Теперь Хикава осознавал, где ошибся. Как это часто случается в жизни, он был неправ с самого начала, сглупил еще на этапе подготовки к войне — той войне, которую затевал он сам, а не эту, учиненную Пятой Хокаге и Владыкой Огня. Военный альянс с Краем Ветра заставил бы Огонь пересмотреть свою бесцеремонную политику на южном побережье — в частности, отказаться от нелепых претензий на продление торговых льгот, прекративших свое действие в полном соответствии с условиями соглашения тридцатилетней давности, подписанного даймё Ветра, Огня и Рек. Но экономическая стабильность на южном побережье сама по себе не являлась целью Хикавы Гена, она была лишь промежуточной стадией перед быстрой победоносной войной — а она не могла не завершиться победой. Реки, Ветер и Молния, не упустившая бы случая поквитаться со старым врагом, вместе поставили бы Огонь на колени, раздробили на куски, из гегемона Востока превратив его в мелкое региональное государство, существующее на карте лишь милостью своих могущественных соседей. Быть может, им бы даже удалось лишить его Конохи.
После вмешательства Огня все это утратило смысл. Потому что идиот Рунн был чересчур неосторожен или, что более вероятно, просто предал своего сюзерена — что ему, чужеземному варвару, здешние клятвы? Потому что Орочимару, все эти десять лет носившийся с 'Горизонтом' как писаной торбой, льстивыми посулами втянувший Хикаву в какие-то сомнительные генетические махинации, не сумел уберечь свой драгоценный проект от цепких лап Конохи. Потому что трусость Ветра, не слишком убедительно прикрытая маской чистоплотности и законопослушности, не дала ему заключить союз с правительством Хикавы.
Что же... все в руках Будды. Ветер упустил шанс осуществить свою давнюю мечту: подвинуть восточные границы вглубь плодородных земель Огня, Хикава Ген умирает, а бывший наставник его сына в кендзюцу, Кимамото Таро, осужден по обвинению в государственной измене и лишен жизни через повешение. Ныне его бездыханное, обезображенное пытками, покрытое коростой из спекшейся крови тело, с отметинами от каленого железа, с вывалившимся языком, с выпученными словно у жабы глазами и порванными ноздрями, болталось на придорожной виселице. Трепыхаясь на скрипящей, грозящей вот-вот порваться веревке, оно, как и истерзанная душа своего палача, Хикавы Гена, находилось во власти урагана — свирепого, но между тем и бесконечно справедливого в своей беспощадности. Впрочем, он неистовствовал недолго: чуть забрезжил рассвет, и первые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь прорехи в пелене висящих над морем туч, пали на озябший город, непогода улеглась. Точнее, весенние ветра угнали ее на запад, где она увязнет и бесследно истает в гигантской, пышущей жаром Великой Пустыне.
Но, так или иначе, к тому времени, как о крыши Каваго разбилась последняя дождевая капля, Хикава Ген уже умер.
* * *
'Хикава Ген умер! Хикавы больше нет!'
Казалось бы, что могло быть предсказуемее этого? Второй год тяжелая болезнь старого даймё была в стране притчей во языцех, о ней судачили и в высшем свете, и в бедняцких трущобах, на светских раутах и на базарах, обсасывая подробности и выстраивая предположения, каким правителем окажется его престолонаследник. Пожалуй, после поражения под Санэнори, а впоследствии — и взятия самой крепости, смерти Хикавы Гена даже ждали, и ждали с нетерпением, как события, лишившего бы Край Огня повода продолжать войну.
И вот долгожданная новость пришла, но оказалось почему-то так, что никто — абсолютно никто во всем Краю Рек — не знал, как с нею обойтись. Вероятно, теперь кто-то и жалел, что старика не придушили, пока еще не было поздно, пока войска Огня не преодолели с боями перевал Ката. Да, сказать честно, следовало пожалеть-то. Следовало, потому что весть о смерти Хикавы Гена, мгновенно разнесшаяся из Каваго по всему Востоку, не остановила наступление генерала Исако и войны, как многие надеялись, отнюдь не закончила.
Подумать только, да скажи кто нечто подобное лет эдак семьдесят назад, его бы подняли на смех. В те времена захватнические войны, ну, не то чтобы случались часто, но сам факт их никого не удивлял, и никто не усомнился бы в праве сильного государства отнять у более слабого часть его территории. Война есть война. Должно быть, за последние полвека даймё Востока размякли, придумав такие понятия как 'территориальная целостность', 'международные законы', 'баланс и стабильность'. Слово 'захват' заменили словом 'аннексия' и отчего-то решили, что это недопустимо, что век империалистических войн закончился... Глупость. Глупость ведь наиполнейшая!
Разумеется, генерал Исако не самостоятельно принял решение продолжать войну. Получив известие о смерти неприятельского даймё, он впал в неописуемую ярость. Владыка поставил ему задачу свергнуть режим Хикавы, а что станет дальше с Краем Рек, уже не являлось его заботой. Приказав войскам прекратить продвижение на всех запланированных направлениях, он срочно телеграфировал даймё Огня, требуя дальнейших директив. Директивы пришли — без промедления — и генерал продолжил наступление, не оглядываясь уже ни на какие предлоги и оправдания, предоставив Владыке международную полемику. Впрочем, наступление быстро перешло в избиение рассеянной и сломленной армии Рек, перемежающееся с мародерством и бесчинствами на покоренных землях.
Но смертью Хикавы история не закончилась. Двадцать пятого апреля, когда пришло новое известие, еще невероятней, еще невообразимей всех предыдущих, они задержались на переправе через один из притоков Исино. Пока войска на плотах и реквизированных у местных лодках преодолевали водную преграду, штаб разместился в ратуше крошечного городишки, жители которого успели своевременно сбежать от захватчиков. На утро было запланировано совещание, но генерал Исако задерживался, и офицеры коротали время за разговором. Кусагава с Хирагой жарко спорили о том, каким образом Владыка станет распределять завоеванные владения между своими дворянами, и как бы так поделикатней намекнуть Исако, чтоб он замолвил словечко за них, героев войны. Скучающий рядом с ними владетельный Танзаку, тоже бывший не прочь урвать себе кусочек, то и дело поддакивал и снисходительно им кивал. Нобору с Фукутоми и Тацуей беседовали о женщинах и ни на кого внимания не обращали. Сарутоби со старым Камбэ молча курили в сторонке и думали каждый о своем. Асума вспоминал тот день, когда сумасбродная южная кампания из рядовой, пусть и высокооплачиваемой, миссии на миг превратилась в войну и для них, бойцов Конохи. В ходе спецоперации, предварившей успешный штурм твердыни Санэнори, погиб Абураме Шиби — пятеро чуунинов Облака отсекли его от основной группы и взяли числом. Знаменитые жуки Абураме в холодном горном воздухе вели себя вяло и сонно. Асума просил, чтобы Шиби воздержался от боя, но подобного попрания своей воинской чести гордый Абураме стерпеть не мог и полез на рожон. Асума с Нара и прочими синоби не успели придти ему на помощь.
Генерал Исако вошел в комнату с бланком полученной радиограммы в руках.
— Господа, прошу меня простить за опоздание, — вид у него был как у человека, озадаченного какой-то новостью, но еще не вполне понимающего, радоваться ему этому известию или рвать на себе волосы, — я получил срочную радиограмму, и она меня, честно говоря, привела в растерянность.
Он бросил на стол листок, исписанный аккуратным почерком радиста, принимавшего депешу.
— Никаких официальных заявлений мы пока не получали, но все наблюдатели сообщают одно и то же. Край Ветра вступил в войну.
* * *
В тот день незапогодилось с утра. И даже не с утра, а еще с ночи — дождь редкими тяжелыми каплями отбивал замысловатую дробь по карнизу выходящего на запад окна спальни. Лежа в совершенном одиночестве на своем громадном пустом ложе под массивным бархатным и атласным балдахином, в кромешной темноте тропической ночи походившим на гротескную каменную глыбу, Сакура, закутавшись в одеяло, думала — нет, вовсе не о Наруто, как можно было бы предположить. И не о Конохе, не о родителях, которые наверняка все извелись, не о Цунаде-сама... Сакура думала о странах Севера, Юга и Запада, которые Огонь или Реки, не особо оглядываясь на последствия, привечали по своему разумению. Они лишь до поры были бездеятельны.
— Мирна, — тихонько позвала Сакура, но тягучая тьма осталась неподвижной, и девушка повторила чуть громче, — Мирна!
Золоченая дверь чуть приоткрылась, и в спальню скользнула молчаливая тень в шелковых одеждах. Беззвучно ступая по коврам, она приблизилась к ложу и замерла — покорная, неподвижная, почти бестелесная.
— Да, Сакура-сама? — служанка говорила медленно, будто смакуя произносимые слова. Но не так, как это делал Йоахим Рунн, переиначивая и коверкая их по собственному почину, отчего понять его речь было непростой задачей, а нараспев — мелодично и очень приятно. Родной язык Мирны, хоть Сакура его и не знала, сильно отличался от прерывисто-протяжного гавканья капитана наемников. По происхождению она была катунийкой, то есть подданной Катунийской Империи — огромного северного соседа держав Востока. Мирна находилась на борту имперского торгового судна, когда стервятники Мутэ Юдзи настигли их в открытом море и взяли на абордаж. Всех ее товарищей по несчастью пираты продали в рабство на Юг и в неблагополучные страны Востока, даймё которых не имели ничего против подпольной работорговли или были слишком слабы, чтобы с ней бороться. Так что можно было считать, ей еще повезло.
— Который час? — Сакура уже привыкла повелевать, и приставленным к ней девушкам, кажется, нравилось ей прислуживать. 'Молодая госпожа' (или 'Сакура-сама') не капризничала, не кричала на них, не требовала невозможного и — что они ценили более всего — не беспокоила их попусту. Мутэ Юдзи нравилось, когда вокруг него увивается дюжина ослепительных гурий, он не был женат. Но Сакуру эта плеяда мельтешащих лиц вскоре начала раздражать, и куноити попросила дать ей всего пару-тройку служанок, но только чтобы одних и тех же, чтоб она, по крайней мере, смогла запомнить их по именам — обращаться к человеку 'эй, ты' ей претило. 'Пару-тройку' — это лишь оттого что адмирал-префект ни за что б не позволил меньшего, хотя, сказать положа руку на сердце, Сакура и в одной-то не видела никакой надобности.
— Половина второго, Сакура-сама. Вам не спится? Ничего не желаете? Смею ли я предложить вам вина или чаю? Я бы предложила вам кофе, но кофе на ночь вреден для пищеварения. Впрочем, если вы настаиваете, я сию минуту прикажу сварить.
Мутэ Юдзи был немало разочарован ее скромностью и тягой к аскетизму, с пеной у рта доказывая, что их присутствие в особняке его ничуть не стесняет, и в итоге они сторговались на четверых служанках. Мирна — тогда еще Сакура не знала, как зовут стройную катунийку — попала в их число и среди остальных трех была вроде старшей.
— Нет. Не надо, Мирна. Просто посиди здесь, со мной.
Куноити сказала это, чтобы сделать женщине приятно. Угодив в неволю, Мирна провела в услужении у Мутэ Юдзи долгих семь лет. Костлявая четырнадцатилетняя девчонка выросла в настоящую красавицу, хоть и не по здешним меркам, а по катунийским — уж больно ее красота была чуждой, диковатой. Однажды Сакура поинтересовалась у нее, не заставлял ли ее адмирал-префект удовлетворять его в постели, и как он вообще обращался с юными служанками в этом отношении. Но Мирна на тот вопрос лишь загадочно улыбнулась, а ответ дала лишь несколько дней спустя: как-то раз адмирал-префект пригласил гостей отдать дань традиции и выпить с ним немного саке по случаю входа сакуры, почитаемой за неофициальный символ Востока во всем мире, в период ее восхитительного цветения. Несмотря на то, что ни единого деревца сакуры на Черном Рифе не росло — одни пальмы — они с радостью согласились и даже выпили, и даже не совсем чтобы 'немного'... Короче, куноити в свои покои вернулась нетвердой походкой и глубоко заполночь. Вот тогда-то коварная Мирна и попыталась доходчиво объяснить ей, что Мутэ Юдзи не столь распущен, чтоб домогаться служанок, но между тем сама она по этому поводу ничуть не переживает. Если б не тренированные рефлексы синоби, Сакура нипочем не избежала бы форменного совращения. В тот раз обошлось, но впредь девушка предпочла держать за Мирной глаз да глаз.
— Ты слышала свежие новости?
— О чем, Сакура-сама? — служанка, подобрав кимоно, забралась к ней на кровать и скромно (лукавая катунийка понимала, что в трезвом уме молодая госпожа ей ничего такого не позволит) уселась рядом — только взяла руку Сакуры и принялась любовно ее массировать.
— Адмирал-префект пожаловался, что этот неуловимый 'Василиск' продолжает терроризировать воды Края Рек. Позавчера он записал девятый пиратский корабль на свой счет, — куноити откровенно наслаждалась тем, как заботливые пальчики Мирны последовательно пробегаются по акупунктурным точкам, касаются кожи, разминают ладонь и запястье.
— Ну и что?
— Разве ты не рада, Мирна? — спросила куноити, едва не мурлыкая от удовольствия. — Катунийская Империя наконец-то собралась с силами пресечь пиратский произвол Черного Рифа. Если так пойдет и дальше, адмирал-префект предпочтет заключить с ними договор о взаимном ненападении, лишь бы они отвязались. Не исключено, что имперцы потребуют выдачи всех своих подданных, томящихся в пиратском плену. Ты сможешь вернуться домой.
Пальцы Мирны дрогнули и на миг нервно сжались, но сразу же продолжили свою работу. Всякий раз, как Сакура ни спрашивала, женщина говорила о своей родине с оттенком легкой грусти, или, может, ностальгии, однако без всякой тоски. А иногда и с презрением. Видно было, что жилось ей там нелегко.
— Где ж они раньше были, Сакура-сама? — вздохнула она. — Нет, никуда я не поеду. Да и что я там делать-то буду?.. Теперь мой дом здесь... Знаете что, Сакура-сама, оставайтесь у нас на Черном Рифе! Не уезжайте никуда. Вы ведь такая хорошая, добрая. Я бы всю жизнь вам служила верой и правдой, vot vam krest!
Последних слов, произнесенных по-катунийски, куноити не поняла, но догадалась, что Мирна говорит от чистого сердца.
— Спасибо, Мирна. Я не могу. Я — ниндзя, солдат своей страны.
— У солдат не бывает такой нежной кожи, Сакура-сама.
— Брось, — засмеялась куноити, — брось, Мирна. Прекрати!
Пальцы женщины поднимались все выше и выше, они уже массировали плечо Сакуры и шею, вплетались в волосы, скользили по лицу...
— Мирна, — с придыханием произнесла Сакура, — Мирна... Узнай, не разошлись ли остальные спать или еще сидят.
Служанка нехотя, не скрывая своего разочарования, оторвалась от нее, спустилась с ложа и вышла. Вернувшись через несколько минут, она отрапортовала, что 'господа все еще изволят гонять чертей и покуда не думают ложиться спать'. Услышав распоряжение зажечь свет и помочь Сакуре облачиться в платье, Мирна нахмурилась, но молча повиновалась.
Войдя в гостиную, Сакура застала мужчин сидящими тесным кружком вокруг круглого столика для сёги. Ямато с Сайто играли, Наруто глядел со стороны и давал комментарии. Он смеялся и шутил: то ли повеселел оттого, что подвыпил, то ли выпил по случаю хорошего настроения, словом, той эмоциональной ямы, где он пребывал прошлые пару недель, уже не ощущалось.
