Долгое странное путешествие Сета Гейтса

Я махнул в сторону девушки и посмотрел на агента Миллер.

— Она здесь, чтобы подтянуть меня по части музыки? Шмоток и бижутерии?

— Верно. — согласилась агент Миллер. — Особенности задания требуют от вас несколько иной подготовки, в сравнении с общим тренировочным графиком. Нужен специфический набор умений. Вам все равно понадобятся навыки, которые мы преподаем на общей основе, но придется освоить и многое другое.

— Нам нужно жить вместе. — предположил я, глядя на своих новых родителей. — Втроем. Привыкнуть к общему ритму жизни. Подниматься утром перед школой, смотреть ТВ по вечерам и все в таком духе.

— Угу. — продолжила Миллер. И вам надо уже входить в роль. Ваша фамилия теперь МакКормик. И с этого момента вы отзываетесь только на имя Бет.

* * *

В нашем полном распоряжении теперь был отдельный большой трейлер. У меня была своя комната, у моих "стариков" тоже. Я поднимался утром и отправлялся в школу на весь день, потом возвращался домой и смотрел с ними телек на диване. Мы вместе ели, занимали очередь в душ, слушали шаги сквозь тонкие стенки трейлера, если кто-то из нас слонялся по дому.

Они частенько прикладывались к бутылке. Мы ели пищу из пластиковых коробок и контейнеров. Я стал спать гораздо меньше, чем раньше.

Мы также изучали сети наркодилеров, через которые получали и сбывали свой товар Марк и Дебби, наши тренировочные объекты. Их поселили в другом трейлере, отдельно от студентов лагеря. По всему трейлеру федералы разместили скрытые камеры, так что по ночам мы с моими фальшивыми родителями наблюдали за Марком и Дебби в естественной среде, чтобы иметь хорошее представление о том, как они общаются и ведут себя друг с другом, когда думают, что никто не смотрит.

Мы практиковали беседы "за жизнь" в образах своих персонажей, используя информацию из наших легенд, озвученных на брифинге. Так сказать, входили в роль. Обычно при работе под прикрытием стараются как можно меньше приукрашивать свои истории, но нас было трое, и нам предстояло длительное задание. Необходимо было убедиться, что рассказы совпадают, так что мы досконально запоминали факты из жизни наших персонажей, которые были известны, и тщательно договаривались, чем заменить то, о чем мы не знали. Мы придумали несколько десятков общих баек — из тех, что есть у каждой семьи, чтобы рассказать при случае. Типа почему Бет не любит шоколад или от кого по бабушкиной линии "Мама" унаследовала кудрявые волосы. Травмы и ссадины, полученные при интенсивных тренировках у мистера Смита, тоже шли на пользу: мы сочиняли отличные истории о том, какой эпизод из моего детства закончился соответствующим шрамом.

У меня появился айпод, под завязку забитый музыкой, которую слушала Дебби. Я слушал ее между занятиями в школе, на стрельбище, в общем, везде, где только можно — 6000 банальных образчиков громкого злобного трэш-металла, громкого злобного хип-хопа, громкого злобного рока и слезоточивых баллад.

Дебби и я ежедневно проводили по три часа вместе, моя посуду в школьном кафетерии. Хотя Дебби выглядела на двадцать с лишним, на самом деле ей было шестнадцать. Она носила слишком много макияжа и выглядела как деревенская потаскушка, с ее тесными джинсами, мешковатыми фланелевыми рубашками, байкерскими сапожками и реперскими шапочками. Как у большинства тинейджеров из бедных семей, у нее был лишний вес, плохие зубы и плохая кожа.

Совместное мытье посуды было моей идеей. Изначально по тренировочному плану я должен был проводить с ней интервью, но я прекрасно понимал, что это даст мне только информацию, без малейшего представление о том, как себя вести. Мой опыт в Корпусе морской пехоты подсказывал, что лучший способ по-настоящему узнать человека — это делать вместе с ним что-то неприятное и выматывающее. Так что я добился, чтобы нас поставили вместе на кухню скоблить тарелки и нарезать овощи. Разумеется, единственный способ развеять скуку в такой ситуации — это тешить себя долгими разговорами. "Мама" и "Папа" взяли мой метод на заметку и назначили себе работу в компании с Марком. Днем они копали канавы для полосы препятствий, а по вечерам вместе драили полы в здании.

Дебби растил отец. В одиночку — ее мать убежала с бандой байкеров, когда дочке было три года. Отец работал на ферме, пока "эти грёбаные мексикашки не с%&или его работу", а затем, чтобы покрыть счета, начал толкать спид. В итоге он кончил тем, что стал дистрибутором той же самой банды байкеров, с которой когда-то сбежала его жена, и слонялся по всему побережью Калифорнии с карманами, полными спида. Дебби вошла в дело, едва ей исполнилось 14, и ей не один десяток раз удавалось миновать полицейские кордоны, спрятав под одеждой наркотики или пушки для взрослых членов банды. В конце концов, наказание для несовершеннолетних гораздо мягче, чем для взрослых ублюдков.

Не очень-то она мне нравилась, если уж на то пошло. Но ненависти к ней во мне не было тоже. Ее отец отморозок и подонок, исправить его может только могила, так что она росла такой же трахнутой в голову, как он. У нее были огромные надежды на будущее, связанные с программой по защите свидетелей, но я-то понимал, что ее "новый старт" окажется не таким уж радужным. Она говорила "fuck" через слово, никогда не использовала корректное слово, если можно было заменить его расистским словечком, она вылетела из школы в девятом классе. У нее были кое-какие планы вернуться в школу благодаря программе защиты и учиться на юриста, потому что ей очень нравилось спорить. Но я чувствовал местом пониже спины, что к девятнадцати годам у нее уже будет ребенок, а к тридцати — еще трое или четверо, и возможно она проведет остаток жизни на сраных временных работах, вкалывая на тех же "мексикашек", которых так ненавидела.

Между тем, я учился говорить, как она, и двигаться, как она, и пару недель спустя начал делать небольшие шажочки к тому, чтобы одеваться, как она. Я обзавелся двумя парами тесных джинсов и учился носить их неделю без стирки, пока они не начинали похрустывать при ходьбе. Начал таскать фланелевые рубашки и топики, хотя привыкнуть к глубоким вырезам было нелегко. Я планировал и кое-какие другие изменения в гардеробе, но не видел в них смысла, пока мы действительно не окажемся в полевых условиях. Чем меньше Дебби знает о том, как я буду выглядеть в реальности, тем безопаснее будет для нас, если однажды она вдруг решит сбежать из-под наблюдения или найдет какой-то способ слить старым дружкам информацию про нас.

Параллельно я учился "выбивать из людей все говно". Мистер Смит вколачивал нас в пол по четыре часа в день, без перерывов на выходные. Мы назвали боевой стиль, которому нас учили, "girl-fu", и он основывался на неожиданных вспышках бешеных атак и чертовски грязных приемах. Рослые инструкторы, помогавшие мистеру Смиту, надевали усиленную защиту на глаза, горло, суставы, уши, пах. Затем с цепи спускали нас, и мы обрушивали на них шквал ударов, в первую очередь стараясь повредить глаз, оторвать ухо, выбить коленную чашечку или хорошенько зарядить с ноги в пах. Но это была только половина тренировки. Другая половина была направлена на то, чтобы приучить нас к боли, к тому, что теперь нам гораздо легче нанести урон, оторвать от земли, отбросить в сторону. Спарринг-партнеры тоже не жалели нас и в свою очередь не упускали возможности вывести наши остервенелые тушки из строя или хотя бы просто двинуть побольнее. Нашей задачей было не останавливаться — несмотря ни на что. Никакой удар и никакая травма не должны замедлять тебя в бою! Слова агента Миллер про пит-бультерьера частенько всплывали у меня в голове. Мы должны были атаковать с неудержимой яростью лунатиков и наносить удары с точностью тренированного ассасина.

Мы также работали с оружием. Строители лагеря превратили один из коридоров здания в оружейный стенд с мощной звукоизоляцией и пуленепробиваемыми щитами, и мы могли заниматься стрелковой практикой сколько душе угодно. Большинство других девушек использовали пистолеты 38 или 32 калибра, и многие с сожалением говорили о том, насколько меньше их останавливающая сила в сравнении с крупнокалиберными пушками, которыми многие из нас пользовались раньше. Я шагнул еще дальше, пожертвовав останавливающей силой в пользу точности. Я тренировался только с пистолетами 22 калибра. Чаще всего я использовал или ультра-компактный Таурус .22 или Рюгер .22 со встроенным глушителем. Таурус я рассматривал как пушку для скрытого ношения, если ситуация потребует такой страховки, а Рюгер подошел бы как оружие на случай, если дерьмо полезет изо всех щелей.

В то время как все тренировались целиться в центр массы, я практиковался мгновенно выхватывать свое оружие и вести беглый огонь в голову на дистанциях меньше 15 ярдов. В итоге я достиг того, что выхватывал пистолет и укладывал весь боекомплект из 9 патронов в голову мишени менее чем за три секунды. С моим Рюгером я тренировал выстрелы навскидку на дистанциях от 20 до 30 ярдов, работая над точностью. Я приклеивал на мишень цветные стикеры туда, где полагается быть глазам, и целыми вечерами старался всаживать пули с разных дистанций прямо в центр стикера. Пуля, попавшая в глаз, скорее всего войдет в мозг и заставит цель упасть, а это самое важное в перестрелке.

Та модель Тауруса, которая мне понравилась, выпускается сразу в нескольких вариантах расцветок, в том числе и очень дурацких. Собственно, этим она и славится. Я спросил Дебби, какой вариант выбрала бы она. Вот так я и стал владельцем роскошного экземпляра с розовой рукояткой и позолоченными заклепками и затвором. Когда я смотрел на него, то не знал, то ли провалиться от стыда сквозь землю, то ли гордиться тем, насколько аутентично эта пушка выглядит в руках девочки из семьи белых отбросов Америки.

Помимо изучения искусства девочек-ниндзя-копов, мы проводили по четыре часа в день на занятиях по Математике и Науке. Это был единственный раздел школьной программы, который большинству из нас необходимо было изучать заново, чтобы сойти за своих. Английский и История не сильно поменялись с наших времен, но Математика продвинулась вперед. Мы считали продвинутым уровнем переход от алгебры к геометрии и тригонометрии, а теперь приходилось иметь дело с началами матанализа. Конечно, и в наши дни немало школьников, которые не продвинулись дальше алгебры, но средний выпускник старшей школы сейчас обладает большими познаниями в математике, чем большинство из нас после окончания колледжа. То же касается Биологии, Химии, Физики и других основных научных предметов. Конечно, все основы я изучил еще четверть века назад, но все-таки ученице старшей школы полагается иметь набор знаний посвежее. Всем нам нужно было немного восстановить сноровку в этих областях.

Повторение школьного курса давало нам также шанс на ре-социализацию, о которой говорила мне агент Миллер. Новый шанс войти в ту же воду. Мы снова сидели в классе за партами, в строгом порядке. Нам приходилось поднимать руку, чтобы отпроситься в туалет. Мы называли учителей Мистер Томпсон или Миссис Ричардсон. Нам не разрешалось разговаривать. Иногда, просто для фана, мы даже обменивались записочками. Несколько часов в неделю мы писали диктанты на сотовых телефонах, приобретая навык набирать смски так, как это делают в наши дни девушки нашего возраста. В моей армейской юности мне приходилось иметь дело с сокращениями типа ASDF (Air Self Defense Force — Силы противовоздушной самообороны), FATOC (field army tactical operations centre — тактический операционный центр полевой армии). Теперь это было "OMG 2MI!". (Oh my god, too much information! — О боже мой, слишком много информации!).

Ну и, конечно было множество тонких социальных штучек, которые начали проявляться по ходу занятий. То, как мы рассаживались в классах, зависело от факторов, которые мы поначалу даже не осознавали. Разумеется, девочки, которые и раньше были женщинами, предпочитали держаться вместе. То же касалось и тех, кто оказались слишком взрослыми или наоборот слишком юными. Мы также разделялись по расовому принципу и даже по типу одежды, которую предпочитали носить. Например, девушки, которые раньше были мужчинами, но предпочитали носить более женственную одежду, составляли отдельную группу в группе. Им нравилось провоцировать остальных на нервную реакцию. Каждый, конечно, нервничал по своей причине.

Выполнение домашних заданий давало мне возможность поработать над почерком. Почерк настолько трудно поддается осознанному контролю, что даже профессиональному актеру трудно изменить его до неузнаваемости. Но я тренировался скруглять буквы и вставлять завитушки, чтобы это было больше похоже на записи девушки-тинейджера. Честно признаться, больших успехов я не достиг. Все-таки двадцать лет выписывания штрафов за неправильную парковку и мелкие нарушения придали моей манере письма уникальное канцелярское очарование, от которого я так и не сумел до конца избавиться.

Наконец, по истечении девяти месяцев, на протяжении которых я почти каждый день практиковался выбивать из людей дерьмо, учился быть девушкой из семьи белых отбросов Америки, а также заново осваивал алгебру, мое обучение закончилось.

* * *

*

Мы с родителями не сразу приступили к своей миссии под прикрытием. Сперва нас ждал маленький город в Западном Техасе, где меня устроили в школу, отец занялся доставкой пиццы, а мама подрабатывала в баре. Там мы провели три месяца. За это время я покрасил в черный брови и волосы, проколол каждое ухо в шести местах, включая неизбежный пирсинг в верхней части уха, и обзавелся татушкой в виде четырехлистного клевера — сзади на шее, примерно на уровне воротника. Для достоверности я даже поставил три совершенно ненужных пломбы на коренные зубы — две наверху и одну внизу. И начал курить — впервые с тех пор, как уволился из корпуса морской пехоты. Я рассудил так: Баббл подарил мне тридцать дополнительных лет жизни, что ж, пару из них вполне можно потратить на мою фиктивную личность.

Я удивил сам себя, умудрившись обзавестись в школе парой друзей. За хозяйственной постройкой при школе был пятачок, который не просматривался из окон учительской. Туда ходили курить плохие ребята, и когда я присоединился к этой тусовке, обратной дороги в приличное общество уже не было. Через неделю один из завсегдатаев курилки, парень примерно моего возраста по имени Лестер, пригласил меня на пивную вечеринку. Под покровом ночи я вылез из окна дома, который мы арендовали с родителями, и отправился навстречу приключениям.

Он подхватил меня на краю квартала, и мы вместе поехали в пустыню. Лестер был типичным техасским парнем из старшей школы. Копна темных волос, черная кожаная байкерская куртка, мятая белая футболка, и дешевые мешковатые джинсы, которым полагалось выглядеть старыми и рваными. По дороге мы трепались о разных группах, рассуждая какая сойдет за спид-металл, а какая за деф-металл. Вся беседа шла в гнусавой монотонной манере, которая должна была подчеркивать крутизну собеседников. Когда скоростная магистраль пошла в гору, мы съехали на грунтовую дорогу и стали петлять между холмами. Вскоре мы добрались до вечеринки, которая представляла собой кружок подростков у костра в пустыне. Я пристроился рядом с Лестером в своем прикиде деревенской потаскушки, и принялся, как и все, посасывать пиво, болтать о всякой фигне и курить одну сигарету за другой в попытке согреться.