Год ворона, книга первая

Начнем с самоголегкого. Кто-кто вчера в теремочке сидел,с хозяином нажрался и в нетях растворился?Если память ни с кем не изменила, тоодним из фигурантов был Петро, которыйс сахарного завода. А кроме него еще и тот плешивый хмырь из колбасного цеха.Вот же гадство! Имя, хоть ты стреляй, непомню. А вот что хмырь приперся в дебильнойкепке — это пожалуйста. Не, тот вряд ли,меня бы побоялся. А вот Петро да, тот моги прибрать наличку. Чтобы не валялась.Вот же хохол хозяйственный. Не отдасти не признается. В бою — прикроет грудьюи не моргнет. А так, ты его хоть ножомтычь, хоть ногами бей — будет честнымиглазами смотреть, и визжать, как резаный.Прикидывая, что бы еще спереть. Плавали,знаем.

Хотя, вроде же явчера один домой возвращался? Или невчера? Какая, в попу, разница... Заначкинет, а под запись ни одна сволочь в округене нальет. А это значит, что короткийдиверсионный бросок “квартира — магазин— квартира” провалился, еще не начавшись.И как бы херово не было, надо вставатьи тащиться по друзьям-знакомым, пытаясьнайти того, кто побудет немного добрымдоктором-похметологом, и, мать его заногу, меня похмелит... Или, на худой конец,одолжит хоть пятерку на литрушку“черного” “Славутича”6

Стоп, машина, полныйназад! Сегодня же, снова мать его заногу, воскресенье! А это в корне меняетдело! Рабочий же день!

Казалось бы, кудауж хуже? А вот, оказывается, есть куда,да еще солидно так, с запасом. Стоятьмне сегодня на, прости господи, "рабочемместе", как… не знаю даже, как кому.Бдить, не пущать, пресекать, не даватьбеспорядки нарушать, и все это с благостнымвидом, как бы плохо не было. А ведь будет,еще хуже будет!

Но если на рабочемместе возникнут проблемы с утреннимаперитивом, то можно смело меня увольнятьза полнейшую профнепригодность. Хужегопника с разбитой рожей буду в глазахмировой общественности! Проблем неможет быть, потому что не может бытьникогда!

Одним махомотбрасываю одеяло. И под жалобный стонкряхтящих под потертой оббивкой пружинпытаюсь встать. Налитая свинцом голованоровит перевесить обратно в сторонуподушки. Но, как говорится, нет такихкрепостей, что не взяли бы большевики!Сажусь, хоть и не особо уверенно. Сновапытаюсь протереть глаза. Эх, оптику надоспиртом протирать, а не кулаками! Но, занеимением горничной…

Четкость изображенияналадилась. Зато засвербило в боку,который всю ночь давила какая-тохреновина. Чешусь, оглядываясь посторонам. Так. В комнате я один, зря наПетруху гнал. Не было его тут вчера -иначе бы у окна под подоконником дрыхна своем излюбленном месте. Чудак человек— как нажрется, тянет его спать залечьна куске ковра с разлохмаченными краями.С другой стороны — все не на голом полу.

Подавив очереднойприступ тошноты, обвожу хозяйским взоромцарские хоромы. Табуретка цела. Надоже, и Петрухи не было, и без драки обошлись.Бутылочная батарея в углу — без изменений.Плохо это! Значит, хлебали мы не магазинноепойло, а то, которое Петро из “Ласточки”приволок. Его нынешняя туда посудомойкойустроилась. Вот и сливает все недопитоев пластиковую канистрочку…

Одно хорошо — теперьхоть понятно, почему я не помню ничегои почему сижу дурак-дураком. От Валькиного“коктейля Молотова” некоторые суткамине встают. Убойнейшая штука получается.

Снова все передглазами расплывается, и опять я навожурезкость, фокусируясь на бутылках. Давнопора собраться с силами и сдать всестекло. По двадцать копеек за штуку еслисчитать... Блин, да я буду богат и финансовонезависим! Да и места уже нету — скородверь в комнату закрываться перестанет.Забавно, рубли отменили, а копейкиостались...

Мысли о хозяйственныхделах тут же перекидываются на окно,которое я сам же и высадил по “синемуделу” с неделю уж как. Картонку надонормальным стеклом менять. Что светанет, ну и бог с ним, а вот ближе к зиме,хоть и не мамонт, точно вымерзну.

Со стекольщикомна базаре уговор давно уже есть, нахаляву вырежет. Но точный размер нужен.Ему два раза работать неохота, да и мнетаскать туда-сюда как-то грустно. Апомерить нечем. Не спичечным же коробком...У Вити-штурмана, что сосед по площадке,дочка вроде еще в школе учится. Линейка,думаю, найдется. Который раз спроситьзабываю.

Цепляя по дорогебутылки, пробираюсь в санузел. Времяводных процедур, мать их. Воду дадутхорошо если через пару часов. Бачок исливное ведро, как обычно, пусты. Херня.Врагу не сдается наш гордый “Варяг”!Санузел у меня совмещенный, поэтомуходить далеко не надо — до ванны рукойподать. Заглядываю. Есть все же в миресправедливость и доброта! Почти полная.Видно, автопилот не подвел, успел набрать.Мастерство и опыт не пропьешь!

Упираюсь рукамив край и решительно опускаю гудящуюголову в воду. Бля, что же она такаяхолодная-то?! То есть поначалу-то онакажется обжигающе горячей, как в кипятокнырнул. Тут главное первые пару мгновенийперетерпеть. А дальше легче, вроде какприятный компрессик положил. Эх, статьбы рыбой и вот так всю жизнь в живой водеплавать. В детстве котом мечтал стать,чтобы видеть в темноте и везде лазить,а сейчас вот — рыбой…

Частично прихожув себя. И двадцати секунд хватило. Вотчто значит радикальный подход!Отфыркиваюсь, вытираю подолом футболкилицо. Просветленная оптика — великоедело!

Но не везде. Тихоматерюсь сквозь зубы.

Местные домоправителисобрали в переходящую, как вымпелударника соцтруда, “отселенческую”квартиру все самое негодное, хлам сокрестных домов. Да и с прошлыми жильцамине особо везло. Так что живу как вСталинграде, разбито все, что может бытьразбито. А что не может — тоже. Унитаз,бачок, раковина... Решетка на вентиляции— и та. Хотя там гипс, ему много не надо.В ванне выщерблена половина эмали. Дажеу зеркала, что перекосилось надумывальником, отбито два угла. И самооно какое-то... Как те воздушные шарикииз анекдота — не радует!

Гляжу на себя висцарапанную и мутную поверхность.После нырка не только мозги на местовстали. Прическа и та пришла в относительныйпорядок. Правда, волосы отросли и лезутна уши. Блин, и стригся-то не так давно.Месяца не прошло. А рожа заросла как умоджахеда. Еще пару дней, и можно смелозаписываться в дервиши. Если онибелобрысыми бывают.

Пытаться сбритьэто намордное безобразие древним, какдерьмо мамонта, “Харьковом” не вариант.С другой стороны, чтобы скоблитьсябезопаской, нужно минимум одно новоелезвие и горячей воды побольше, а томорда начнет облезать, как у шелудивого.Но ничего из списка у меня нет. И рукидрожат. Мелко, но противно.

Кстати о птичках,то есть о руках. Правая начинает ощутимосаднить. То есть болела-то она, похоже,и раньше, но сейчас я ее разработал, иболь из тупой и постоянной стала дерганой,колющей. Да уж — под костяшками чернеетсплошной синяк. А это уже серьезно иплохо. Если я кого-то так приложил, и досих пор менты дверь не ломают, значит,что где-то в городке имеется не обнаруженныйили еще не опознанный труп. Убитыйтяжелым тупым предметом. То есть мной.

Хотя, конечно,перед кем я понты кидаю, как персидскуюкняжну в набежавшую волну?.. Чтобы убитьчеловека голыми руками, нужна совсемдругая форма.

Снова смотрю насвое отражение в мутном надколотомзеркале и понимаю — нет, убить точно немог. Правильный бой с бухлом не дружит.А вот я как раз дружу, самозабвенно, таксказать.

В общем, не стоитдергаться раньше времени. Будем переживатьпроблемы по мере их поступления, а незагодя. Вечером в “Ласточку” наведаюсь,все и узнаю. Товарищи по-любому расскажут.Такая информация по городку разнесетсямгновенно. Он у нас маленький…

Бросаю прощальныйвзгляд на свою хмуро-помятую физиономию,и под несмолкающие фальшивые стенанияобщипанного “Орла” иду одеваться.

И ведь к этомуптицу народ, оказывается, ходит. Запись-токонцертная, с длинными проигрышами,заунывным подпеванием зала, с бесконечными“бис!” и прочими аплодисментами. Минутдесять точно тянется, и заканчиватьсявсе никак не собирается. Я уже штанынашел, а она все нудит и нудит. И мерзкоже как. Гестаповцы оценили бы. Как это… вербальное средство дознавания, во!

Закрываю дверь вквартиру, благо открывать ее не требуется,это я обычно вечером забываю. За спинойхлопает скрипучая дверь подъезда. Зябкоежусь. Интересно, вот отчего так сложилось,что в здешних краях по утрам так сыродаже летом? И холодно, как осенью. Хотя,нет, понятия “холодно” нет. Бываетсвежо, очень свежо, и так свежо, что нуего на хер. Нынче вторая стадия. Или этоменя с бодуна трясет?

Впрочем, и отуличного “очень свежо” есть польза.Прохлада, будто огуречный рассол, глушитнабат в голове и морскую болезнь вжелудке. Жрать, правда, начинает хотеться,но и это с моей работой дело поправимое.

Выруливаю со дворана улицу и громко матерюсь. Долбанаяпесня, походу, будет преследовать доконца дня — теперь она исторгается изфорточки на первом этаже.

Балы, красавицы,лакеи, юнкера

И вальсы Шуберта,и хруст французской булки

Любовь, шампанское,закаты, переулки

Как упоительныв России вечера!

Скрипя зубами отбессильного отвращения и борясь сжеланием запулить в окно кирпич, бредудальше, чуть пошатываясь в такт музыке.“Как упоительны...” Хер там, “Какотвратительны!”

Ненавижу всех. Ивсе. А особенно, то, что вокруг. И ровныеряды пятиэтажек по правой стороне улицы,и разнокалиберные хатки частного секторапо левой. Ненавижу оставшиеся за спинойворота КПП бывшего военного аэродрома...Даже сереющий вдали бюст знаменитогокосмонавта, которого угораздило родитьсяв этой дыре, и то ненавижу. Хотя, он точнопоследний, кто виноват в моем паршивомнастроении и самочувствии…

Через месяц детиполучат первые двойки. И будет ровногод, как я здесь обретаюсь. Яду мне, яду!Грамм сто, а лучше двести! Иначе дорабочего места не дойду, сдохну подороге. И буду валяться под бюстом.Изображая памятник космонавтам, невыдержавшим испытание центрифугой. Недождетесь! От дома до работы пять минут.Даже моим нынешним нетвердым шагомраненого во все четыре ноги африканскогобуйвола.

Народу на улицемало, считай и нет никого. Но из встречныхи обгоняющих здороваются почти все. Вгородке, даже если считать окрестныедеревеньки, от силы семь-восемь тысяччеловеко-единиц. Естественно, что вседруг друга знают.

На полпути, рядомс заброшенной газораспределительнойстанцией, что местами разобранахозяйственным населением до фундамента,чутьне спотыкаюсь. Там совершенно по-куриномуквохчут соседские тетки, сбившись вплотное кольцо. И больно уж скверныевещи говорят:

— Вот тут я его инашла! — дает интервью толстая бабища,жена сторожа из котельной. — Шла утромвчера, смотрю, из дыры ботинки торчат!А вокруг собаки грызню устроили. Ну яближе подходить поопасалась — ещепокусают, они же дурные! Стою, думаю,куда бежать. А тут Володькин племяш на“Ладе” своей на работу ехал. Я к нему.Он из машины лопатку достал, чтобы собакразогнать, а они и сами разбежались.Потом скорую по сотовому набрал. Ядожидаться не стала, надо оно мне? Всвидетели запишут, по ментовке затаскают.Суды, прокуроры!..

Я и так иду небыстро, а теперь и вовсе едва перебираюногами. Благо в нынешнем состоянии истараться особо не надо, все как внастоящем театре — сугубо естественно.

— Явдоха на базареговорила, что он еще ночью помер... -добавляет подробностей самая осведомленнаяиз теток: мамаша мэрского шофера Гришки.Тетеньке бы в фильмах ужасов ведьмиграть — на гриме жуткая экономия...

— Ох ты ж, госпедя!— делано хватается за сердце одна изклуш, судя по говору — не городская.Здесь-то местные почти все по-русскиговорят. Даже суржик особо не в ходу. -А хто то був, наш чи заброда?

Я, если честно,тоже не прочь узнать — кого это по утрусобаки доедали. Кошусь на разбитую руку.Не мой ли клиент? Да не может такогобыть! Хотя, конечно, может… человекживотная странная, от царапины ржавымгвоздем, случается, помирает. Все можетбыть, подробностей бы! Не, нафиг,останавливаться — все равно что плакатвешать “Он помогал партизанам!”, фу тыблин, “Главный подозреваемый!”

Поэтому гордовозвращаюсь на свой маршрут и ковыляюдальше. Я не торопливый, а на работе итак все расскажут. Впрочем, в трупе средиразвалин нет ничего особенного. В городкеполно таких, как я, отселенцев, да ипросто бомжей и наркоманов. Так чтоздесь чуть не каждый день кто-нибудьмрет. Специфика ареала обитания, во как.

Город, а скорее,разросшийся поселок городского типа,куда меня приземлил стремительныйдомкрат резко оборвавшейся карьеры -на самом деле бывший военный городок.Раньше тут дислоцировались “стратеги”-авиаторы, если старожилам верить — ажпятнадцать войсковых частей. Но военных,после обретения незалежности сократилипо самое небалуйся и разогнали. Так чтотеперь из производства в городке осталсятолько потихоньку загибающийся сахарныйзавод, колбасный цех, да склады на бывшемаэродроме.

Именно там, затремя рядами “колючки”, увешаннойгрозными табличками ”Стой, проходзапрещен, запретная зона” и прочими“Стой, стрелять буду! Стою! Стреляю!”,под охраной часовых, якобы стерегущихостатки недокраденного армейскогобарахла, представители “малого исреднего бизнеса” заняты этим самымбизнесом по-русински. То бишь фасуюткитайский "контарабас” и разливаютпаленую водку. Я там проработал почтитри месяца. Менеджером по лизингу имаркетингу. Наклеивал на пачкиконтрабандных сигарет и бутылки тут жеразлитой водки, левые акцизные марки.

Работа была непыльная, но тоскливая. Во-первых, ходитьна склады приходилось пешком, а это какздрасьте — четыре кэмэ в одну сторону.Спортивно, конечно, но все же… Во-вторых,платили паршиво. Хватало или выпить,или закусить, но не на оба удовольствиясразу. Так что к концу первого месяца яотощал как медведь-шатун.

Поэтому, когдаместный “бизнес-авторитет”, посовместительству лидер организованнойпартийной группировки и главный рульна городском базаре Гена-Примус, приметилмою рожу в очередной драке под “Ласточкой”и предложил работу “по специальности”,я ни секунды не ломался. Потому чтодолжность базарного контролера, товарищи,это не только ценный мех в виде неплохойи стабильной зарплаты, но еще и ежедневныетриста грамм диетического, легкоусвояемогосамогона…

4.Недолгий триумф

СекретаршаЛюси не поддержала разговор о погоде.Да и вообще отреагировала на Алана, какна пустое место. Бумаги, правда, взяла.Пока она прошивала листы с докладомавтоматическим степлером и набивалавсе положенные печати, Алан, расположившисьу бесплатного автомата, выпил подрядцелых две чашки ароматного «Нескафе»без кофеина.

Выбросив в урнупустой стаканчик, он обвел рецепшнвзглядом Джека Райана, приносящегопрезидентскую присягу. Все записирасшифрованы, нужные рисунки и фотографиивставлены в итоговый документ, которыйвыведен на печать. Теперь эти несколькодесятков листов лягут на стол резидентане обезличенной оперативной информацией,но полновесным официальным докладом.За его, агента А. Дж. Берковича, личнойподписью!