| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
-Тебе удалось сделать то, что ты собирался?
-Нет.
-Почему?
-Понимаешь, в этот день всё наоборот.
-Как это?
— Да так, люди в клетках сидят, а звери вокруг бродят.
На этом наш разговор прервался, и мне оставалось только раздумывать на тему, когда люди в клетках сидят, а звери на них любуются.
Оказывается, в тот день принимали заявления не на брак, а на развод и я должна была это понять из Алешкиных слов.
Спустя день он подал заявление и приехал ко мне сообщить, что день регистрации назначен на 25 июля, раньше никак нельзя.
Я очень плохо себя чувствовала, меня рвало, и я попросила Алешку отвезти меня в Воскресенск, а то мне совсем плохо, и я остаться в общежитии боюсь, и ехать одна — тоже.
Лешка привез меня к маме и бабушке на Москворецкую.
Я приехала, поела, успокоилась и легла спать, а утром, проснувшись, поняла, что у меня всё в порядке.
Несмотря на уговоры мамы и бабушки отдохнуть и побыть подольше, я через день утром, не объясняя им, на всякий случай, в чем дело, помчалась в Долгопрудный и оттуда дозванивалась Лешке, пробиваясь через пять цифр с короткими гудками, а прорвавшись и услышав в трубке через шум и трескотню его "алло", вдруг поняла, что и я не могу говорить открытым текстом, вокруг меня полно ушей, коридор общежития, а в полголоса не скажешь, орать приходится, что есть силы, а то не слышно, и не будешь же вопить на весь коридор: "Лешка, ура, у меня месячные пришли".
-Леша, — я старалась говорить многозначительно, с намеком, -помнишь событие, которое должно было состояться 24 мая? Помнишь?
И не дождавшись ответа, я добавила:
-Оно перенеслось на 30 число.
После длительной паузы Криминский спросил:
-Так ты сообщаешь мне радостную новость?
-Еще бы! Еще какую!
И мы договорились встретиться через день.
-Леша, давай перенесем свадьбу на осень. Осенью лучше, чем летом, все уже будут здесь.
-Нет, давай оставим всё, как есть, я уже спланировал, что в августе мы будем уже вместе, и не хочу теперь еще ждать до сентября. Пусть свадьба будет в июле. А то еще передумаем, да и мать тебя ко мне не пустит.
В конце мая Алешку послали на отработки в Воскресенск. Там строили комбинат комплексных удобрений, отпущенный лимит денег израсходовали, и стройку, как всегда у нас в такой ситуации, объявили комсомольской, чтобы иметь бесплатную рабочую силу, и Алешку, как самого молодого в лаборатории, тут же, не успел он и трех месяцев отработать, отправили туда.
Естественно, я стала как можно чаще бывать у мамы, и Алешка туда заходил — поужинать, уже в высоком статусе жениха. Мама с бабушкой старались, что-то там готовили, Алешка лопал с аппетитом, и как же я была удивлена, когда узнала, что он до прихода к нам сначала ужинал в столовой.
-Дабы не пугать размерами своего аппетита твоих женщин заранее, — засмеялся Алешка.
Я сдала все зачеты, читала Птицынские лекции днем, вечером приходил Алексей, и мы гуляли по Москворецкой, всё прямо как в кино.
И вдруг Алексей не пришел один вечер, второй. Я очень удивилась, куда он подевался, и пошла на стройку искать его.
Приехала, подошла к цеху, а тут прямо передо мной, установленная на рельсах под потолком ездит какая-то непонятная махина, я встала, как вкопанная, и не решалась пройти под ней. Вдруг сзади раздался мужской голос, который произнес следующее:
-Чего встала, мать твою так-рас-так. Ты что, боишься, мать твою так-рас-так. Ты что не видишь, мать твою так-рас-так, что она не упадет, мать твою так-рас-так.
Четырехкратное упоминание о матери звучало очень убедительно, и я без дальнейших вопросов поняла, что она действительно не упадет, и решительно прошла прямо под жужжащей громадиной.
Алешку я нашла, живого и невредимого, он что-то сгружал, стоя в вышине на строительных лесах, и на вопрос, где пропадал, ответил:
-Ездил тут. Мне надо было повидаться с одним человеком, чтобы нам с тобой потом хорошо было.
Я только открыла и закрыла рот от изумления, я думала, что, как нам будет, зависит, в основном, от нас.
Когда я вернулась домой, мама спросила, где же пропадал мой милый.
-Ездил к кому-то, чтобы нам хорошо было.
Мама мгновенно перевела его иносказания на русский язык.
-Ездил к женщине доложиться, что женится, и не будет состоять в любовниках.
Я оскорбилась:
-Тебе всюду любовницы мерещатся, это у тебя профессиональное, ведь к тебе попадают только гулящие пары, а где всё в порядке, там к венерологу не обращаются.
-Ну дело твое, хочешь верь, хочешь нет, — сказала мама и посеяла сомнение в моей душе, но я отложила выяснение до лучших времен, некогда мне было, начались экзамены на базе.
Курс Спирина я выучила и сдала на отлично, Птицынский я разобрала очень хорошо те моменты, по которым у меня был конспект, а вот дальше я пыталась по Генкиным лекциям что-то понять, но бесполезно, он плохо записывал, Ракитин, наш краснодипломник, учился в Долгопрудном, а у Ровинского был такой почерк, просто иероглифы какие-то, и в результате не по чему мне было учить, и пришлось идти так. Билетов не было, Птицын спрашивал, что хотел.
Задал вопрос, я ответила.
-Это Вы знаете, — с удовлетворением сказал он и спросил дальше, я не ответила. -Ага, не знаете.
Спросил еще, я опять ответила.
-Ну, всё совершенно понятно, — вдруг говорит он, — на тех лекциях, когда Вы были, Вы всё поняли и отвечаете на отлично, а на которых не были, просто ничего не знаете.
-Конспекты у ребят плохие, не у кого даже списать было.
-Самой милочка, надо ходить, самой.
-Если усреднить двойку и пятерку, то получится три с половиной, — задумчиво говорит Птицын, — но нет, не могу Вам четверку поставить, четверка, если весь курс на четверку знаете, но и двойку вроде тоже нельзя ставить, что-то вы хорошо знаете.
-Я вам тройку поставлю, будете в следующий раз, когда вам читают курс, которого нигде не найдешь, ни в каких учебниках, посещать лекции.
Мне было очень обидно, но что я могла?
Только сказала:
-Далеко ездить сюда из Долгопрудного.
И ушла со своей тройкой, а Пашка Корчагин, кажется двойку схлопотал, во всяком случае, кто-то из наших получил двойку, это точно, хотя по физтеховским меркам даже четверка на базовых курсах уже плохо, основная масса народу сдает на отлично.
После экзаменов на базе мы продолжали сессию уже в институте. Алешкина отработка кончилась, месяц прошел, он опять работал в Подлипках, а вечерами заезжал ко мне.
Как-то раз в теплый вечер я вместо того, чтобы учиться, сидела на лавочке вместе с Алексеем.
Алешка случайно потянул губами кожу у меня под глазом и поставил мне хороший синяк.
-Ой, что-то не то я сделал, — испуганно сказал он, и я в страхе полезла за зеркальцем.
Когда я увидела лилово-синий фингал под глазом, то содрогнулась от ужаса — через два дня экзамен, ну, и как я заявлюсь в таком виде?
К тому же в выходные должна была приехать мама — мы с ней собирались в Москву за покупками, и что ей я скажу?
-Я никак не ожидал, ну, прости, пожалуйста, — извинялся Алексей, с трудом подавляя смех.
Обиженная, я решительно прервала наше свидание и, бросив Лешку, ушла в общежитие, надувшись.
Я ночевала в тот момент у Люськи в 65 комнате уже несколько дней.
-Что с тобой? — спросила Люся, с удивлением разглядывая пятно у меня под глазом.
Я не хотела объяснять, в чем дело, и сказала:
-Играла в теннис, и мне залепили мячом в глаз.
Девочки, и Люся, и Катенька мне поверили, я ведь была, вообще-то, не склонна врать.
Верят, подумала я с облегчением. А ведь если бы, правда, мне залепили в глаз мячом, у меня был бы здоровенный шишак, весь глаз заплыл бы.
Вечером к нам заглянула Виолетта.
-Зойке мячом в глаз залепили, — рассказала ей Люся, хорошо еще, что всё обошлось. Ветка повернулась ко мне, и ... ей оказалось достаточно одного взгляда, чтобы понять, в чем дело:
-Обыкновенный советский засос, — поставила она диагноз в считанные секунды.
Люся аж присела.
-Господи, ведь правда. Ну, как я сама-то не догадалась.
-Ну, дурак, Алешка, так меня разукрасил, — с тоской сказала я, не пытаясь отпереться, — а завтра мама приедет, а послезавтра экзамен — прямо хоть пропускай.
-Да, — ехидно заметила Виолетта, — сходи в деканат, попроси. Пусть перенесут экзамен по причине засоса под глазом.
Никитиной и Шак было весело, но мне, несмотря на комедийность ситуации, совсем не смешно.
Маме я привела всё ту же версию про теннис, и она мне поверила, но только в первый момент.
-Я в электричке еще раз вспомнила твой вид и поняла, в чем дело, -сказала мне мама, спустя недели две, когда мы снова встретились:
-Ну, и не стыдно тебе?
Я запудрила пятно, как могла, но от этого вид у меня стал совсем дешевый — обыкновенная пьянчужка с фингалом.
Так я и потопала сдавать электродинамику, последний раздел теорфизики.
Мне, хотите верьте, хотите нет, достался вопрос "излучение Вавилова— Черенкова", и я в третий раз получила за него свою четверку, и засос под глазом, на который с интересом косился преподаватель, мне не помешал.
-Он тебя еще зауважал за это, — уверял меня Алексей после экзамена.
Сдав все экзамены по теорфизике на тройки, я только по последнему, по электродинамике ухитрилась получить четверку — просто повезло, и в дипломе у меня по теорфизике четверка, а по предметам на кафедре физхимии, где читали значительно более простые курсы — все тройки, но зато я целый год не утруждала себя учебой и немного восстановила и силы и память.
Перед последним экзаменом наша группа опять отмечала приближающееся окончание сессии катанием на яхте. Я тоже с радостью приняла участие в этом мероприятии, пока любимый вкалывал на работе.
В этот раз ребята попросили нас пригласить девочек, и мы уговорили поехать с нами Любочку Тютневу.
По дороге туда всё было хорошо — светило солнышко, дул ветерок, ребята даже плавали на веревке за яхтой, и Люба тоже решилась, спрыгнула в воду и поплавала на канате, а выбравшись, смеясь, рассказала нам с Ириной, что было впечатление, что ее вынимают из трусов в тот момент, когда натянулась веревка. Все были трезвые. Всё шло нормально, яхта быстро скользила по мутным водам вдоль зеленых берегов. Мы доплыли до бухты Радости — пристанище прогулочных яхт на Клязьминском водохранилище, высадились на берег, поели, попили, попели.
Это у нас называлось — пообщаться с природой. Часа через два Женька, наш единственный яхтсмен, который пить совсем не умел, был тепленький, только спать ложиться, а предстоял еще обратный путь.
Веселые, довольные проведенным на воздухе погожим весенним деньком, тронулись мы обратно и, спустя полчаса, благополучно сели на мель.
Делать нечего, несмотря на то, что уже вечерело и было прохладно, ребята полезли в воду, приказав девчонкам, кроме меня, свешиваться за борт, чтобы увеличить наклон яхты и снять ее с мели.
-От тебя толку всё равно никакого не будет, свешивайся ты или нет, -хлопая совершенно пьяными глазами, откровенно объяснял мне Цырлин.
Холодное купание всех отрезвило, и пораскачивав лодку примерно с час, ребятам удалось столкнуть яхту с мели, чтобы через полчаса сесть на другую мель.
-Мы так и будем с мели на мель передвигаться? — сердилась я, жалея усталых и замерзших ребят.
Выпить уже было нечего, всё сглотали днем на берегу.
Сашка Маценко, весь в пупырышках, лязгая зубами, долго не решался снять брюки, чтобы снова лезть в воду.
Заметив мой взгляд, Сашка смутился, что он не герой, и сказал:
-Ну, Зоя, я ничего, я только очень замерз, ну, до чего же не хочется лезть в воду.
Наконец, после мучений, правда не таких продолжительных, как в первый раз, мы (мы пахали, в данном случае я, как та муха), наконец, высвободили киль яхты и поплыли дальше, но вдруг оказалось, что ветер утих и настал полный штиль.
Женька, которому было море по колено, сидел, крутил рулем, и покрикивал на матросов, стараясь хоть что-то, хоть маленький ветерок поймать, но всё было напрасно, паруса провисли, и нас медленно сносило течением.
-Ну, будет же еще вечерний бриз, -я вспомнила такое красивое слово, вычитанное мною в детстве в книгах о морских путешествиях, глядя на заходящее солнце.
-Утренний, ты хочешь сказать, -насмешливо поправил меня Женька, вечерний уже давно был, мы тогда на мели сидели.
-Придется здесь ночевать, -поддразнивая нас, добавил Ральф.
Я поджала замерзающие колени к подбородку и, вздохнув, стала от нечего делать разглядывать подробно нашего пьяного капитана.
Внешность Цырлина была очень выразительна: глаз, так это был глаз — огромный черный семитский глаз с запавшими веками и черными, загнутыми к верху ресницами непомерной длины, нос, так это нос — здоровенный нос, да еще приплюснутый, как у боксера, которому его слегка подправили, ну а губы — губам позавидовал бы любой негр, такие это были круглые толстые лепешки. Всё это кое-как помещалось на лице, производя впечатление нескладицы — вроде каждый элемент был бы и хорош сам по себе, но вместе — явный перебор, что и делало Женьку страшненьким.
-Плохо дело, — отвлекла меня от моих мыслей Сергеева, — неуютно как-то здесь ночевать.
-Главное, выпить уже нечего, — добавил Маценко.
Так мы и остались бы беспомощные посреди озера на нашем, в сущности, довольно утлом суденышке, если бы вдруг не услышали спасительную восхитительную музыку тарахтящего мотора.
Мимо нас, рассекая воду носом, быстро шла моторная яхта.
Вся наша замерзшая орава мгновенно взбодрилась и стала кричать, махать руками и всячески стараться привлечь внимание.
На яхте было двое, немолодой мужчина и девушка. Мужчина заглушил мотор и, высказавшись по поводу наших моряцких талантов, бросил канат, взял нас на буксир и доставил на физтеховскую водную базу в Хлебниково. Парни еще позаигрывали с девушкой, которая оказалась его симпатичной дочкой, чем очень расстроили чувствительного к таким вещам Маценко.
-Ну, вот, до чего додумались, еще к девочке приставать вместо благодарности. Человек нас выручил, а они без всякой деликатности, -сердился он.
Опущенные, усталые после пережитых злоключений мы стояли на платформе Хлебниково и ждали электричку. Стоять скучно, электрички нет и нет, и Палыч решил развеселить ребят анекдотами. Хорошо зная казарменный юмор Богданова, я решительно протестую против его попыток рассказать, чтобы то ни было.
-Ну, приличный, я приличный расскажу, — клянется Толик.
-Знаю я твои приличия. Ты таких анекдотов и не знаешь вовсе.
-Ты, почему товарищу рот затыкаешь, -немедленно вступается за Палыча Лебедев, возмущенно сверкая на меня стеклами очков, -говорит человек, что расскажет приличный, пусть рассказывает.
Я вынужденно замолкаю и хочу отойти в сторону, чтобы вообще в этом не участвовать
Не тут то было. Богданов старательно держит меня за рукав и
Не успел он начать, как я уже угадала окончание анекдота и стараюсь вырвать руку. Но где там, хмель у них еще не выветрился, и Маценко, раскрыв рот слушает анекдот, а Толик крепко удерживает меня за руку и быстро-быстро сыпет слова:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
