Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Они лежали на постели, обнаженные, еще горячие, дрожащие... Но окружающий холод уже мешал им, не позволял предаться этой расслабленной теплой неге. Смеясь, они сбросили на пол одежду, зарылись в одеяло, накрылись с головой, прижались друг к другу, повозились, успокаиваясь, согреваясь. Было так тихо, так хорошо, так спокойно лежать вот так, вместе, под одеялом, слыша лишь биение сердец и дыхание друг друга.
Юки обнял Такео, привлек к себе, шутливо прошептал ему прямо в ухо:
— Здесь так темно. Ты не боишься?
И тут же почувствовал, как тот вдруг сразу весь сжался, спина его напряглась, руки уперлись ему в грудь, отталкивая.
— Ну, прости, прости, — прошептал Юки, снова привлекая мальчика к себе, начиная успокаивающе гладить его по спине, по волосам. — Прости, я не хотел тебя обидеть.
И тот расслабился, вздохнул глубоко, снова прижался к нему, начал неуверенными легкими движениями гладить его по груди, исследуя каждый бугорок его мышц, каждую совершенную линию его тела.
Познание Юки было так сладостно. Такео закрыл глаза, весь сосредоточившись на том, что чувствуют его пальцы — гладкость кожи, рельеф мышц, ответный трепет сильного тела на свои прикосновения... Внезапно руки его замерли, ощутив что-то чужеродное, неестественное, какую-то неровность, грубую шершавость кожи. Дрожащими пальцами он проследил эту мертвую полосу на теле Юки. Как он мог не заметить этого раньше? Шрам тянулся прямо под сердцем, от центра груди почти до спины, будто опоясывая торс юноши страшной отметиной. Тот замер, не шевелясь, затаив дыхание. Рука Такео вернулась к сердцу, он коснулся раны, ощутив одновременно и ее углубление и бьющийся под ней пульс, чуть надавил, представляя себе силу нанесенного удара. Юки резко вздохнул сквозь стиснутые зубы, потом перехватил руку Такео, зашипел:
— Не надо!
— Что это? — спросил юноша, поднимая лицо. — Кто сделал это с тобой?
Юки откинул одеяло, шумно вдохнул, сел, расправил спину, покрутил головой, будто разминая затекшую шею. Такео приподнялся за ним, обхватил его сзади руками, прижался к нему всем телом, прошептал:
— Я бы убил его! Убил...
Тот засмеялся тихим горьким смехом, повернулся, обнял Такео, перехватил его руки, привлек к себе и, наклонив назад, сказал прямо в губы:
— Я опередил тебя. Он уже мертв.
И поцеловал жадным, яростным поцелуем, будто отвлекая их обоих от этого страшного признания. Но на этот раз Такео не откликнулся на его призыв. Мысль, что его возлюбленный мог умереть, заставляла его холодеть от ужаса.
— Юки, постой, — уворачиваясь от губ любовника, шептал он. — Подожди. Расскажи мне! Пожалуйста! Прошу...
И Юки, сам не зная, почему, вдруг начал рассказывать этому мальчику, что произошло тогда, много лет назад. Он говорил медленно, через силу, будто по капле выдавливая из себя тот яд, который уже так давно разъедал его душу.
— Моя мать познакомилась с отцом сразу после войны, во время оккупации. Ей было тогда всего шестнадцать лет. Позже я нашел их письма друг другу, даже не письма — короткие записки. Прочитав их, я понял, что он очень бережно относился к ней, всегда был с ней ласков, добр и нежен. Это, совсем необычное для японской женщины обращение, видимо, и подкупило ее. К тому же, как мне рассказывали, он обладал особым природным магнетизмом и был красив.... Но у него был один, самый страшный недостаток — он был иностранцем, завоевавшим ее страну. Они оба понимали, чем рискуют, полюбив друг друга. К тому же, по традиции, она еще с рождения принадлежала другому и должна была вскоре выйти за него замуж. Тот человек не любил ее, он даже никогда ее не видел, но он свято чтил обычаи, которые соблюдались поколениями, и ни он, ни его семья, ни семья моей матери, — никто! — даже не представлял себе, что они могут быть нарушены, тем более с таким человеком, как мой отец, — с врагом. Но моя мать пошла против всего мира, она ослушалась воли своего отца и сбежала со своим возлюбленным. В то время это было равносильно измене. Они тайно обвенчались по европейскому обычаю, а потом укрылись в небольшой деревушке, в горах, пережидая какое-то время, чтобы потом навсегда уехать из страны. Ради этой любви, они поставили на карту все, но ни разу не пожалели об этом, ни разу ни в чем друг друга не упрекнули... Потом родился я... Прошло много времени. Страна залечивала раны, многие иностранцы стали брать в жены японских женщин, и родителям уже казалось, что страсти утихли, все забылось. Но тот, другой человек, не забыл ничего. Он по-прежнему страдал от уязвленного самолюбия и оскорбления, которое ему было нанесено. Все это время он мечтал о мести, и позже стал искать их, горя желанием отомстить за свою поруганную честь. Когда мне исполнилось три года, он нашел нас... Я плохо помню ту ночь... Какие-то люди ворвались в дом, схватили отца, выволокли его на улицу... Он сопротивлялся и дрался, как дикий зверь, но их было слишком много. Везде был огонь, жуткие крики... Мама прижимала меня к себе, я плакал, не понимая, что происходит, мне было так страшно... Потом тот человек подошел к отцу, остатки чести, видимо еще сохранились в нем. Они сражались один на один, в страшном смертельном поединке... Но отец был уже слишком слаб, схватка была недолгой, и тот человек убил его... Я был, словно в тумане... Будто сквозь толщу воды, я слышал, как кричит мама, я цеплялся за ее одежду, но она оторвала меня от себя и бросилась к отцу, лежащему на земле в крови.
В этот момент убийца подошел к ней, замахнулся и нанес ей страшный удар окровавленным мечом, тем же мечом, которым убил моего отца. Меня он будто не видел... Потом все они уехали... Я не помню, что было после... Мама осталась жива, но тот шрам — огромный, зияющий, на лице, на руках, на теле — одна жуткая кровавая отметина, остался навсегда. И она стала такой тихой... Потом почти все время болела... А еще через два года она умерла.
Юки замолчал, голос его надломился, он весь дрожал, снова находясь под властью жутких воспоминаний. Такео не двигался, и, хотя ему невыносимо хотелось обнять Юки, согреть его, успокоить, он знал, что это еще не все. Наконец, тот заговорил снова:
— Меня воспитали в другой семье, я был замкнутым и тихим, но именно с тех пор больше никогда и никому не позволял себя обижать, без предупреждения бросаясь на каждого, кто, как мне казалось, хотел навредить мне. Я хотел быть сильным, сильнее, чем был мой отец... И все это время я жил только одной мыслью, что, когда вырасту, я отомщу тому человеку. Я готовился к этому с самого детства, учился управлять собой, своим телом, учился сохранять холодный разум и владеть оружием так, как не мог никто другой. И я каждый день представлял себе, как убью его. И я ждал этого дня...
И вот, восемь лет назад, спустя пятнадцать лет после той страшной ночи, я нашел его. Меня не интересовало, кто он, как он живет, есть ли у него семья. Я написал ему письмо, назвал себя и назначил ему встречу, не лукавя и не скрывая от него своих целей. Его самоуверенность была безгранична, наверное, в его глазах я был еще тем заплаканным испуганным ребенком. Он пришел один, и, хотя и был поражен, увидев, каким я стал, гордость не позволила ему отказаться от поединка...
Мы сражались, он ранил меня, но я даже не заметил этого. Я столько лет учился и совершенствовал свое мастерство ради одного этого боя. Меня обучили всему, чему учили воинов еще в древние времена, и я с жадностью впитывал эти знания, чтобы вырасти и победить своего врага... Он был сильнее и опытнее меня, но я был молод и лучше подготовлен, мои удары были точны и почти всегда достигали цели. Я был холоден, как сталь моего меча, и во мне горела такая ярость, такая ненависть..., и я хотел только одного — убить его... И я его убил... Одним ударом, прямо в сердце... А потом... Не знаю, потом было так тяжело! Я и не думал, что можно хотеть умереть, но тогда все вдруг стало так бессмысленно... У меня больше никого не осталось. Никого, даже врага... Я был совсем один... А потом я уехал...
Юки снова замолчал. Такео тронул его за плечо, но тот не откликнулся на ласку, отвернулся, закрыл лицо руками, не в силах больше владеть собой, плечи его вздрагивали.
Такео бросился к нему, обхватил его тонкими руками, прижался к нему, горячо, страстно, пытаясь лишь своим теплом прогнать прочь из его сердца всю боль, всю горечь, всю тоску прошлого. Что-то встревожило его в рассказе Юки, что-то кольнуло, но он отбросил эти чувства, думая только о своем любимом, о своем Юки, таком сильном и таком одиноком.
Он мягко толкнул его на постель, наклонился над ним, зарылся лицом в его руки, заставляя убрать их, начал целовать его мокрые глаза, его похолодевшие щеки, его еще вздрагивающие, напряженные губы, бережно расслабляя, согревая, уводя его все дальше и дальше от черных воспоминаний в мир любви и тепла.
Постепенно напряжение стало отпускать Юки, он перестал содрогаться от каждого вздоха, обнял Такео, сначала растерянно, а потом уже жадно, порывисто, будто ища в нем защиты и успокоения. Он прижимал его к себе и чувствовал, как уходит, растворяется где-то, отпускает его та раскаленная боль, которая столько лет жгла его сердце, и на смену ей приходит удивительное чувство благодарности и любви к этому чистому, ласковому мальчику, с такой нежностью целующему его лицо.
И вскоре желание уже завладело им, и он хрипло прошептал:
— Эй, малыш, погоди-ка! Что это ты делаешь?
Он обнял Такео и одним мощным рывком перевернул их обоих, меняя местами. Тот улыбнулся и, уже, по-прежнему покорно, опустил ресницы, отдавая себя его власти.
Когда они, уже успокоившись после сладостных, обжигающих минут, лежали в полудреме, не в силах двинуться под властью охватившей их неги, Юки, перебирая волосы Такео, вдруг тихо спросил у него:
— Ну, а ты? Теперь ты расскажи мне...
— Что?
— Почему ты так боишься темноты?
— Я ... Я не знаю... Не могу...
— Мне — можешь. Расскажи. Пожалуйста!
— Не сейчас.
— Почему? Ведь я хочу помочь тебе.
— Ты не можешь мне помочь, — Такео отодвинулся, сел, увернулся от рук Юки, ему вдруг почему-то захотелось остаться одному.
Тот нежно, но властно притянул его обратно к себе и прошептал в волосы:
— Но ты же смог.
Сердце Такео рванулось из груди...
Затылком он потерся о губы Юки, ласкаясь, потом откинулся назад, прильнул к нему, положил голову ему на плечо и произнес:
— Не сейчас, ладно? Прошу...
— Ну, хорошо-хорошо, — примирительно зашептал Юки, покачивая его в объятиях. — Потом расскажешь, позже. Ведь, правда? Ну же, обещай.
Такео тряхнул головой, то ли соглашаясь, то ли отмахиваясь.
Юки отпустил его, потянулся, потом поднялся сильным, гибким движением, проговорил, улыбаясь:
— Хочу есть, а ты? Пойдем, поищем чего-нибудь. Только готовить теперь буду я, а то ты в следующий раз еще дом спалишь. Кофе ведь ты уже один раз сварил, мм-м?
Такео улыбался в темноте, понимая, что никогда еще он не был так счастлив...
..................
Они провели все эти десять дней вместе, не расставаясь ни на минуту.
Юки сказал, что получил разрешение отчима Такео забрать его на каникулы и отвезти в горы, покататься на лыжах. Они уехали на следующий же день, рано утром. Поезд вез их далеко на восток, через всю страну, мимо пролетали города, дома, деревья в снегу на горных склонах, а они сидели напротив, смотрели друг другу в глаза и молчали.
Они поселились в маленьком теплом доме, стоящем на склоне горы, среди высоких пушистых заснеженных елей. Днем Такео старательно учился кататься, но был ужасно неловким и все время падал. Юки приходилось все время вытаскивать его из сугробов, он шутливо ругался, а потом они вместе валились в снег, задыхаясь от смеха и безудержного счастья. Они обедали в небольшом кафе на склоне горы, и пили кофе, от которого у Юки, по его словам, сводило зубы. Долго разговаривали, гуляя по лесу. Потом снова катались на лыжах...
Когда же опускались сумерки, Юки закатывал глаза и изрекал, что он так устал, а его ученик все так же безнадежен, и лучше им отправиться домой, где он сможет обучить Такео другой науке, которая явно дается ему лучше.
И ночами он всегда выполнял свое обещание...
1972 год, N, штат Миннесота, США
Прошло еще полгода. Такео лучше всех окончил первый курс, и считался одним из самых перспективных учеников на факультете. Он стал всерьез увлекаться биологией, и уже мечтал, что станет врачом. Они с Юки почти каждый день писали друг другу, часто перезванивались, несколько раз он приезжал к нему в городок, когда бывал неподалеку, и они проводили вместе яркие дни и сумасшедшие, незабываемые ночи. Их любовь и привязанность друг к другу росли и крепли с каждым днем.
На летние каникулы Такео приехал в дом родителей. Отчим встретил его сдержанно, но глаза его светились гордостью, когда за ужином юноша рассказывал о своих успехах в университете. Мать все хотела приласкать его, но он будто стеснялся этих проявлений нежности, и лишь когда они остались вдвоем, он подошел и обнял ее.
— Ты так повзрослел, сынок, — проговорила она, сдерживая слезы.
Вечером, уже лежа в своей постели, Такео подумал, что жизнь — такая удивительная, прекрасная вещь. Он вспомнил улыбку мамы, потом смеющиеся счастливые глаза Юки и, улыбаясь, провалился в сон...
На следующий день, попросив у отчима разрешения, он поехал в антикварный магазин Асанте. Руки его дрожали, когда он открывал дверь. Так же, как и тогда, в первый день их знакомства, звякнул колокольчик, впуская его внутрь. Сердце его сжалось, когда он перешагнул порог. Этот небольшой уютный зал, полный старинных вещей, был местом, где началась их любовь. Не в силах совладать с охватившим его волнением, он остановился, не решаясь пройти дальше...
Выходя вместе с одним из своих постоянных покупателей из внутренней комнаты, Юки на мгновенье замер, и глаза его вспыхнули радостью. На пороге, смущенный и взволнованный, стоял его мальчик, его Такео. Сердце Асанте забилось быстро и горячо, когда он встретился с его взглядом, полным любви, тревоги, и такой трогательной, нежной преданности.
— Здравствуйте, — пробормотал Такео, не зная, как вести себя в присутствии незнакомого человека.
— Здравствуйте, — в тон ему, серьезно ответил хозяин магазина. — Проходите, пожалуйста, располагайтесь. Я сейчас.
И провожая своего гостя, он прошел мимо Такео, обдавая его волной знакомого теплого горьковатого запаха... Вернувшись, он увидел, что Такео уже прошел в зал, но все так же нерешительно стоит, как всегда, комкая в руках какую-то бумажку, машинально схваченную, — тут же, со стола с документами.
— Ты только что уничтожил мой новый контракт с поставщиком, — улыбаясь, произнес Юки, подходя к нему.
Тот растерянно посмотрел на истерзанные листы бумаги, попытался неловко расправить их, аккуратно положил обратно на стол, отодвинул подальше. Видя эти трогательные попытки Такео исправить последствия своей привычки, Юки не знал, плакать ему или смеяться. Он подошел к нему, взял его за руку, повел внутрь, в комнату.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |