Грации солнца. Приманка для зверя

Грации солнца

Глава первая. Надломленная жизнь

Неудачная охота

Встретив априку, одетую, как простая горожанка, вы безошибочно узнаете её по сочетанию светлых, как у варваров, волос и зелёных глаз. Причём зрачок априки обрамляет чёткая жёлтая корона. Говорят, что во время сражения эта корона растёт, окрашивая глаза априки в жёлтый цвет, однако я не нашёл ни одного заслуживающего доверия свидетельства, доказывающего этот миф.

Квинтус Секстус Нониус. Априка.

I

Гладий рассекал воздух, издавая еле слышный вой; остриё несло то влево, то вправо, открывая тело неумелого мечника. В движениях клинка читалась молодость пальцев, сжимавших рукоять, желание завершить бой одним мощным разящим ударом. За кончиком меча непрерывно следили два внимательных глаза. Они успевали сообщить ногам, когда и куда следует уклониться до того, как противник успеет претворить свои замыслы. В глазах застыл опыт прожитых лет, даривший лицу спокойствие, невозмутимость. Зрачки провожали взглядом остриё, пока разум считал количество взмахов и уколов: "Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре... Дури в нём немерено..." Мужчина крепче сжал гладий, ретируясь. Ровная поляна, усыпанная мелкой тёмно-зелёной цветущей россыпью фиолетовых точек травой, уходила вперёд, оставляя спине вьющиеся кустарники. Мужчина не забыл о них, но сделал ещё два шага назад. Под ногой хрустнула ветка; противник вздрогнул и на мгновение замер; юные руки подрагивали от усталости.

— Рака!

Лёгкие мужчины освободились одновременно с выпадом; звон клинков заполнил пространство. Юноша не смог удержать рукоять; гладий отлетел в сторону, выполов пару пучков луговой травы.

— Мани, ты всё такой же баран! Мыйо тебя раздери! Чего машешь как попало? Бей осмысленно! Ты же умеешь! Мы, квириты, не варвары какие-нибудь: в боях берём холодным расчётом.

— И... Извините. Учитель. Кезо, — выдавил юноша, переводя дыхание.

— Извините, — передразнил мужчина. — С такими махами никакой силы не хватит, а врагу достаточно держаться подальше, поймать тебя на ошибке — и всё! — учитель резко взмахнул мечом. Остриё пронеслось в миллиметре от глаз Маниуса; ученик отпрянул.

— Голова уже будет лежать на земле, — подытожил Кезо и вернул гладий в ножны.

— Извините, — повторил Маниус, поправив волосы на лбу.

— Ладно. Не кисни. Тебе всего семнадцать, а силы — как у лучшего быка моих соседей-маслоделов! — Кезо рассмеялся, перепугав звонким хохотом мелких птиц. Те хором вспорхнули с насиженных веток.

— Для второго дня ты машешь отлично. Подбери меч!

Маниус вздрогнул.

— Сейчас.

Юноша поднял гладий, рефлекторно вложив его в ножны. "Дури немерено. Едва не задел меня: весь в дядю. От тёти хитрости не перепало. Оно к лучшему", — рассуждал Кезо, следя за учеником.

— Учитель, а что значит "рака"?

— Клич восточных варваров, означает "смерть", — объяснил мужчина. Маниус тем временем взглянул на Солнце. Звезда готовилась коснуться крон западного ельника, тянущегося до предела видимости. Порыв ветра принёс с собой резкий запах гари, смешанный со свежими лесными ароматами.

— Где-то сосна пластает, — обронил ученик.

— Пластает, — согласился Кезо. — Скоро смеркается: пора по домам.

Учитель и ученик неторопливо шагали, позволяя глазам изучать всё, что только покажется им интересным. Неумелый мечник оглядывал поля, засеянные пшеницей и льном, вдыхал терпкий злаковый аромат. Лес остался за спиной, так что спутникам приходилось взирать на однообразное море желтеющих колосьев. Глаза скользили по нему, не находя ничего достойного внимания. Радовала лишь толщина зёрен.

— Похоже, урожай будет хороший, — заметил Маниус.

— Не пристало лучшему ученику лучшего в Флумун-викусе кузнеца думать о пшенице! — воскликнул Кезо. Маниус внимательно посмотрел в карие глаза учителя, затем на огрубевшую за годы работы физиономию да слегка оттопыренные уши, веселившие его из года в год. Взгляд юноши выразил несогласие.

— Почему? Вы попросите больше зерна за ваш товар...

— Ха! — Кезо ударил ученика по плечу. — Сечёшь! Если налог не увеличат... даже если и увеличат на пару камней с мешка, всё равно удастся купить зерна на две зимы, — Кезо задумался. — На всякий случай...

— Да, — согласился ученик, — в этом году мы куём больше, чем обычно.

— Сын писал, что варвары появились у восточных рубежей. Эллины натравили, чтоб их... — пояснил Кезо без должной радости. — Ладно хоть дела наши в гору пошли, горн и сейчас не остывает. Гляди, даже отсюда кузня дымит.

— Где? — спросил юноша, ища глазами знакомую трубу.

— Да вон: за горизонтом. Скоро и деревня наша появится, — ответил мужчина, указывая пальцем в низину.

— Точно, — без интереса подтвердил Маниус. — Она.

Очерченная земляным валом деревня Флумун-викус виднелась за холмом. Вытянутая вдоль реки двумя параллельными улицами, обозначенными наставленными каждый на свой лад кирпичными домами, окружёнными бревенчатыми навесами, сараями, огородами с зеленеющими посадками, деревня ничем не отличалась от тысяч других, разве что вал вокруг насыпали немного выше. И не стоять ей здесь, если бы не каменный мост, возведённый забытым консулом для снабжения снедью рубиновых шахт.

Не реже чем раз в месяц деревню проезжали охраняемые сотнями воинов караваны, везущие в столицу необработанные рубины. Часто гружёные сундуками телеги ставили на площади, пережидая ночь, что позволяло местным выгодно продавать свои нехитрые товары. Легионеры охотно брали свежую еду и добротное оружие, потому и население деревни, не считая рабов, состояло из фермеров, кузнецов да их семей.

Издалека даже не зоркий глаз узнавал Флумун-викус по выбеленному двухэтажному постоялому двору и прилегающей к нему конюшне, но это — только когда кузница Кезо, как сейчас, не дымила на всю округу.

— Вот что значит новая длинная труба! — хвалился кузнец. — Теперь жар — хоть камень плавь! Учись у старика: мастерство в любом деле исходит из доброго сердца, умелых рук, чистого рассудка. Не имей мы этого, разве сложили бы новую трубу так ладно да споро? Никогда! А теперь? Взглянешь — глаз радуется! Мать твоя до чего мастерица была: хлеб пекла — объедение! Я всё своей говорил: "Учись", да она — простофиля... — Кезо осёкся. Он взглянул на ученика, более не разглядывавшего окрестности. Глаза Маниуса неотрывно изучали натоптанную тропу, поникшее лицо выражало лишь печаль.

— Прости: заболтался, — выдавил из себя кузнец.

— Вал уже месяц как обвалился, — заметил юноша.

— Точно, обвалился. Куда только Клодиус смотрит?

Маниус немного ускорил шаг и пошёл вперёд, не попрощавшись. Кезо выругался про себя, но не стал догонять. На краю деревни ремесленники разошлись. Кезо направился в кузницу, Маниус — к дяде.

II

Дядин дом стоял на краю улицы, прилегавшей к полям. Маниусу пришлось пройти по ней, прежде чем показалась знакомая покрывшаяся трещинками оштукатуренная стена. "Очаг не разожгли. Странно..." — пронеслось в голове, когда юноша оглядел крышу. Маниус решил сначала зайти в дровяник, а уж потом умываться. Он набрал охапку тонких сухих берёзовых дров и потащил в прихожую. Преодолев пятиступенчатый порог, Маниус немного помялся на террасе, скованный нахлынувшим чувством тревоги. Дверь была не заперта. Из комнаты доносилось слабое рычание. "Поркус опять забежал", — решил ремесленник и ногой отворил дверь.

— Я принёс дрова! — крикнул юноша. В ответ рычание обратилось в свист. "Это не Поркус! — мысль дрожью отдалась по телу; руки охладели. — Это..." Ответ одним прыжком оказался перед взором. Ростом в два волка, покрытая угольно-серой шкурой, черноокая тварь смотрела на жертву немигающим взглядом. Юноша остолбенел, не сводя глаз с монстра: с лап, на концах имевших похожие на человечьи, но увенчанные серебристыми когтями пальцы; с тела, повторявшего облик животного и ужасавшего выпирающими мышцами; с вытянутых челюстей, чем-то напоминавших обезьяньи; с лишённого шерсти хвоста, беззаботно вилявшего из стороны в сторону. Ужас прошёл по каждой клеточке тремя мощными сердечными ударами; нос вдохнул кислотный смрад. Ещё удар — и к телу вернулась способность двигаться. Руки бросили в мыйо охапку, и юноша попятился, нащупывая гладий трясущейся правой рукой. Когда ноги перешагнули порог, разум осознал тщетность сопротивления и предложил бежать. Оглушительный свист, словно плеть, ударил по ушам. Перепонки разрывались под натиском высокого голоса мыйо; юноша позабыл о мече, заткнув уши ладонями. Маниус продолжал пятиться, стараясь стерпеть боль, пока не споткнулся о лестницу. Через мгновение он лежал на земле, смотря на усеянное облаками небо. Ещё мгновение — и небо затмила морда мыйо. Отчаянье охватило естество. Юноша рванул руками, порываясь встать, но нет — лапы твари обхватили предплечья. Ноги пытались помочь толкнуться — безрезультатно. Мыйо издал тихий успокаивающий рык и раскрыл широкую пасть, обнажив два ряда серебристых зубов. Длинный язык монстра принялся облизывать щёки жертвы, раз за разом сдирая тоненький слой кожи. Маниус вертел головой, но чудовище не обращало на это внимания, продолжая играть. Юноша вскрикнул и рванулся что есть силы, но хватка не ослабла. Мыйо издал громкий рык и развёл челюсти. Маниус отвёл лицо к плечу и зажмурился, готовясь к худшему. Свист заполнил слух, прорываясь сквозь звон; руки освободились от хватки.

Мгновение уходило в вечность, сменяясь следующим, а монстр будто исчез. Юные глаза раскрылись, увидев неясное мерцание. Вскоре оно обрело форму, похожую на мираж. "Я, наверное, уже мёртв", — подумал спасённый, глядя на видение. Высокая стройная светловолосая дева, облачённая в плотный белый жилет и столь же белую, кое-где покрытую напоминающими лезвия блестящими пластинами запашную юбку и повязку, красующуюся на высоком лбу, стояла подле него, обратив взор зелёных глаз на угол дома. Прекрасное юное лицо не выражало ничего, кроме сосредоточенности, а руки непрерывно играли мечом, будто пытаясь отвлечь чей-то взгляд. В душу юноши закралась надежда; глаза заметили серую тень, мелькнувшую за спиной девы. "Сзади!" — мысль поразила сознание, словно молния, ударившая в плоть.

— Сзади... — шёпотом вымолвил Маниус, но дева не шелохнулась. Только зелёные глаза незнакомки скрылись под веками. Снова мерцание — и лицо ремесленника накрыла огромная туша мыйо. Туша, мгновение назад лишившаяся головы. Маниус толкнул её изо всех сил — не сдвинуть. С каждой попыткой вздоха сил оставалось всё меньше; лёгкие сжимались и сжимались. Голова кружилась, будто от удара; над глазами нависла пелена. Сознание из последних сил цеплялось за жизнь, и, когда начало казаться, что всё бесполезно, тяжесть спала, будто сама. Маниус жадно вздохнул, выдохнул, вздохнул ещё раз. Пелена рассеялась, и юноша увидел силуэт девы, идущей к валу Флумун-викуса. Сквозь частый штакетник спасённый смог разглядеть лишь светлые с платиновым отливом волосы, прячущиеся за левым плечом, да меч не виданной им длины, висевший на жилете безо всякого крепления. Он привстал и продолжил смотреть вслед светлой фигуре, с каждым шагом всё больше растворявшейся в вечерней мгле. "Она не видение, — осознал спасённый. — Она — априка!" Маниус снова упал, сражённый подступившей усталостью. Веки бессильно опустились на глаза; разум провалился в забвение.

Клеймо отверженного

Мыйо всегда возвращаются за теми несчастными, на кого начали охоту. Чудовища как-то метят свою жертву, после чего могут учуять её хоть за миллиарий. Поэтому со времён первых царей существует закон, согласно которому всех, так или иначе соприкасавшихся с мыйо, изгоняют. Закон этот являлся предметом широкой дискуссии в сенате, поскольку некоторые патриции призывали сразу убивать помеченных. Они предлагали такое не из кровожадности: ещё не было случая, чтобы изгнанники прожили хотя бы неделю.

Квинтус Секстус Нониус. Мыйо.

I

Маниус почувствовал толчок, отдавшийся болью в ушибленном теле. Глаза нехотя раскрылись. Тусклый свет прогорающего факела не позволил рассмотреть ничего, кроме укутанного в шерстяной плащ деревенского наместника, чьё округлое, заплывшее жиром лицо приковало внимание юноши. Из-за спины представителя власти выглядывали солдаты, вооружённые копьями и широкими щитами. Наместник хмурился и чесал подбородок, опасливо глядя на Маниуса. Спасённый понял: кошмар ещё не позади.

— Пришёл в себя, — констатировал наместник. — Вставай!

Власть имущий сделал шаг назад и чётким жестом отдал приказ солдатам. Воины мигом подняли ремесленника и поставили на ноги. Юноша обнаружил, что гладий больше не висит у бедра. Руки солдат крепко сжали предплечья, напомнив о лапах мыйо.

— Ты уцелел после встречи с мыйо, как? — спросил наместник. Маниус не умел читать по губам, а уши отказывались работать.

— Не слышу, — пробормотал спасённый, отрицательно помотав головой.

— Как! Ты! Уцелел!? — повторил один из солдат, крича прямо в ухо.

— Что с дядей? — в свою очередь спросил Маниус.

— Отвечай! — приказал наместник.

— Априка, — проговорил спасённый.

— Априка?! Здесь?! И никто не заметил!? Ты лжёшь! — не поверил власть имущий. Маниусу не требовался слух, чтобы понять смысл восклицания.

— Тогда кто убил эту тварь? Отсёк голову с одного удара. Так могут только...

— Априки! Не умничай. Скажи лучше, ты отчётливо видел её? — спросил власть имущий, глядя на солдата.

— Ты! Видел! Априку?! — повторил воин.

— Да.

— Так и запишем, — успокоился наместник. — Что более важно, ты хорошо знаешь право?

— Что с моим дядей?! — не сдержался Маниус.

— Съеден! — крикнул солдат.

— Тётей!? — воскликнул спасённый и подался вперёд; солдаты усилили хватку.

— Кончай брыкаться! Съедена она!

Услышав слова воина, юноша поник. Руки солдат теперь помогали ему стоять.

— Что более важно, — продолжил наместник, — ты знаешь, что закон указывает делать с такими, как ты?

Солдат прокричал реплику без изменений.

— Такими, как я?! — Маниус напрягся. — Я не преступник!

— Согласно закону двенадцати таблиц гражданин, не убитый, но раненый мыйо, либо преследуемый мыйо, ради безопасности других граждан считается отверженным. Мы вверим твою жизнь всемогущим богам, — возвышенным голосом продекламировал наместник; руки власть имущего активно жестикулировали, прибавляя вес каждому слову. — Отведите его на площадь для исполнения приговора.

Стоило солдатам подтолкнуть отверженного, он вспомнил нужные строки закона. "Меня изгонят. Меня..." — мысль оборвалась, сменившись отчаяньем.

— Ты заклеймишь меня, Клоди!? — крикнул Примус, упираясь ногами. — Ты прогонишь меня, а имущество дяди перейдёт твоему зятю!? Так, Клоди!