Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Не обращая внимания на капающий с длинных светло-русых волос пот, Неодим снова и снова напрягал свои совсем не малые возможности. Бросал заклятья то в один, то в другой узел магического плетения, дергал за промежуточные нити. Но шар издевался над потугами хозяина, которому так долго служил верой и правдой. Так долго, что тот и забыл, когда шар отказывался повиноваться.
С трудом колдун заставил себя остановиться и перестать зря тратить время. Откинулся в кресле, дергая бороду. Мысль лихорадочно работала.
Неужели они все-таки не солгали?
Разум отказывался верить в невероятное. Это должно, обязано оказаться наглым обманом. С целью убедить его — именно его — в чудовищном событии, заставить потерять веру в себя. Неодиму приходилось слышать о странных амулетах, которые после кропотливого труда превращались в поглотители магии. И даже могли быть настроены на определенного человека. Что если враги воспользовались таким амулетом?
— Никифор! — рявкнул колдун.
Вошел ученик. Светловолосому парнишке с курносым носом и простоватым крестьянским лицом было лет пятнадцать. Но мальчик обладал серьезными способностями, даже талантом, и обещал в будущем стать подспорьем в делах магических. Потому-то и стал приближенным самого магистра.
Несмотря на громкое звание, колдун был родом из крестьян и никогда не забывал об этом.
— Покажи мне с помощью этого шара, что сейчас делается в большом зале.
Если ученик и удивился неожиданному приказу то не показал этого. Еще одна черта, за которую магистр ценил в мальчике. Молча поклонившись, Никифор устремил взгляд и поток сил внутрь хрусталя.
Шар презрительно не заметил воздействия.
Паренек мгновенно утратил кажущуюся невозмутимость. При всей благосклонности колдун не прощал нерадивых учеников и в любой момент мог своего расположения лишить. А это означало... все что угодно. С перекошенным лицом, он тряс шар всеми своими силами, но даже не сумел вызвать тумана.
— Довольно.
Неодим вскочил и в ужасе забегал по комнате. Еще одно предположение: зная, что для проверки он воспользуется самым простым заклинанием, враги могли подсунуть ему искусную подделку, украв настоящий хрустальный шар.
Колдун рассуждал не очень логично. Просто в жизни не был так растерян.
— Зажги свечу, — повелел трясущемуся как осиновый листок ученику.
Тот затравленно протянул руку, но восковой столбик, наверное, был в сговоре с шаром.
— Убирайся вон! — заорал взбешенный колдун, и полумертвый от страха Никифор вывалился в дверь. — Безумие Творца!
Скрежеща зубами, Неодим выбросил руку в сторону свечи. Но даже прежде, чем вложенная в этот жест мощь достигла фитиля, понял, что произойдет. Вспышка прозрачного дымка, тут же исчезнувшего — и все.
Более он не мог продолжать обманывать себя, придумывая более или менее правдоподобные причины происходящего.
Оставалось единственное объяснение.
Неправдоподобное.
Схватившись за голову, не думая уже ни о каком достоинстве, Неодим с воплем кинулся бежать по коридорам замка в восточное крыло. Если бы на секунду остановился и подумал, непременно догадался, что увидит там. Но было слишком страшно.
Провожаемый недоуменными или перепуганными взглядами слуг, учеников и магов, он как стрела промчался по лестнице и влетел в угловую башню. Не очень соображая от ужаса, колдун с размаху врезался в стену.
Боль в ушибленном лбу немного отрезвила, и ставни окна он распахивал почти спокойно. Но открывшееся зрелище ранило посильнее камня; застонав как раненое животное, колдун сполз на пол.
Над лесом, к востоку от замка, полыхал пожар, испуская густые клубы дыма. От ничем не удерживаемого жара с треском занялись вековые дубы, молодая поросль осин и берез сгинула в бушующем пламени.
— Мой вихрь, — полувыл, полурыдал колдун, — мой чудесный огненный вихрь... Десять лет труда... псу под хвост. Неужели все погибло?
Он не услышал шагов за спиной и продолжал горевать, пока вошедший сурово не одернул:
— Возьми себя в руки, Неодим. Если бы я знал, что взрослым тебя делают только амбиции, а на деле ты еще сущий ребенок, никогда не взялся бы обучать своим знаниям.
Еще вчера колдун таких слов не простил бы никому, но сейчас он был чересчур растерян. Вздохнув, он поднялся на ноги и обернулся к высокому убеленному сединами старцу в грубом полотняном одеянии. Старец тяжело опирался на длинный посох и с тоской глядел на пожар темными, словно бездонные колодцы, глазами.
— Твои знания, — горько проговорил Неодим, — сейчас они — лишь бессмысленный набор слов и впустую потраченная жизнь. Подлость Творца! Лаврентий не солгал. Даже чудесный посох в твоих руках не более могуществен, чем в лапах обезьяны.
Старец прикрыл глаза. Он выглядел смертельно усталым и разбитым, но не сдавшимся.
— Нет, все-таки более могуществен. Тебе почти удалось зажечь свечу, не забывай об этом.
— Почти удалось! — Неодиму захотелось истерически расхохотаться, но строгий взгляд старика не позволял окончательно потерять контроль над собой. — Раньше столько сил я вкладывал, когда желал разрушить гору, а теперь мне почти удалось зажечь свечу! Мерзость Творца! Да мне удалось зажечь свечу сразу же, как только в три года от роду пришла такая прихоть!
Он бы еще долго причитал над своей утраченной силой, если бы старик снова не перебил.
— Сейчас надо думать не о том, что было, а о том, что будет, — но решительный голос предательски дрогнул, а худые старческие плечи сгорбились, будто на них упала невыносимая тяжесть. — Безумцы все-таки сделали это, — прошептал он.
Неожиданно отчаяние, что прорвалось сквозь резкость старика, заставило Неодима окончательно справиться со своим. Сжав кулаки, он взглянул на ревущий огонь, жар от которого доносился через тридцатисаженный ров с водой и земляной вал с каменной стеной.
— Нельзя давать людям в руки игрушки богов, — тоскливо сказал он.
Сквозь распахнутые створки в комнату проникал треск пламени, алчно пожирающего лес, шум падения прогоревших стволов. Порывы ветра бросали в лица людей дымные клубы и горсти пепла.
Колдуну потребовалось время, но он не стал бы тем, кто есть, если бы не умел преодолевать прежде всего самого себя. Наконец Неодим передернул плечами.
— Ты прав, магистр Прохор. Содеянное князьями ужасно, но предаваться отчаянию ни к чему. Надо учиться жить по-новому, раз мы не можем больше пользоваться магией. Эй, кто там! — крикнул он в сторону дверей. Там слышался робкий шорох и шелест: подданные не смели войти. — Собрать всех людей.
Кланяясь в землю, явился распорядитель, за ним начальник стражи, следом потянулись донельзя растерянные низшие маги, ученики, слуги.
— Позвольте сказать, магистр Неодим, боевые птицы разорвали сетку и разлетелись, — осмелился сказать один из магов, охранявших садки. — Мы пытались загнать их обратно, но они сожрали двух смотрителей и удрали.
Колдун отвернулся от подданного.
— Магистр Неодим, — вымолвил начальник стражи, ободренный примером мага, которого вроде бы не постигло наказание, — скелет дракона, что сидел на цепи у подъемного моста, рассыпался в прах, а железнозубые псы с визгом издохли.
— Магистр, — тут уж наперебой заголосили все. — Ни один магический прибор не действует, духи предметов не отзываются, животные не подчиняются приказам, Эфир не реагирует, книги заклинаний невозможно прочесть...
— Бред Творца, заткнитесь все! — вне себя заорал Неодим, снова схватившись за голову.
Воцарилась звенящая тишина. Колдун оглядел вытянутые лица, расширенные глаза, разинутые рты. Ну да, отрешенно подумал он, мне тяжело вот так, в одночасье лишиться всего, что составляло основу жизни — а им? Ведь они даже не знают, что произошло. И если сейчас упустить момент, больше никогда уже не удастся подчинить себе этих людей.
— Помолчите, — повторил он, на этот раз как мог сдержанно и внушительно. — Все это сейчас неважно. Прежде всего, нужно погасить пожар, пока не сгорел весь лес и мы вместе с ним. Так что берите ведра, лопаты, топоры — и ступайте. Мне нужно время, чтобы разобраться.
Зал опустел.
Неодим лукавил. Он не знал, как разобраться в происходящем. Но для низших он должен оставаться всесильным, уверенным в себе магистром — иначе вся его империя рассыплется как карточный домик в первые же мгновения бедствия.
Правда, вряд ли она сохранится, если бедствие продлится.
Сейчас Неодим не хотел осознавать всех чудовищных последствий. Единственный выход для него, да и для всего этого мира — это вернуть Средоточие, и как можно скорее.
— Хочешь попытаться вытянуть правду из Лаврентия или этой надменной сучки? — подал голос старец Прохор, безучастно молчавший, пока Неодим отдавал приказания. — Что ж, желаю удачи.
По лицу старого волшебника и горькому сарказму в голосе было понятно, сколько надежд он возлагает на допрос, но Неодим не позволил себе сомнений. Надо было хоть что-то делать. Возможно, со временем удастся выяснить, как следует поступать.
— Что еще остается, — буркнул он и решительным шагом вышел из зала.
Средоточие.
Самое важное и самое уязвимое, что есть во всем мире.
Странная фантазия богов, творцов этого мира, отдала в руки смертных слишком большую власть. О происхождении Средоточия, или Центра магии, ходили легенды. Неодим считал наиболее вероятной одну — бог-творец, собрав магическую ауру целого мира и поместив ее в крошечный кристалл, желал оделить божественной силой своего смертного любимца. Вероятно — своего отпрыска, рожденного от обычной женщины и не унаследовавшего бессмертия отца.
Средоточие представляло собой, в упрощенном смысле, невероятной силы линзу. Оно вбирало в себя все магические способности людей, рожденных в этом мире, силу магических артефактов, природных источников волшебства — и возвращало обратно, многократно усилив. Таким образом работала магическая аура любого мира. Но рассеянная в пространстве эфирная аура отдавала магу силу его собственную, и тех источников, которые ему удалось вовлечь в свое волшебство. А Средоточие позволяло хозяину зачерпнуть излишки у всех источников мира, которые в этот миг не участвуют в ином колдовстве.
Путешествуя между мирами, Неодим убедился, что подобный Средоточию артефакт больше не встречался нигде. Магия была рассеяна в ткани мира, и никто из ныне живущих не способен извлечь ее, сконцентрировав в одной точке пространства.
Нигде кроме Княжества не было властителя, который, обладая Центром магии, становился почти всесилен, почти равен самим богам.
Почти. Разница заключается в том, что сила богов неотъемлема. Средоточие же — совсем небольшой камень и его можно украсть, отнять, снять с мертвого тела, ибо не дает владельцу бессмертия.
Давно канул в вечность любимец богов. И сам Творец не подавал вестей, не являлся потомкам во плоти в ответ на самые жаркие молитвы.
Средоточие оставалось — такие артефакты крайне трудно уничтожить, а затерять вовсе невозможно.
Чудесный амулет не покидал своих хозяев. С незапамятных времен, на протяжении нескольких тысяч лет он принадлежал княжескому роду Владиславичей, хранимый как зеница ока. Но человечество не было бы человечеством, если бы однажды не родился тот, кто посчитал, что князья уже достаточно потешились неограниченной властью. И что сам может владеть Средоточием.
Колдун Неодим.
Но кто мог предвидеть, что власть над миром для князей важнее самого мира?
В кабинете появления Неодима дожидались двое: мужчина и женщина.
Лаврентий, боярин Орштынский, маг Ордена придерживал полы черного плаща поверх нижней рубахи. Отпрыск дальней ветви княжеского рода также имел право и на герб Владиславичей. Невысокий и плотный, из-за дерзко выставленной вперед бороды и чрезвычайно прямой спины он казался выше. Обрамленные сетью морщин глаза полыхали гневом. Лаврентий заметно нервничал, но старался изображать превосходство.
Высокая молодая женщина в домашнем платье хранила спокойствие и ледяную холодность. Княжне из прямого рода Владиславичей не требовалось ничего изображать — казалось, даже мертвой она оставалась бы недосягаема как звезда на небе.
Чтобы лишить возможности колдовать, стража сковала запястья обоих пленников за спиной.
При виде Неодима Лаврентий вскочил, княжна же не удостоила его даже взглядом.
Колдун долго смотрел на тех, кто собственными руками обрушил несчастье на свою родину. И не мог понять.
— Развяжите их, — наконец приказал он.
Каждый из двоих врагов не задумываясь испепелил бы колдуна Неодима вместе с его подданными и замком. Но они сами лишили себя силы.
Женщина равнодушно восприняла свое освобождение. Легким, текучим движением она поднялась с места и украдкой потерла запястья. Мужчина удовлетворенно кивнул:
— Итак, ты убедился.
Неодим скривил губы.
— Мое неверие простительно. Я никогда не мог бы такого предположить. Ради того, чтобы не допустить меня к княжескому престолу, вы погубили мир.
Лаврентий намеревался возразить, но тут заговорила княжна. И что-то в ее низком, звучном голосе было такое, что заставляло умолкнуть и слушать.
— Мир не погибнет, — медленно произнесла она. — Разрушится привычная нам цивилизация, царство магии, но человечество будет жить. Со временем оно научится обходиться без колдовства, а рассчитывать в любом деле только на себя.
— И ты так легко говоришь это, княжна! — воскликнул Неодим. — Ты, потомок древнего рода, который развивал и приумножал магические кладовые этого мира, вдруг одним щелчком пальцев уничтожила накопленные за тысячи лет богатства! Как ты будешь теперь глядеть в глаза людям, которые не умеют добывать руду и выплавлять сталь без помощи магии? Что ты будешь отвечать голодным, когда засуха сожжет весь урожай? Как утешишь бездомных и осиротевших, которые лишатся крова и близких во время урагана или наводнения? Как поможешь вдовам моряков, которые собьются с пути без попутного ветра?
Но голос княжны был спокоен и неумолим, словно рок:
— Есть миры, где никогда нет магии, и там успешно живут люди. Нам всем, от последнего нищего до князя, придется учиться обходиться без магии. Будет тяжело, но это не сравнить с теми бедствиями, которые постигли бы мир, достанься Средоточие тебе.
— Какими бедствиями? — заорал Неодим, более взбешенный хладнокровием княжны, чем ее словами. — Злоба Творца! Я не смог бы править миром хуже, чем вы! А ты? Ты даже не уберегла Средоточие. Вы, Владиславичи — древний, славный род, но есть в вас изъян: из-за вашего высокомерия вы не видите дальше своего носа!
— Раньше ты не был богохульником, — пробормотал Лаврентий. — Действительно накличешь злобу Творца.
Но никто не обратил внимания на его слова.
Черные глаза княжны распахнулись, устремившись на Неодима, и колдун понял, что задел чувствительную струну, быть может, единственную.
— Высокомерие? Так ты называешь доброту моего отца, который возвеличил тебя из крестьян, привел в княжеский дворец, воспитал вместе со своими детьми? Ты слепотой именуешь его любовь, не разглядевшую изменника под личиной преданного воспитанника?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |