просто не пожелал ее воспринять.
По моим щекам почему-то текли слезы.
— Скажи, Крис, — тихо сказал я, — а почему для блага всего человечества нельзя было это объяснить в самом начале?
— Ох, Дэн, ты меня удивляешь, — сказал он огорченно, и это обращение "Дэн" меня как-то стало успокаивать. — Как я мог бы это сделать? Вот подошел бы и вывалил тебе всю информацию — в лучшем случае ты принял бы меня за шизофреника, а в худшем — пристрелил бы. Да, я убил Джованни Мюррея, да, я убил Дарби, но лично мне это не доставило никакого удовольствия. Просто я знал: начни они действовать, как задумали, — заварившаяся каша хлынула бы за горизонт. Я надеялся, что буду действовать аккуратно, и я старался. Четко и обдуманно: с Джованни разговаривали мои люди, он не захотел меня слушать — все талдычил про мировое счастье, про мир во всем мире... Так ведь надо знать, как это делать, а потом уже браться. Дарби — это моя ошибка: я думал, он примкнет к нам, а он решил сыграть соло — то ли глупость, то ли комплексы подвели его... Я, честно сказать, надеюсь, что хоть ты меня поймешь... Там, у поезда... когда погибли твои друзья, — этот пурпурный Эол: я не вызывал его, а уж тем более не мог дать ему приказа убить их... Получилось скверно — ведь ни Йорген, ни Сибилла не были мне помехой, это все Древнейшие. Это на их совести... Встрял ты, конечно, со своим расследованием не вовремя, и из-за твоей дурацкой трансляции на спутник наша ситуация только осложнилась... Ну да ладно — мы уже здесь, у ворот, как ты выразился, рая... Ты поможешь мне?
— Крис, я попробую... — Я прокашлялся, пытаясь прийти в себя, — не был я таким легковерным, просто говорил он то, о чем я тоже когда-то задумывался. — Крис, а как ты собираешься уничтожить этих могучих Древнейших? В одиночку?
— Конечно же нет. — Он устало вздохнул. — "Пантеону" удалось установить, что Древнейшие "переехали" на Марс — здесь их самое многочисленное обиталище. Мне достаточно попасть на саму базу...
— На саму базу??? — Я округлил глаза. — А это не она?
— Конечно нет! — Крис хмыкнул. — Место расположения "Зеркала-тринадцать" не знают даже в "Пантеоне", по крайней мере мало кто. Когда Кожевников получил туда назначение за какие-то особые заслуги — им и собирались воспользоваться, привлечь на нашу сторону. Но... ты знаешь, чем кончилось... Когда я попаду на базу... Я дам пеленг, и орбитальный крейсер накроет ее ядерными ракетами. Если они попытаются сорвать атаку своими способами — мы переориентируем некоторые спутники и направим на них жесткое излучение, которое они хотели направить на нас: они тоже для него уязвимы. И покончим с этой древней нечистью, будем сами жить...
— А управление Землей вы собираетесь взять в свои руки? — с интересом спросил я.
— Странный, ты псих! — почти выкрикнул он. — Если такой пульт управления останется — войны за него будут вестись вечно! Ты понимаешь?!!
— Это я понимаю, — кивнул я, — очень понимаю...
— Ракетно-ядерный удар разнесет весь этот серпентарий к чертовой матери...
— Тогда погибнет город Лихоторо, — возразил я.
— Не погибнет, — отмахнулся Крис. — Только вход на базу находится на Олимпе, а сама она, я уверен, на Марсе, но не здесь. Мы движемся сейчас к порталу перемещения — вряд ли он был бы тут, если бы база стояла рядом... Она не здесь...
Он вздохнул совсем не как Ангел — как человек:
— Ну, что, поможешь мне? Я не прошу идти до конца, поскольку я, скорее всего, погибну от ракетного удара, дав пеленг с объекта...
Я посмотрел на него другими глазами: если этот человек говорит правду, то он заслуживает уважения, даже если его идеи ошибочны. Он верит в них так сильно, что готов пожертвовать собой... Это совсем другой Крис — не такой, как в долине у поезда. Он говорил так чисто и искренне, что мне правда захотелось просто ему помочь, хотя в голове у меня царил полный хаос. Пожалуй, я к этому уже привык...
— Да, — твердо сказал я. — Я постараюсь помочь тебе, Крис, только верни мне Ирину...
— Это не так сложно, — кивнул он. — Просто помни наш уговор.
— Я буду помнить его, — повторил я. — Дай мне ее обнять.
— Что ж, — Крис лукаво улыбнулся, — это можно.
В глазах моих потемнело...
Черный клапан, сочащийся маслом, выпустил с шипением пар. Штанга паровоза, крепящаяся на красно-белых дисках ажурных колес, немного вздрогнула с металлическим лязгом. Колесо дернулось. Раздался хриплый гудок, от которого зазвенело в ушах.
Звук этот как-то одиноко и тоскливо легким эхом отразился от пустых перронов и фасада уснувшего вокзала.
Мы были одни. То есть почти одни. Слева от нас, ближе к началу перрона, на свежеокрашенной зеленым лавочке сидела женщина средних лет в старомодной шляпке, в длинном голубом платье. В руках она держала белый кружевной зонтик от солнца. Рядом с ней крутился мальчуган лет шести, в матроске, который бегал вокруг нее с игрушечным аэропланом в руках, изображая рев мотора резким фырканьем губ.
По перрону разгуливал тучный мужчина в железнодорожном мундире, заложив руки за спину. Причем каждый раз, когда я поворачивал голову, он шел спиной — либо ближе, либо дальше. А возле вокзальной пристройки стояла стремянка с одиноким рабочим, который шпателем чистил каменный карниз от голубиного помета.
Здание вокзала из серого камня возвышалось своей центральной башней в готическом стиле, острым, сверкающим с края, медным шпилем упираясь в розоватые облака закатного неба. Вместо окна-"розы", принятого в готике, по центру башни красовались огромные часы с римскими цифрами, которые показывали половину девятого вечера. Тонкие сиреневые сумерки дрожали вокруг, когда громкий гудок паровоза ворвался, как неуместный вопль в тишине храма, разметав сиреневую дымку вечерней тишины. Неожиданно в ту же минуту плавно засияли тусклые вокзальные фонари в массивных чугунных рамах.
Никто из присутствующих на перроне не шелохнулся — мальчик продолжал резвиться с самолетиком, железнодорожник прохаживаться, а рабочий — работать.
Крис повел взглядом из стороны в сторону, вынул из жилетного кармана старинный хронометр на массивной золотой цепочке и открыл крышку.
Озабоченно нахмурясь, он поправил очки, и на лоб ему тут же съехал нелепый коричневый котелок.
— Уже пора, — пробормотал он и убрал хронометр обратно.
Стальная туша паровоза с составом сверкающих медными ручками красных лакированных вагонов замерла, тихонько шипя стравливаемым паром, и сиреневые клочья вечера стали вновь плавно опускаться с неба, словно паутинки.
На черной прокопченной кабине локомотива красовалась круглая эмблема, состоящая из двух змеев, кусающих друг друга за хвост.
Эхом отдавались негромкие шаги играющего ребенка, который неожиданно подбежал к нашей скамейке и замер, глядя мне в глаза.
— Зачем вы приехали? — спросил он вдруг больше с любопытством, нежели с осуждением.
Его звонкий голос, кажется, заставил тусклые фонари слегка мигнуть.
Я тяжело вздохнул — я чувствовал себя как-то неуютно.
— Не знаю, — ответил я с оттенком грусти, — наверное, чтобы что-то изменить.
— А-а-а, — кивнул он и побежал к маме, которая бросала на нас равнодушные взгляды, будто глядя куда-то вдаль, сквозь спину железнодорожника, который продолжал прохаживаться по перрону, сложив руки за спиной.
Сперва у меня был некий истерический порыв вскочить с места, подбежать к каждому из этих статистов, потрясти их за плечи и спросить, что они делают здесь. Выбить из них всю правду. Но усилием воли я сдержался и постарался расслабиться.
