Война - дело молодых

Она опустила глаза на полированную поверхность шикарного стола, куда легли грязные, кое-где порванные, в пятнах от клейстера листы.

— Вы знаете, что это? — мягко спросил Тимурханов.

Она придвинула поближе один из листов, машинально пробегая глазами собственные строчки.

— А нам можно посмотреть? — Бек решил проявить инициативу.

— Да пожалуйста!

Зашуршала бумага.

Хозяин кабинета терпеливо ждал, но глаз она упорно не поднимала.

— Наизусть учите? — голос человека напротив стал ещё мягче.

Не дождавшись ответа, он продолжал:

— Чтоб вы себя без толку не утруждали фантастическими рассказами... почитайте-ка ещё вот это.

Два сколотых вместе листка.

Протокол.

"Я, Рустам Асламов..."

Бек, уже не спрашивая разрешения, вынул у неё из пальцев листки, глянул, тихо присвистнул.

— Вот именно, — весело подытожил министр. — Сдавайтесь, Алиса Талгатовна!

— Русские не сдаются, — мрачно пробурчала она. — И после первой не закусывают.

Тимурханов захохотал, откидываясь в кресле.

— Мне нравится то, что вы делаете, — голос его посерьёзнел. — Только вы должны понимать, что долго так продолжаться не может, верно? До этого вашего интернетчика первым добрался я... а ведь мог бы и кто-нибудь другой. Это дело времени. Вы рискуете собой и ребятами.

— И что вы предлагаете? — как ни странно, голос у неё не дрожал. Дрожали коленки, но их не было видно из-под стола.

— То, что вы у меня однажды просили, помните?

— Девять тысяч рублей девяносто пять копеек?

Он снова расхохотался и снова посерьёзнел:

— Защиту. Прикрытие. Финансирование. Любое оборудование.

— Компьютер? — выпалили Бек и Гелани одновременно.

— И не один, — подмигнул им тот.

На диване начался возбуждённый галдеж полушёпотом.

— Зачем вам это? — она вскинула глаза. — Выборы? Или другие игры?

— А в бескорыстную помощь вы не верите? — он прищурился.

— Вашу-то?.. Не смешно.

Мальчишки притихли.

Она опять опустила взгляд на свои сцепленные на столе руки, — ногти были обгрызены по вернувшейся детской привычке, — и сжала пальцы в кулак.

— Я не требую от вас ответа сейчас, — произнёс Тимурханов тихо. — Подумайте... Строго говоря, у вас ведь нет выбора.

— Тогда зачем думать? — пожала она плечами. — Скажу сразу. Нет.

Она поднялась. Он тоже.

— Почему?

Она вздохнула. Чуть помедлила.

— Потому что я вам не верю.

Угол его губ чуть дёрнулся:

— По крайней мере, честно. Ну что ж...

Он размашисто подписал пропуск.

Ребята уже стояли у выхода. Она вызывающе встретила мрачный взгляд Бека, аккуратно сложила пропуск пополам.

У самой двери она оглянулась. Тимурханов стоял у окна, повернувшись к ним спиной.

Она подняла руку, чтобы толкнуть дверь... а вместо этого постучала в неё.

Он глянул через плечо.

— Что?

Она набрала в грудь побольше воздуха:

— Давайте поговорим снова — как будто бы мы только что вошли...

Гелани позади неё глухо застонал и ударился лбом об косяк.

Министр опустился в кресло у стола и потёр ладонями лицо.

— А почему, собственно?

— Потому что вы обиделись, — сказала она чуть слышно, поднимая взгляд.

— Она это называет воспитанием по Макаренко, — хмыкнул Бек. — Методом взрыва...

— Несчастные дети, — пожалел Тимурханов, облокачиваясь на стол. В его глазах снова прыгали чёртики.

— Беслан Алиевич, я только сразу хочу предупредить, — она опять глубоко вздохнула, — что я не флейта.

Он поднял брови.

— Меня можно сломать, но играть на мне нельзя... Это Шекспир. "Гамлет".

— "Гамлет", значит? — он обернулся к пацанам. — Что-что?

— Попал ты, Бес, вот что, — ухмыльнулся Бек.

* * *

Естественно, министр самолично захотел осмотреть фронт будущих работ. Как же иначе, ведь под предлогом восстановления здесь можно было срубить любые бабки. Он и сам так делал неоднократно.

Кортеж к интернату подъехал внушительный: вороные джипы, пятнистая охрана, все дела.

Тимурханов вышел, весело поздоровался, вопросил:

— Ну что, Интернет проводим?

— Проводим, — вздохнула она, оглядываясь на возликовавших мальчишек. — Но сначала проводим проводку.

— То есть?

— Электричества-то нет, — пожала она плечами.

Он пристально оглядел заиндевелый двор, натянутые между голых костлявых деревьев верёвки, на которых стыло бельё, — с детьми это случалось почти каждую ночь, даже со старшими, и не обсуждалось никогда, но костяшки пальцев у неё долго были стёрты почти в кровь от вечных стирок. Пока её, наконец, не осенило, что топтаться босыми ногами в корыте, полном белья, тёплой воды и мыльных стружек — это не просто стирка, это к тому же настоящий аттракцион...

Вот с прищепками был напряг. Как и с любыми другими мелочами. А рекламные ТВ-ролики она теперь не могла вспоминать без слегка истерического смеха.

— Водопровод?

— Колонка, — спокойно ответила она. — Вон там, на углу. Повезло, что недалеко.

Малыши, укутанные в благотворительные одёжки не по росту, толпились у ворот, позади Люции Карловны, тараща круглые от возбуждения глаза. Та, обернувшись к ним, что-то поясняла жестами.

— Они все глухонемые? — спросил он бесцветным голосом.

— Семеро. Люция Карловна здесь единственная осталась из воспитателей, когда интернат вернули из Ингушетии. А директор, Майрбек Хизирович, умер. Через три дня после моего приезда. Сердце.

— Пройдёмте внутрь.

Тимурханов вошёл в дверь, не дожидаясь её, оглядел закопчённый потолок, буржуйку в углу.

— Отопления нет?

Она не ответила.

На длинном, грубо сколоченном столе уже были расставлены жестяные миски — недавний дар воинской части. Дымился котёл с пшённой кашей — мешок пшена ей дали там же.

— Угощайтесь, будьте как дома, — она прямо поглядела ему в глаза.

Охрана неловко переминалась в дверях.

— Почему вы мне ничего из этого не рассказали, когда приходили на приём? — резко осведомился он.

— Я не рассказала?! Это вы не слушали!

— Наш интернат не один здесь! И везде то же самое! Что, вас это хоть однажды взволновало? Ваша семья — в Москве, и вам...

Тимурханов поднял руку, и она запнулась.

— Сейчас вы переедете ко мне.

— Куда? — нахмурилась она.

— Ко мне домой, — нетерпеливо оборвал он. — Собирайся!

— Да за кого вы меня принимаете?! — вспыхнула она.

Он молча посмотрел себе под ноги, потом — на неё.

— Объясните, пожалуйста, почему всякий раз, когда мы встречаемся, вы меня оскорбляете?.. Собирайте детей, — сказал он почти по слогам, повернувшись к возникшим в дверях мальчишкам. — Пока здесь будет идти ремонт, вы все поживёте у меня.

— Да вы с ума спятили! — выдохнула она. — Ох! — И, закрыв лицо руками, присела на лавку. — Простите, пожалуйста, я не... но вы, правда... это же сумасшествие... нас тут почти двадцать человек...

— У меня много спален, — заверил он. В голосе опять слышалась улыбка. — Надеюсь, вас не шокирует слово "спальня"?

* * *

Дети угомонились только глубокой ночью, просто отключились, и всё, когда она, наконец, выдернула из розетки штепсель от телевизора.

— Талгатовна, бросай суетиться, иди, мойся, ешь, — скомандовал Бек, вытаскивая её в коридор. — Всё пучком!

— Завтра нужно вернуться обратно, — пробормотала она. — Неудобно.

— Неудобно знаешь что?..

— Знаю! — поспешно кивнула она.

— Иди тогда.

Хозяйский кабинет оккупировали Гелани с Сашкой. Влипнув в монитор компьютера, они даже не оглянулись, когда она на мгновенье задержалась в дверях.

...В свежевымытой голове больше не было ни одной мысли, только блаженство рая.

— Талгатовна! — нетерпеливо окликнул Бек из кухни.

На накрытом столе дымился чайник.

— Присаживайтесь, — любезно пригласил хозяин.

— Н-нет, спасибо, — быстро отказалась она. — Я лучше потом...

Вздохнув, Тимурханов поднялся и вышел, не оглядываясь.

— Слушай, ты чего из себя строишь? — зашипел Бек. — Паранджу надень!

— Чего несёшь?! Обалдел? — огрызнулась она в ответ.

— Садись! — Бек ногой пододвинул ей стул.

Голод взял верх над неловкостью, и она опомнилась только, когда поняла, что ест уже пятый бутерброд с оливками, сыром и каким-то паштетом. Бек, впрочем, от неё не отставал.

Она поставила тарелки в раковину и, повернувшись, снова встретилась взглядом с остановившимся в дверях хозяином.

— Устала? — вдруг тихо спросил тот.

Она замерла. Горячий твёрдый ком застрял в горле, лампа над столом расплылась, и, прикусив губу, она опустилась на стул.

— Если хочешь, можешь уезжать, — продолжал он. — Ты и так уже сделала здесь столько... Не бойся, я их не оставлю, придумаю что-нибудь. Уезжай домой.

Она утёрла щёки салфеткой, подняла голову, пытаясь улыбнуться:

— Ну вот ещё, Беслан Алиевич! Когда тут пошла такая пьянка, режь последний огурец? Да ни в жисть!

И краем глаза заметила, как облегчённо выдохнул Бек.

* * *

26.12.01.

Знаю, знаю — ты ждёшь рассказа про Тимурханова. Хороший вопрос — как я к нему отношусь? Сложно я к нему отношусь. Проще сказать, как ОН ко мне относится: я для него постоянный геморрой, миль пардон, и Забава Путятична в одном флаконе. А! Ещё я высококлассный специалист!!! Чуть не забыла, однако.

Сейчас я скажу, как на духу, что меня смущает.

Во-первых. Меня смущает то, что ЛЮДИ СКАЖУТ. А сказать они могут... много чего. Посему я держусь от него на большом расстоянии. Очень большом. Он для меня — безусловное табу. Здесь говорят — харам.

Благо мы уже скоро, даст Бог, вернёмся в свой отремонтированный ударными темпами детсад. И он выделил нам для редакции офис в центре. Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты...

Во-вторых. Нет, этого писать не буду, это личное... Ладно, ладно, знаю, что ты видишь меня насквозь и глубже. Да, боюсь на него повестись. Убейте меня теперь за это, убейте!

В-третьих. Больше всего меня смущает то, что он кормит, поит, обувает, одевает, выручает всю нашу ораву, а я за это делаю только то, что доставляет мне удовольствие, то, что я и так бы делала, в смысле без него... Слушай, встань с пола, пошлая женщина, и уйди, противная, а?

Целую. Напиши всё, что по этому поводу думаешь, утоли моя печали, сан йиша...

Да, кстати, про дедушку Мороза! С Новым годом!

* * *

Перебравшись вместе с пацанами в почти отремонтированный интернат, — чтобы поменьше мозолить глаза Тимурханову, — она не могла теперь заснуть в той комнате, которую привыкла считать своей, и даже не из-за назойливого запаха свежей краски.

И когда Бек окликнул из-за двери:

— Талгатовна! — она и поднялась легко, — благо, как всегда, легла одетой, — и вышла быстро, завязав только головной платок.

Из-под лестницы доносился невнятный шум.

— Проверка?

Бек махнул рукой:

— Да этот... говорил же я, ещё придёт...

— Кто?

Он не успел ответить, — внизу снова зазвучали приглушённые, возбуждённые и злые голоса.

В круге света от фонаря стояли друг против друга Гелани с автоматом в руке, Сашка и трое в камуфляже. Один из них был знаком ей ну просто до боли.

Горячая волна мгновенно бросилась в голову, гася страх.

Она кашлянула, — все смолкли.

— Что-то вы, Ахмад Батькович, зачастили к нам... Вам что, по ночам заняться больше нечем, голубь вы наш сизокрылый? Пардон, сокол ясный?

Тот смерил её таким же вызывающим прищуренным взглядом.

— Али попрощаться забыли давеча? Ушли-то по-английски... пока мы за вас отдувались. Ребята ведь могли и не вернуться, ничего?

— Они давно мужчины, — бросил Ахмад. — И хватит им под твоей юбкой прятаться.

— Так и ты под ней спрятался тогда, нет? — сказала она, нежно улыбаясь.

Бек, — руки в карманах, — встал перед нею, тощая спина напряжена, как тетива лука.

— Прошу прощения. Бехк ма биллахь (прости, ради Бога), — пробормотала она, опуская глаза. — Только оставь ты нас в покое, пожалуйста, а?

Ахмад сухо усмехнулся.

— Тут говорят, Бес вас пригрел? Спишь с ним?

— Ем! — выпалила она свирепо.

— А тебе-то что? — перебил вдруг Бек, неожиданно спокойно. — Ты ей кто? Заплати калым — тогда спрашивай!

— Сколько? — нарушил тишину Ахмад.

— Яду мне, яду... — пробормотала она, закрывая глаза. — О боги, за что вы наказываете меня? Изгнать конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды...

Кто-то прыснул, — кажется, Сашка, день и ночь не отрывавшийся от присланных ей из дома книжек.

— Жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию... — продолжала она монотонно, не открывая глаз. — Конец цитаты. Михаил Булгаков. "Мастер и Маргарита".

— Это... что это с ней? — спросил Ахмад почти шёпотом.

— А ты не знал? — злорадно осведомился Бек. — Такая вот она у нас... всегда.

— Ножку волочит, головой трясёт, и бок кривоватый, — подхватила она с восторгом, — да на личике черти горох молотили... так ведь личико можно платком закрыть... Алексей Толстой, если что. "Пётр Первый".

Мальчишки уже откровенно хохотали, подталкивая друг друга плечами.

Ахмад заморгал.

— А ты спроси-ка его, Бек, сколько ему лет? — Она подбоченилась, уже в упор демонстративно разглядывая Ахмада.

— Двадцать пять, — буркнул тот.

— Ско-олько?.. А теперь скажи ему, Бек, что я ему в матери гожусь!

— А читать он умеет?.. Хотя бы по слогам?

... — А баранов у него сколько? Помимо тех двух, что здесь?..

Один из "баранов" вдруг фыркнул, сквозь смех сбивчиво говоря что-то Ахмаду. Тот блеснул на него глазами.

— А вам, молодой человек, — переключилась она мгновенно, — полезно было бы узнать, что неприлично говорить на иностранном языке в компании людей, из которых по определению не все могут знать этот язык!

— Я рада, что вам со мной весело, — невозмутимо закончила она на том же языке. — ИншаАллах... но я спать хочу. Надоело мне вас развлекать. Аста ла виста, бэби!

Ахмад шагнул было вперёд, но, натолкнувшись на взгляды мальчишек, остановился, тряхнул головой, бросил угрюмо:

— Научите её хоть помалкивать!

— Бесполезняк, — развел руками Бек. — Пробовали! Единственно, кляпом заткнуть!

Дверь хлопнула.

Она сползла на ступеньку, уткнула в колени горящую голову. В висках бухало.

— Пей, — Бек сунул ей в руки помятую жестяную кружку.

Вода пахла хлоркой.

— Простите, кIентий, — пробормотала она почти беззвучно.

— Пей давай, — он присел рядом. — Утром вернёшься к Бесу. Мы тут сами. И сиди, молчи, блин. Сказал, вернёшься!

— Однозначно, — подтвердил ломким баском Гелани.

Она прижалась лбом к холодному боку кружки:

— Страшно мне, мужики...

— Да плюнь ты на этого козла, Талгатовна! — решительно сказал Сашка. — Его пришьют не сегодня-завтра!

— Хочешь, я сам пришью? — ухмылка Бека была страшноватой. — Ладно, не дёргайся, пошутил я, пошутил. Иди ложись.

* * *

16.03.02

Сперва о работе (которая, как известно, есть незнакомый русский слово).