Вояр забыл упомянуть об одной малозначительной подробности: для того, чтобы прочитать о забавах кшатриев, необходимо, как минимум, уметь читать на санскрите. Богатый, надо сказать, язык. Речь людей понимающих. Психотехники, изложенные на нем, уже много веков сознательно не переводятся на другие языки.

Во-первых, затруднительно, если вообще возможно, точно передать все слои понимания и оттенки смыслов. А во-вторых, ни к чему это. Спички детям не игрушки.

Ситуация в точности такая же, как и с некоторыми трудами Фомы Аквинского, которые тоже никто и никогда не переводил с меднозвучащей латыни на язык профанов. Sapienti sat.

Глава 8.

Получая оружие, Костя Свистов поинтересовался у общества:

— Участковый-то наш где? Где гроза самогонщиков и стоящих на трассе бабок с пирожками и пучком редиски?!

— Очнулся, болезный, — ехидно сказали в ответ. — Еще до того, как наш лейтенант приехал, стражи порядка покидали шмотье в багажник, да и дали по газам.

— И куда же они? — не унимался Костя.

— В сторону . Менты, они всегда запах жареного чуют.

— Ну вернись только, сука! -выдохнул Константин, чувствуя, как сами собой до хруста сжимаются кулаки и каменеют желваки на скулах.

— Вернется он, не сомневайся. Как Егорий-победоносец, с копьем и на белом коне. Власть, она завсегда такая, — терпеливо разъяснили ему.

— Не всякая. Возьмем, к примеру Васильевича. Он, хоть и в возрасте, но рядом, с карабином в руках, — парировали откуда-то из конца второй шеренги.

— Разговорчики! — рявкнул сержант, прекращая бессмысленную говорильню.

Вечером того же дня случилось в Грибовке событие и вовсе удивительное.

Ты что это, Володенька творишь? — со сдержанной укоризной спросил сосед, унюхав до боли знакомый запах.

Разогнув спину, Мухин неохотно ответил:

— Нешто не видишь? Брагу выливаю. Самогонку-уже.

— Зачем так-то?! — всплеснув руками, запричитал сосед. — Стояло бы оно, да каши не просило, глядишь, и пригодилось бы однажды.

— Тут так, — раздраженно ответил Володя. — По бусу мне ствол ни к чему. Под банкой я мало что помню и иногда такое творю, что сам себе удивляюсь. Потому — нахрен. И так под честное слово в списки включили.

— Да мне б отдал! Зачем же добру-то пропадать?! — продолжал сокрушаться сосед.

— Вдвоем мы точно в соблазн впадем, — буркнул Мухин, выливая остро пахнущие сивухой остатки спиртного.

И повторил, словно утверждаясь в каком-то крайне важном для себя решении:

— Нахрен.

Устал, — констатировал Вояр. Даже чайник крепчайшего, сладкого, как патока, чая не сильно помог. — Ладно, спать. Кажется, что надо было, сделал. Впрочем.... Дневальный, ко мне!

— Товарищ лейтенант...

— Отставить, рядовой, просто скажи бойцам, чтобы, по возможности, с вечера побрились. Не приказ, предчувствие...

И лейтенант Вояр прилег отдохнуть.

Сразу он никогда не засыпал. Сначала — полное дыхание. Приподнимается живот, воздух начинает поступать в расправляющиеся легкие. Затем поднимается диафрагма, воздуха в легких становится больше. Завершается вдох лишь тогда, когда "до немогу" приподнята грудь и расправлены ребра. Затем задержка дыхания — воздухом этого мира следует наслаждаться, пока ты вообще можешь это делать! И лишь потом — выдох. За то же время и в том же порядке. Шестьдесят четыре удара сердца вдох, задержка и выдох — столько же.

Затем, продолжая дышать в установившемся темпе, вызываем ощущение тяжести и тепла в конечностях, по телу проходит волна, расслабляющая каждую мышцу. Глаза прикрыты. Зрительный нерв транслирует с мозг картинку: неопределенно-темного цвета пелена с частыми мелкими светящимися точками. Чисто физиологический эффект.

Затем следует прокрутить на этом темном полотне картинки наиболее значимых сегодняшних событий, никак их не оценивая. Это произойдет само собой. И последнее: погасить картинку, чуть сосредоточиться, и через одну из светящихся перед внутренним взором точек провалиться в негостеприимную, холодную, серо-жемчужную мглу, расцвеченную радужными всполохами. Место, где сосредотачиваются все смыслы и можно получить ответ. Иногда даже на те вопросы, которые не задавал.

Все эти действия вместе называются словом, которое современный человек хоть раз, да слышал: аутотренинг. Несмотря на долгое описание, на практике процедура выполняется предельно просто, и позволяет великолепно отдохнуть за те краткие минуты, которые тратятся на ее выполнение.

Скажу прямо: научитесь слушать себя, и в нужный момент подсознание взвоет: опасность! В прессе нередки упоминания, как, находясь буквально на разных сторонах Земли, мама способна ощутить, что с ребенком — беда. Или один из близнецов — почувствовать, что с братом или сестрой происходит неладное. Любящий буквально ловит настроение любимого. Примерам несть числа, но феномены эти официально изучают крайне неохотно. Да и зачем изучать то, что давно изучено, классифицировано и разложено по полочкам? Так что, наш герой — вовсе не какое-то, из ряда вон исключение.

Листая воспоминания прошедшего дня, лейтенант вспомнил облик одного из сидевших в приемной директора ТЭЦ.

— Угроза. Скоро. Час, много — два, — эхом откликнулось подсознание.

Третья сигнальная система лишена способности ошибаться. Получая от нее предупреждения, действовать следует немедленно.

Вояр упругим, почти кошачьим движением соскочил с постели, и быстро одеваясь, вполголоса скомандовал.

— Подъем!

Дневальный продублировал команду значительно громче. И за время, пока прогорает спичка, подразделение стояло в строю.

Ожила рация.

— В сторону Грибовки через райцентр проследовала колонна с боевиками, — проинформировал оперативный дежурный. Расстреляли пост ГАИ, перемещаются открыто. Головной дозор у акбаров отсутствует. В селе уже знают. Вариант первый. Как поняли?

— Понял. Выдвигаюсь, — ответил Вояр.

— Конец связи, -закончил разговор оперативный .

Гудя моторами, колонна рванула в сторону Грибовки. Дорогой разговаривали мало. Свой маневр знал каждый. И каждый был собран и сосредоточен перед первым в жизни боем. Всех без исключения бил по нервам легкий мандраж.

Чисто жизненное наблюдение: ошалев от безнаказанности, крови и вольного грабежа, любые разбойничьи формирования начинают закономерно пренебрегать элементарными правилами ведения войны. В этот момент для герильерос, повстанцев или воинов пророка становится фатальным любое грамотно организованное сопротивление. Это — закон без исключений.

При таких исходных, грамотно спланированная засада всегда превращается в бойню вполне промышленных масштабов.

Устанавливать на дороге фугасы времени попросту не было. Потому автобус, следующий во главе колонны и замыкающий ее грузовик сожгли из гранатометов. После того, как чадно дымя, машины наглухо закупорили единственную дорогу, по колонне длинными очередями начал работать крупный калибр, неоднократно проклятый расчетом за неимоверную тяжесть укладок. Соленый солдатский пот окупился сполна. Затраты труда на принудительное ограничение сектора обстрела неподъемными булыжниками — тоже. Потерь от дружественного огня не было.

Тактическая группа лейтенанта Вояра и собранные в Грибовке призывники с азартом расстреливали боевиков, пытающихся выскочить из охваченной пламенем техники. Расстрел занял считанные секунды.

Как это и бывает всегда, без накладок не обошлось. Небольшой группе противника удалось выскочить из-под сосредоточенного огня. Что поделаешь, для всех, кто сейчас встал на защиту села, это был первый в жизни бой.

Огрызаясь скупыми очередями, бандиты рванули к светящимся окнам ближайшего дома. Им стреляли вслед, но неверные сумеречные тени и клочья предрассветного тумана сбивали прицел. На поле все время прибавлялось неподвижно лежащих фигур, но большая часть бегущих уже опрокинула чисто символическую ограду и бежала к горящим теплым светом окнам.

— Не завидую я сейчас хозяевам этого дома, — задумчиво произнес рядовой Шулаев.

— Да, — подтвердил кто-то из местных. — Приехал Юра под старость лет в отчий дом. Хотел пожить спокойно, а тут полный рататуй и похороны с танцами.

Дальнейшее стало для сочувствующих неожиданностью приятной, а для боевиков — напротив, фатальной.

Свет в доме неожиданно погас. Мелькнул короткий отблеск открываемых настежь окон. В предрассветных сумерках, забились, затрепетали бледными огоньками бабочки дульного пламени.

Светличный и его сыновья стреляли по силуэтам, слегка подсвеченным сзади заревом от горящей колонны, отчего фигурки бандитов казались плоскими , будто вырезанными из темного картона.

С пятидесяти метров? Это, считай, в упор. Три ствола? Сосредоточенным огнем? Из оружия, сделанного руками Мастера?

До дома не добежал никто.

— Ни х... себе, — выдохнули невольные зрители. И пошли проверять, не осталось ли годных для допроса подранков и чего-нибудь полезного.

Глава 9.

Содержимое карты памяти небольшой видеокамеры личный состав просматривал всего через пару часов после боя.

Всего лишь короткая хроника, фрагментарно описывающая судьбу тех, кто встретил боевиков на прекрасно оборудованном блокпосту, но испугался и не нашел ничего лучшего, как сдаться им в плен.

Смотрели в молчании. От скрупулезно заснятых подробностей короткой, занявшей буквально несколько минут, расправы было тошно.

Слегка утешало лишь то, что изуверы уже были аккуратно сложены в рядок, и, смотря в небо пустыми, запорошенными пылью глазами, дожидались, когда на них глянет командование. Парочку выживших куда-то увел Васильевич, активно общавшийся с ними на гортанном наречии.

Когда видео закончилось, молчание стало ощутимо давить на нервы. Солдаты, только что вышедшие из боя, никак не могли понять, как вообще возможно добровольно подставить горло под нож.

Первым общее недоумение выразил Шулаев.

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

— Обращайтесь.

— Прошу, разъясните, почему люди, у которых была возможность умереть в бою, этого не захотели.Мы смотрели внимательно: руки были связаны только у одного, которого зарезали последним.

У них всех возможность умереть по-людски — была! Любой мог — по людски! И даже если нет возможности врагу в горло вцепиться, то хотя бы прими железо на грудь! Сделай резкое движение, и тебе не откажут!

Как они вообще могли?! Вообще, это можно, стоять раком, и слышать, как режут товарищей, как с хлюпаньем выходит из горла кровь?! Почему они предпочли умереть так, по-скотски?!

В Вояра уперлась добрая сотня взглядов. Местных вопрос тоже сильно интересовал. Внимание собравшихся чувствовалось как прикосновение чего-то тяжелого, физически ощутимого, заинтересованно-внимательного.

Следовало либо говорить правду, либо потерять уважение навсегда.

— Ситуация на скоренько выставленном на границе с автономией блокпосту в точности повторила то, что происходило с мирным населением. Которое вело себя абсолютно так же. В итоге, тех, кто не убежал, обратили в рабов или замордовали до смерти.

Кто это сделал? Те, кого воспитали в строгих национальных традициях. Традициях , что и говорить, характерных. Даже сказки у них, и то с душком. Одна так и начинается: пошли три брата на разбой. Природные уголовники, воспитанные в верности тейпу и плевавшие с высокой горки на пропагандистскую чушь о всеобщем благе, мире и безопасности.

Однако, у сегодняшних жертв и палачей есть кое-что общее. Как тех, так и других такими вырастили и воспитали. Целенаправленно, организованно, в масштабе самого гуманного в мире государства.

Характерная особенность тех, кто пострадал: родовые традиции не поддерживаются, институт семьи — полуразрушен, общество в целом — атомизировано.

Почему? Да все просто. В мирное время бойцы не нужны. Более того, и думать-то разрешено исключительно в строго очерченных для безгласного податного сословия рамках.

Если в человека с детства закладывать психологические блоки, тщательно воспитывать "таких как надо", то на выходе получаем раба, даже не подозревающего, что он раб. Морального урода, не способного ни вовремя убежать, ни защититься.

— А как же в войну? — спросили откуда-то с мест. — Ведь сколько героев было! Тех же абреков за неделю выкинули, когда нужда была...

— Ключевое слово: нужда. У власти, не у конкретного гражданина. Потому психологические блоки в ту войну были частично сняты. Для того существуют известные много-много веков процедуры инициации. Они намного проще, чем методики перевода в безгласное состояние.

Ответственные товарищи с соответствующими допусками прекрасно знают, каковы на самом деле те, кого они презрительно называют гребаным электоратом, быдлом, лохами или просто обывателями. Знают, и стараются изо всех сил. Думаю, они уже анализировали ролики аналогичного содержания и горды проделанной работой. Высший класс, без шуток, ни отнять ни прибавить!

Думаю, в эти дни они тихо пьют шампанское и гордятся итогами многолетней работы. В нерушимом государстве рабочих и крестьян были заранее подготовлены механизмы самоуничтожения, работу которых мы в данный момент и наблюдаем.

Народы, запятнавшие себя предательством, были всего лишь отселены. Жестко, грубо, но не смертельно. Им дали возможность жить и ненавидеть. А в нужный момент аккуратно вернули в родные края. Националисты всех мастей, не только из горцев, а вообще все получали относительно короткие сроки заключения.

И не надо сказок о неимоверной гуманности государства — оно живет голой целесообразностью. И если в каких-то проявлениях вам чудится человеческое, заклинаю: креститесь. И лучше думайте. Если не получается, значит, для достоверных выводов не хватает информации.

Нетрудно вспомнить, как махровым националистам позволили сорганизоваться и до обмороков мечтать о мести под видом развития и сохранения самобытной культуры. Наладить связи с зарубежными диаспорами, получить необходимые для подрывной деятельности ресурсы. Теперь пожинаем плоды.

Замечу, что людей, оставшихся способными на поступок, после той войны долго и тщательно изводили. Пусть и под красивые слова, но это — тоже факт. Некоторых устранили физически почти сразу, большую часть — помаленьку, брали измором.

Народ, вытащивший на своих плечах неимоверную тяжесть войн, революций, индустриализации, перманентно держали в состоянии депривации. И методично убеждали, что русские — сплошь косорукие уроды, разгильдяи и пьяницы. Страшная это вещь, долговременная депривация. Результаты вы наблюдали сегодня на экране.

Зато в национальные образования широким потоком текли дотации. То есть деньги, фактически вырванные из голодных ртов русских людей. У бестолковых абреков были квоты для поступления в институты — национальные кадры, как же!

Такое дело, ребята, за наш счет жирели и набирались сил инородцы, желающие нашей погибели.

Самый главный, подлый, грязный, бережно хранимый секрет любой государственной машины: как из человека разумного вылепить то, что пригодится в нужный момент.