История пятая. Взрослые игрушки.

— А как же...

— Мистер Джотто? — Перл улыбнулась, демонстрируя ослепительно белые острые зубы. — Положись на меня.

Она имела в виду — на меня... Как меня это все достало.

Лис, ну куда ты пропал?...

* * *

УЛИСС

Оказывается, дурка сгорела через три года после предполагаемой казни Рэйчел — после моего отъезда. К счастью, архив уцелел, старое здание только начали отстраивать, но не спешили, и половина его так и оставалась обугленными каменными стенами.

Я пробрался в архив и нашел ее дело. Луиза-Рашель умерла от "какой-то неизвестной болезни" и была похоронена. Ее просто чудом не сожгли, как поступают с предполагаемыми возбудителями эпидемии. Я просмотрел медицинское заключение, и у меня волосы на голове зашевелились. Кошмар. Насколько я успел узнать, не спрашивая, — от голода мы умереть не можем. Теоретически. А то, что с нами происходит в критических ситуациях, было изложено в деле...

Придя на кладбище, могилу я нашел быстро — просто нашел. Просто знал, где она. Когда начал копать, руки тряслись так, что лопата пару раз выскальзывала. Периодически накатывало желание все бросить и смыться, но я не мог. Игра все же продолжается, и в этом есть хотя бы один положительный момент — не сообщив Данте о смерти Рэйчел, я продлил жизнь его Перл.

Хотя от нее вряд ли дождешься благодарности.

Наконец я добрался до крышки, очистил с нее землю и без труда взломал проржавевшие гвозди. И тут меня охватил ступор. Я не знаю, чего боялся, что ожидал увидеть там, но в каждом из нас наверняка живет глубокий и темный страх — не смерти, смерть — успокоение. Могилы, которую мы избежали. В которую можем вернуться живыми. И в дико накатившем приступе клаустрофобии я запустил пальцы в волосы, чуть ли не вырывая их с корнями, и несколько минут задыхался, так как горло свело в пароксизме боли, и оно не принимало воздух. Воздух, который по сути не так уж и был мне нужен... Наконец мне удалось вдохнуть, сначала судорожно, потом глубже и глубже; после я почти уговорил свои пальцы разжаться и сложил их в молитвенном жесте, чтобы успокоиться. Классно, должно быть, со стороны смотрелось: желтоглазый монстр с растрепанными белоснежными волосами, медитирующий на разрытой могиле.

Я глубоко вдохнул еще раз и поднял крышку.

Я ожидал услышать запах разложения, но из-под нее пахнуло чем-то химическим, резко, хотя не противно. Очень знакомым показался мне этот запах. До смерти знакомым... Но то, что я увидел, отшибло желание вспоминать дальше и описанию не поддавалось.

Она лежала в позе зародыша, сжавшись, и все ее тело укрывала светло-голубая слизь. Во всяком случае, такой она мне казалась в темноте. Под ней виднелись очертания костлявого тела. Я снял с лица белую прогнившую простыню и увидел впалые щеки, закатившиеся глаза, слипшиеся в комок волосы. Боже мой, это не могло быть живым. ПРОСТО НЕ МОГЛО...

Я взял себя в руки и кусочком "савана" осторожно очистил от слизи ее рот, ноздри, глаза. В голову настойчиво лезли мысли по поводу того, что чувствовала она, когда ее тело стало готовиться к голодной коме, знала ли, что ее зарывают в землю... Когда наш организм надолго лишают пищи, он разом перестает сопротивляться и все ресурсы бросает на то, чтобы спокойно "перезимовать" до лучших времен. Это они и приняли за странную болезнь... Интересно, успела ли Рэйчел убить кого-то до заключения в одиночке? И как ей повезло не сгореть — ее что, держали в комнате без окон?

— Эй! Что вы делаете?! — раздался за моей спиной голос.

Какого черта делает здесь сторож, что тут вообще охранять? Неважно, но теперь ко мне в голову пришла сносная идея по поводу дальнейших действий.

Я не стал ждать, когда он в меня выстрелит, и просто прыгнул навстречу. Глаза боятся — руки делают. Он не успел — я вцепился в него и, одним махом разодрав горло голыми руками, швырнул в яму. К тому времени он, скорее всего, был уже почти мертв, то ли от шока, то ли я просто слишком его прижал. Но не важно. Главное, что его кровь растекалась по тихому ужасу, лежащему в гробу, и начала почти мгновенно впитываться. Процесс увлекал, но я отвернулся, сидя на земле и счищая с рук мерзкую слизь. Это кто же на небесах или где еще все так хорошо устроил?

Я слышал, как она хрипло задышала, как начала издавать какие-то звуки, откашливая слизь, как зашевелилась под трупом сторожа. Потом, через мучительно долгое время, ее голова показалась над ямой. Она скользила по грязи, но я не мог заставить себя подать ей руку. Прошло несколько минут, пока оно выбралось. Оно стояло на четвереньках, упираясь о землю скрюченными птичьими лапами и не сводя с меня глаз, залитых кровью. Не было видно ни белков, ни зрачков — сплошной мокрый глянец. Кровоизлияние было изнутри, но создавалось впечатление, что ее глазницы заполнены, как лужицы после дождя, и стоит ей моргнуть, как кровь хлюпнет из-под век и потечет по щекам.

Ну вот, отлично. Она, скорее всего, спятила (а кто бы не спятил?). Выходит, все зря — если ЭТО нападет на меня, то придется повозиться — несмотря на ослабший организм, невменяемость придает много сил. Только этого не хватало.

— Блонди! — позвал я ее. — Лу-Рашель!

Она моргнула. Потом еще раз дважды, резко — и на кровавую поверхность глаза всплыл зрачок. Потом села и отерла лицо руками, убирая назад то, что было волосами; некая цивилизованность жеста давала какую-то надежду на счастливый исход. Ее ногти отросли и завернулись, словно когти чудовища.

А потом она завопила.

Ее рот был едва открыт, и я понятия не имел, каким акустическим чудом получается этот взрывающий перепонки дикий, невыносимый звук. Она орала и орала, пока я не начал сходить с ума, и тогда заорал тоже:

— А ну заткнись!!! Заткнись сейчас же!!!

Рэйчел поперхнулась криком, но замолкла, уставившись на меня с полуоткрытым ртом. Я уже ничего не хотел, и игра была не в радость, я хотел, чтобы этого всего не случилось ни с ней, ни со мной...

— Я у-хо-жу! — сказал я как мог внятно, поднимаясь на ноги и едва справляясь с дрожащим голосом. — Я оставляю тебя в покое! Ты понимаешь? Ты меня больше не увидишь!

Ее губы зашевелились и наконец родили внятное слово.

— Улисс!

Второй раз в жизни.

Она узнала меня по голосу.

— Улисс ...

Она подползла, на ощупь обняла меня за талию и уткнулась лицом в живот, пачкая его кровью и грязью, хрипло повторяя мое имя, как молитву.

Я почувствовал, что прирастаю к земле. Что это, как это назвать? И в этот момент меня вдруг прошило страхом, будто ее воспоминания заполонили меня — я отчетливо ощутил все это, все до единой мелочи, угасание, ужас, комья земли о крышку... смерть. Ощутил так, будто пережил это сам.

А потом раздался выстрел, и я был почти благодарен стрелявшему..

Раздумывать дальше было уже некогда. Я поднял Рэйчел на руки — она вообще не весила, в ней было фунтов сорок — и сбежал. Разберемся позже.

И впрямь везучая — не сожгли, не убили, не сгорела... Ни дать ни взять — королева второго шанса.

Мы остановились в захолустной гостинице. После нескольких осознанных фраз Рэйчел снова "ушла", и мне пришлось несколько ночей приводить ее в чувства. Сначала я ее вымыл от всей мерзости, которая ее покрывала, и не скажу, что это было приятно. Когда она высохла, я обалдел: ее черные волосы стали белыми, абсолютной белизны, не имеющей ничего общего с сединой, никакого серовато-перечного оттенка. Чистый снег.

Потом я ее кормил, что было еще отвратительнее. Одно дело охотиться на улице, и совсем другое — когда приводишь кого-то, чтобы скормить мифическому монстру — есть в этом что-то низкое и нечестное. Однако скоро ее глаза очистились и стали прозрачными, голубыми, как вода на отмели. Нет, как лед. Чистый лед.

Я снял дом на окраине, чтобы не привлекать внимания. Рэйчел приходила в норму, и телом, и душой, одно в ней пока напоминало о годах, проведенных в могиле, — днем она ни минуты не спала. Она тихо стонала, кусая пальцы, чтобы приглушить звуки, и, в конце концов, я позволил ей лечь рядом. Сначала Рэйчел сворачивалась клубком у меня под боком и дрожала так, что вибрировала кровать. Это мешало, но я не мог заставить себя ее прогнать. Потом однажды, когда она плакала особенно горько и дрожала особенно сильно, я ее обнял. И по тому, как благодарно она прижалась ко мне, как тихо шепнула мне в шею: спасибо, Улисс, — я понял, что шоу продолжается. Непостижимым образом разные поведенческие модели по отношению к нашим подопечным привели нас с Данте к одному и тому же результату. В конце концов, Рэйчел ведь не понимала, кто загнал ее в могилу, для нее было важно, кто ее вытащил.

И ко всему прочему я и не подозревал, как много она знает способов выражения благодарности...

Однажды вечером, когда Рэйчел наконец почувствовала себя готовой выйти на улицу, я лежал на гостиничной койке и ждал ее возвращения из ванной, размышляя, как расскажу обо всем Данте.

...Она подошла, распространяя вокруг запах первых заморозков. Развела мои колени, стала между ними и провела руками по моим волосам, прямо глядя в глаза. Ее льдинки отражались в моих зрачках приятным мятным холодком. Ее волосы щекотали мне лицо.

— Видишь, мы теперь как брат и сестра, если бы не кожа, — произнесла она тихо, — ты был прав. Я и в самом деле блондинка.

Она поцеловала меня в лоб мягкими холодными губами. Потом ее поцелуй переместился на глаз, она обжигающе глубоко обвела его языком, как будто собираясь высосать из глазницы. Это было возбуждающе и странно.

— У тебя очень красивые глаза, Улисс...

— Лу...

— Называй меня, пожалуйста, Рэйчел.

В следующий момент она отстранилась и плавно воткнула мне что-то в глаз.

С теми, кто не чувствовал ничего подобного, я даже разговаривать не стану на эту тему. У меня (как и у всех нас) очень высокий болевой порог, но сейчас я бы так не сказал. Я даже не смог издать ни звука, ощущая, как острие, зацепив нижнее веко, со скрежетом проходит через отверстие в черепе до самого мозга и вонзается в него раскаленной спицей. Все стало красным и белым, вспышки меняли друг дружку, я не осознавал, что лежу навзничь и рискую захлебнуться собственной кровью, которая без остановки хлещет из глазницы, заливая лицо и весь мир. Кажется, в мозгу задело какие-то участки, отвечающие за восприятие, — звук отключился, потолок вертелся с сумасшедшей скоростью, я видел только половину всего, но и этого было много. Вокруг расплылся запах горящих осенних листьев, и я подумал, что умираю.

Я, конечно, не умер. Рэйчел знала про вампиров очень мало и отправилась в опасное путешествие за знаниями в одиночку. Но кое-что она знала, и потому, уходя, сподобилась пошире распахнуть окно, на всякий случай. Я не превратился в хорошо прожаренный бифштекс только благодаря интуиции, потому что проснулся буквально за минуту до того, как солнце весело рвануло в комнату. Секунда, чтобы разлепить здоровый глаз, залитый кровью, — и я закатился под кровать, стянув на себя покрывало и лишь мельком увидев, как солнечные зайчики заплясали по паркетному полу — как раз на нужном месте. Умница Рэйчел.

Кровь растеклась далеко по комнате, проникая в щели, сворачиваясь и застывая дурацкими уродливыми узорами. Поразительно, что из меня одного натекло столько — как там вообще что-то осталось? Я дотронулся до глаза — он представлял собой твердый сгусток запекшейся крови и болел зверски. Слух постепенно возвращался, это радовало. Что же, пока ничего нельзя было сделать, я устроился как возможно удобнее, чтобы залечить рану и переждать этот невероятно длинный день.

Последняя моя мысль перед отключкой была о том, каким же уродищем я стану. Никогда раньше не осознавал так остро собственную красоту. Бывшую красоту. Приятных снов, Улисс...

Все оказалось не так страшно, никаких ужасных шрамов. Даже веко восстановилось, а яблоко затянулось и стало похожим на мраморный шарик с розовой прожилкой. Смотрелось как-то ненормально, но не отталкивающе. Все же я прикрыл бывший глаз повязкой и почувствовал себя лучше — иллюзия наличия все же лучше, чем отсутствие.

Конец 1 части.

* * *

Часть 2. Улисс.

Иногда я сам удивляюсь, как мало меня интересует собственное прошлое.

Данте прислал за мной вертолет, но посадочная площадка на здании киностудии еще не была готова, поэтому в аэропорту меня ждала машина.

Это слабо сказано.

Такого монстра я еще не видел. Скорее всего, она делалась на заказ, потому что я не смог опознать в ней ни одну из известных моделей. Широкая, как "хаммер", хотя не такая громоздкая; с двумя рядами прожекторов, чтобы гонять слонов по саванне; естественно, черная и длиннющая, будто посередине есть еще одна пара колес. Я готов был поклясться, что этот гроб на колесиках проектировал не Данте — самоутверждение ему давно ни к чему, да и такие понты совсем не в его духе. Несколько пошловато.

Из машины вышел не-мертвый, тоже весь в темном, как продолжение ее тени.

— Привет, — сказал я.

— Добрый вечер. Я отвезу вас в особняк, если вы не возражаете, — ответил он совсем в другом тоне — отточено-официальном. Кажется, он видел во мне не друга Данте, а просто очередное задание, и особо не напрягался быть дружелюбным. Как странно.

Я сел вперед, почти теряясь в гигантском салоне — мех и полированное черное дерево, отпад. Интересно, отчего на переключателе скоростей нет бриллианта с кулачок? Он бы тут неплохо смотрелся.

Машина с грацией танка тронулась с места, и я снова переключил внимание на парня за рулем. Он ведь был совсем молод — скорее всего, еще даже не пережил свой биологический возраст, но в нем чувствовался мощный потенциал. Представляю, что вырастет из мальчика лет через сто, а то и раньше — когда он полностью раскроется. Но не это меня зацепило, нечто другое — какая-то странная энергетика, какой я ни у кого еще не встречал, даже у древних. Даже у Данте. Это не могущество, не особенный талант, просто совсем незнакомая сила, вызывающая инстинктивную опаску. Что-то вроде этого чувствуешь за несколько минут до рассвета. Странно. Ну с чего бы вроде опасаться совсем зеленого, которому я могу за секунду шею свернуть, как цыпленку? Я сам не знал.

— Мне казалось, что я должен был приехать на студию, — заметил я. — Ты точно правильно понял свою хозяйку?

Он метнул на меня быстрый взгляд и снова уставился в лобовое стекло.

— Чего у меня нет, так это хозяев.

Все интереснее и интереснее.

— Ты не похож на других слуг Перл. Все перед ней только что на пузе не ползают. Хотя некоторые и ползают, и не только — она это дело любит.

Если я ему польстил, то виду он не подал.

— Я ей НЕ СЛУГА. Я наемник, — жестко сказал он, уверенно лавируя по ослепительным улицам. — Если Перл платит мне за работу, это не делает меня ее собственностью.

О, какая болезненная тема. С такой гордостью можно или прыгнуть выше головы, или наоборот упасть так глубоко, что дальнейшее течение жизни окажется просто бессмысленным. Я уже не рассматривал город за окном — такой мальчик, глаз не оторвать. К тому же я был уверен, что когда-то уже видел это лицо и слышал эту манеру разговаривать. И это не так давно было...