Грации солнца. Приманка для зверя

— А почему нельзя держать воду в мехах? — спросил изгнанник, опустив руку в поток.

— Нельзя бездумно убивать живых существ ради выгоды. Они растут и крепнут для себя, а не для нас, — пояснила дева.

— Чего? — Примус недоуменно посмотрел на Йоко. — Но как тогда жить?

— А как я живу? — парировала априка и на секунду задумалась.

— Пречистый бог Атон создал всё живое, — сказала Йоко неестественным, выдававшим цитату голосом, — дабы оно росло и славило имя его. Под светом славы Атона мы можем жить, а где нет света его, там нет жизни для нас. Все дети его равны меж собою, и нет любимых более или менее пред ликом его. Но те дети Атона, что были благословлены иметь разум, должны понимать, что убиение других детей его — грех перед богом. Нужно смирить себя и стать послушными детьми, тогда Атон дарует нам свои блага.

— Значит, нельзя убивать животных? — уточнил ромей.

— Да. И травы, и деревья, и всё, что растёт вокруг, — пояснила априка. — По крайней мере так бездумно, как вы, люди, это делаете.

— Но что тогда я буду есть!? — воскликнул Примус. Йоко улыбнулась широкой тёплой улыбкой и взглянула на солнце.

— Неужели ты подумал, что мудрый бог оставит тебя, что Атон не даст тебе пищу в момент нужды? Поднимись сюда, и я покажу тебе, как ты будешь питаться, — позвала априка.

— Подожди: воды наберу, — ответил Маниус и окунул сосуд в прохладный поток.

III

Йоко и Маниус сидели на корточках, устремив сосредоточенные взгляды к фиолетовой костянке. Спутники оглядели узкие тёмные листья, растущие по трое на прочном коричневом стебельке, да морщинистые толщиной с мизинец костянки, налитые спелостью. Йоко аккуратно сорвала одну и сняла с юбки небольшой нож, лезвие которого сужалось к кончику вытянутым треугольником. Дева сделала надрез и ловко удалила семя из костянки, затем достала другой нож, которым ковырнула землю. Ещё мгновение — и семя посажено. Охотница прихлопнула землю и вручила Примусу лишённый семени плод.

— Видишь? Плоды существуют специально, чтобы их есть. Взамен растение просит посадить его семя. Если садить семена, то мы можем забрать съедобную мякоть плода и насыщаться ею, не гневя бога. Держи, — охотница подала ромею нож. Юноша помялся немного, затем сорвал костянку. Изгнанник расковырял плод, с трудом удалив оттуда семя. Оно оказалось белым, как слоновая кость.

— Бред, — едва слышно выругался ромей и посадил семечко несколькими резкими движениями.

— Ты должен садить спокойно, без злости, благодаря растение за пищу, — вмешалась дева.

— Это ещё зачем? — негодующий баритон разлетелся по поляне.

— Затем! Повтори: "я благодарю тебя за пищу, что даруешь ты мне".

Маниус смолчал.

— Повтори!

— Я благодарю тебя за пищу, что даруешь ты мне, — произнёс отверженный. — Ты довольна?

— Пока достаточно, — сказала Йоко; чёрно-зелёные глаза блеснули раздражением. — Смири гордость внутри себя, и ты почувствуешь лёгкость, которой никогда не чувствовал. Поверь мне.

— Я попробую, — пообещал ромей.

— Ладно, — априка достала ещё два ножа. — Мы посадим столько семян, сколько нужно для твоего насыщения. Потом засушим плоды впрок. Атон положит на них свои лучи, освободив от влаги. Сухость сделает ягоды съедобными надолго, не волнуйся.

— Хорошо, — согласился Маниус. Юноша сорвал гроздь костянки и начал спокойно удалять её семена. Глаза Йоко одобрительно сверкнули, и априка присоединилась к нему.

Вкус фиолетовых плодов оказался довольно противным, но только при первой пробе. После нескольких горстей юноша привык и начал получать удовольствие от пищи, смакуя мякоть во рту. Послевкусие порадовало Маниуса сладостью и лёгким оттенком свежести. Юноша без лишних слов жадно поглотил плоды, почувствовав блаженство насыщения. Глаза скосились на разложенные для засушки костянки. Примусу пришлось сделать площадки на лишённых травы песчаных склонах оврага и по совету Йоко выложить их камнями из ручья. Сама советчица мыла волосы в тёплом потоке водопада. Закончив, дева обернулась и поймала взгляд юноши, который поспешил убежать в сторону.

— Среди априк уклонение от прямого взгляда считается оскорблением, — не выдержала дева.

— Прости: я не специально, — скороговоркой ответил Маниус, — просто у тебя такие глаза...

— Я знаю, что неправильного цвета, — сопрано, пронизанное неутаённой горечью, достигло ушей ромея.

— Я хотел сказать "красивые", — поспешил уточнить Примус и заглянул в глаза собеседницы. Мгновения спутники неотрывно смотрели друг на друга.

— Вот так, — прервала молчание Йоко. — Смотреть нужно совсем недолго, но делать это нужно обязательно. Не забудь об этом, хорошо?

— Не забуду, — пообещал Маниус.

Априка обернулась к ручью, подставив руки под холодный поток.

— Там, где я родилась, воды слишком мало. Мы не можем омывать ею тела: мы только утоляем жажду или орошаем растения, — перевела тему охотница. — Здесь есть целые реки, озёра и даже моря. Вначале я не могла наглядеться на них, а сейчас привыкла.

— А где ты родилась? — поинтересовался изгнанник. — На юге?

— Да. В благословенном месте, где Атон светит особенно ярко. Там всюду лишь жёлтые дюны, и вне оазисов не растёт практически ничего. Место для жизни априк, где трудно совершить прегрешение. Люди редко заходят туда, и ни один не достиг внутренних городов...

— Твоя родина — пустыня?

— Да. Золотые дюны на юго-востоке Благой земли. Там так тепло и светло! А здесь холодно и темно, особенно зимой. Зимой я редко охочусь на мыйо: слишком мало света.

— А почему вы охотитесь на мыйо? — продолжил расспрашивать ромей.

— Мыйо поедают всё живое. Мыйо — враги нашего народа. Старейшие априки говорят, что они появились в местах, где света не бывает по полгода. Я не знаю, где это может быть. Кажется, где-то на севере. Как бы там ни было, мыйо добрались и до моей родины. Они нападали на внешние города, они едва... — Йоко осеклась. Повисла пауза.

— Может, они и похожи на обычных хищников, но только в спокойные времена. Когда твари достаточно расплодятся, то собираются в огромные стаи и начинают сновать из места в место, охотясь крупных зверей, людей и даже априк. Нас направили сюда, чтобы предотвратить подобное, — информировала охотница.

— Направили? Ваш царь или консул?

— Нет. Я хотела сказать: указали, куда идти. Мы сами вызвались.

— Почему?

— Кто-то должен был что-то сделать. Когда мыйо в наших землях перебили, старейшие априки успокоились, но вскоре эти твари вернулись. Тогда некоторые молодые априки отправились на север, чтобы охотиться на мыйо. Это было давно. Сейчас их численность удалось уменьшить. Но мы всё ещё не можем найти их источник.

— Есть источник? — удивился отверженный.

— Раньше мыйо не было в этих землях: они появились будто из ниоткуда. Но так не бывает: должен быть источник. И ещё: они плодятся медленно, потому что все встреченные нами мыйо — самцы. Нужно отыскать их самок. Старейшие хотят их уничтожения, поэтому они позволяют молодым априкам уходить на охоту.

— Понятно.

Спутники замолчали, погрузившись в размышления.

— Мы останемся здесь, пока не высушим запасы для тебя, — информировала дева, — так что можешь продолжить собирать костянку.

— Сейчас продолжу, — процедил сквозь зубы Маниус и потянулся. Охотница, напротив, прикрыла глаза, позволив себе расслабиться.

Смеркалось. Примус закончил заготавливать фиолетовую костянку и расстелил свою пенулу у толстой осины, готовя место для ночлега. Йоко отошла куда-то, что заставляло ромея нервничать, но изгнанник предпочёл не звать деву раньше времени. "Плохо, что нельзя подстелить травы", — мысль вяло проковыляла по сознанию. Юноша положил суму под пенулу, решив использовать как подушку. Запасная пенула лежала рядом. "Пойдёт вместо одеяла", — решил юноша. Закончив обустраиваться, Маниус снова завертел головой, ища спутницу.

— Я здесь, — сказала белая фигура, вышедшая из-за деревьев. — Я искала следы мыйо.

— Нашла? — спросил ромей.

— Нет. Похоже, мыйо давно здесь не проходили, — ответила Йоко.

— Это хорошо?

— Как посмотреть. Нам придётся искать их самим, но пока мы можем спокойно отдохнуть, — объяснила дева. — Ты приготовил ночлег?

— Да.

Априка скинула с себя плащ и протянула десницу к рукояти; левая рука охотницы рефлекторно ушла за спину, взявшись за свободную полу жилета. Примус услышал слабый шорох, и меч блеснул в мягком вечернем свете, указывая жалом на первые звёзды. В следующее мгновение дева опёрла оружие об осину и немного расслабила жилет.

— День был трудный: пора отдыхать, — сказала априка и расправила плащ рядом с ночлегом ромея, затем достала из пиры запасной и закуталась в него. Йоко развалилась на плаще, положив голову на сумку юноши. Примус стоял рядом, ничего не делая. Глаза ремесленника изучали меч.

— Ложись, — пригласила дева, — ты вымотался сегодня.

— Да, — согласился Маниус и осторожно приземлился рядом с априкой, уместившись на самом краю пенулы.

— Завтра мы никуда не пойдём. Атон хорошенько высушит твои плоды.

— Рад слышать, — ответил изгнанник, — я...

Юноша замолчал, почувствовав, как рука Йоко обхватила его, прямо как в прошлую ночь. Априка пододвинула спутника к себе так, что их тела теперь касались друг друга.

— Я же говорила тебе, что здесь холодно, — начала дева укоризненным тоном, — а по ночам — особенно. Я теряю тепло, а вместе с ним и свет Атона, — отчитывала охотница, прижимаясь к изгнаннику всё сильнее.

— Так гораздо теплее, — подытожила дева, — неужели люди не мёрзнут?

— Мёрзнут, — подтвердил ромей. Йоко выразительно выдохнула, но ничего не сказала. Маниус расслабился, чувствуя удовольствие от близости. Спутники лежали молча, пока изгнанник не скосил взгляд на меч охотницы, вонзённый лезвием в землю.

— Лезвие не заржавеет, если держать в земле? — обеспокоился бывший кузнец.

— А? Боцьен не ржавеет, — информировала Йоко.

— Не ржавеет? — удивился Примус. — Не может быть.

— Может или нет, он не ржавеет, — настояла дева.

— Как вы этого добились?

— Боцьен ковала не я, а искусные мастера из старейших. Они не любят, когда их расспрашивают о секретах.

— Все мастера одинаковы, — сказал Примус, улыбнувшись. — Хотя чему я удивляюсь? Бо... цьен же волшебный.

— Волшебный? — улыбнулась Йоко. — А я не замечала.

— Как это? Он висит за спиной, будто прилепленный безо всяких ножен... да и твои фляжки тоже...

— А! Ты об этом, — перебила дева.

— Разве это не волшебство? — осведомился ромей.

— Ну, можно и так сказать, — согласилась охотница. — Я тебе когда-нибудь объясню. Не сейчас.

— А можно подержать боцьен?

Йоко вздохнула, дав понять, что ей лень тянуться к рукояти.

— Всего разок. Пожалуйста, — умолял Маниус. Априка взглянула в горящие глаза юноши и поняла, что он не скоро заснёт, если не уступить ему. Йоко привстала и дотянулась-таки до оружия, затем снова прижалась к спутнику.

— Только не поранься: лезвие очень острое, — предостерегла охотница.

Ромей аккуратно забрал боцьен из рук Йоко и начал жадно прочёсывать взглядом. Серебристо-белый матовый клинок, отливающий тёплым свечением, был украшен желтоватыми письменами, спускающимися от кончика к рукояти. Небольшая, прямая, гладкая, лишённая всяких надписей и сужающаяся к концам со скруглёнными краями гарда сделана из того же металла, что и клинок. Черен был обмотан слегка отличной по оттенку светло-серой проволокой, витки которой плотно прилегали друг к другу. Завершало рукоять навершие в форме сферы, превосходящее по толщине черен примерно на треть. Изгнанник поднёс лезвие к глазам и смог разглядеть россыпь блестящих микроскопических точек, сиявших, подобно шлейфу галактики. "Люди не знают этот металл", — с досадой подумал Примус, представляя, как куёт сияющий гладий.

— А что значат письмена? — спросил Маниус.

— Даровано Йоко во имя Атона. Примерно так, — ответила дева.

Бывший кузнец покачал боцьен в руке, оценивая вес.

— Три-четыре мины (около двух килограмм), — удивился изгнанник, — я думал — тяжелее.

Юноша повернул меч лезвием к глазу. Боцьен оказался неожиданно тонким, а волны вдобавок слегка расходились в разные стороны.

— Неровное! — воскликнул ремесленник. — Каждая волна уходит немного вбок!

— Так легче рвать шкуру мыйо, и их раны не затягиваются быстро, — объяснила Йоко.

— Его, наверное, ужасно трудно точить, — предположил Маниус.

— Не знаю. Боцьен не тупится.

— Что!?

— Боцьен покрыт чем-то вроде тонкого-тонкого слоя стекла, но стекло это алмазное, — информировала Йоко.

— Алмазное!? Как такое возможно? Я не слышал, чтобы боги могли творить такие мечи.

— Потому что ваши боги ложные, — ответила априка. — Я не знаю, как это делается, но боцьен не тупиться, даже если ударить по камню. Хотя старейшие всё равно рекомендуют использовать его крайне аккуратно. Хватит разглядывать, а то не уснёшь. У тебя будет время, — сказала дева, вытянувшись. Охотница забрала меч и поставила на место. Маниус не стал возражать.

— Ты вернул пробки в уши? — спросила охотница.

— Нет.

— Верни.

— Но через них теперь ничего не слышно.

— Верни, — твёрдо повторила дева. — Они уже давно восстановилась.

Примус покорно выполнил распоряжение; звуки природы действительно никуда не пропали.

— Ну что, всё слышно? — спросила Йоко.

— Да.

— Так-то. Это волокно закрывает звук, только если встретит слишком громкий крик, потом восстанавливается. Да и уши от грязи защищает, — объяснила спутница. — Всегда носи пробки, а то мыйо оглушит...

— Я понял, — уверил отверженный.

— Ладно. Пора отдыхать. Короткой ночи, — закончила Йоко и закрыла глаза.

Маниус действительно не смог заснуть под грузом впечатлений, накопленных за день. Он приковал взгляд к западу, куда утекал ручей, петляющий среди деревьев. Солнце выглядывало из-за ветвей, стараясь ослепить юношу, но изгнанник не отвёл взгляда от бога Йоко. Под журчание воды, далёкое пение птиц, писк комаров и шелест осин удалялся Атон, готовя землю к погружению в ночь. Последнее мгновение осталось ему пускать густые лучи, последнее мгновение пречистый бог слепил глаза изгнаннику. Ромей провожал солнце, глядя то на извилистую тропу ручья, то на дрожащие ветви осин. Изгнаннику казалось, что этот яркий свет, слабые звуки и колышущиеся ветки — всё вокруг желает его кончины. Примус смотрел на мир и не видел своего пути в нём, не видел надежды для себя. Юноша прижался к Йоко сильнее, чувствуя тепло, исходившее от априки. "Моя грация", — подумал Маниус и закрыл глаза; мир исчез, осталось только тепло.

А солнце продолжило свой путь по небосклону, исчезая в ярком багрянце заката. И вот на небе загорелись первые звезды — вестники царства ночи. Но для отверженного их не существовало. Реален был лишь сон, где он с отцом бродит по огромному купеческому кварталу, выбирая подарок для матери.