— Допустим, — кивнул я, наливая себе в бокал, мелко трясущийся под гулкий стук колес. — Но разве Древнейшие, эти чудовища со сверхспособностями, не ждут нашего появления? Разве они не в курсе, что мы миновали "санитарную зону" этой искусственной квантовой реальности? Ты, я, Ирина — мы смогли просочиться незамеченными? Вместе с твоими "Гепардами", панцерпехами?
— Хм... — Паттерсон вытянул губы, как давешняя лошадь. — Ты, Дэн, задаешь правильные вопросы... Жаль, что ответов на них у меня нет... Ирину так и не... хм... не попытались остановить — а ведь ключ-то она... Меня пытались останавливать... Да уж про тебя и не говорю... Они думают совсем не как мы. С их силами и возможностями они могли бы уничтожить нас уже давно. Тут ты прав — либо они готовят нам западню, что было бы смешно с их возможностями, либо, что скорее всего, в их презрении к людям они уверены, что дееспособная личность, даже хорошо подготовленная, их санитарной зоны не пройдет, с Ириной не договорится (а ведь Ирина должна добровольно пройти в портал), и, главное, не верят в то, что человек, со своими инстинктами, способен пойти на смерть, а тем более те, кто служит им... Да, конечно, они знают, что в "Пантеоне" произошел раскол, что Кожевников убит, а его бывшая жена с нами движется в сторону их штаба. Но, как мне кажется, и наша жизнь является зароком этого, — за долгие тысячелетия они настолько расслабились за стеной продуманных поступков и подчинения приматов типа "хомо сапиенс", что хоть и понимают нашу силу — уверены: мы бессильны перед ними. К тому же правители Земли полностью им подчинялись до последнего, а информация об их ликвидации просочилась внезапно...
— А ты не думаешь, Кристофер, — проговорил я захмелевшим голосом, — что нас уничтожат возле портала или сразу после?
Крис икнул — выглядел он при этом и величественно и комично. На лице была легкая гримаса: видно, ему не нравилось, что я назвал его полным именем.
— Самое опасное — это "перед", — ответил он тихо. — "После" — уже не принципиально: в мою нервную систему вмонтирован мощный пеленгатор — даже если меня убьют при выходе, сигнал я послать успею... И ваши передатчики — они подхватят волну... Мне не хотелось втягивать сюда твою Ирину, но она захотела в этом участвовать, когда узнала, за что погиб ее бывший муж... Понимаешь?
— Понимаю, — я скрипнул зубами, — все понимаю.... А что насчет "перед"?
— Перед? — Паттерсон приподнял брови. — А сейчас мы это узнаем... Я думаю, что хуже не будет... А, Странный?!
Он попытался хохотнуть, но вышло какое-то натужное карканье...
— Спасибо, обнадежил, добрый человек, — хмыкнул я. — План у тебя безупречный. Особенно учитывая предательство Лайлы, Дарби и уж не знаю кого там еще... Джованни встрял — зачем? К чему боролся за Древнейших Азиз? Или тот же самый Кожевников? У меня одна мысль сейчас — с вами я пойду по-любому, но разве не за эту крысиную возню и хаос нас презирают Древнейшие люди? Сила человечества в способности договориться, но не в беге наперегонки. А, Кристофер?
— Ты выпил слишком... — сказал он с жесткими нотками в голосе. — Отдыхай уже, я тебе все сказал...
— О'кей, — ухмыльнулся я. — Значит, будет у нас веселый день! А то я начал скучать уже, господин майор...
Меня трясло... Темнота прерывалась стробоскопным мерцанием, только оно было разной частоты... Господи... Когда же это все кончится!!! Я барахтался в кровавом бассейне... Это было как во сне или в бреду... Белая пена пузырилась, напоминая рвоту... Про запах я боюсь даже думать... Бульканье, громкий ритм барабанов... Мерцание белых лиц... Абсолютно белых... с синеватым оттенком кожи... Мертвые, беспомощные и гневные лица...
Куда девалось купе с Ириной и Крисом? Я не помнил... Был какой-то провал... Потом чернота... Потом всплеск... И этот кошмар... Я видел силуэты, склонявшиеся над другими силуэтами, — кто-то протыкал острыми ножами язык... кто-то выл... кто-то откусывал свои пальцы... крича от боли. Боже, хорошо, что мозг отказывается верить в то, что я вижу... Лица... манекены... Пластиковые тела... Смех и смерть... Лица... Голландец, Йорген, Сибилла... Скорцес... Лайла... Кожевников... "Ящер" — Андрей... Комод... Я увидел человека с окровавленным лицом: он занес нож над девушкой... У него были мои черты, а девушка напоминала Ирину... Мозг отключался и не мог этого осознавать — видно, заработали какие-то последние защитные барьеры... Я четко осознал — я умер... Умер давно... Еще на планете Земля — меня сбил автомобиль... Точнее, грузовое транспортное средство... Секунды... буквально секунды хрустели мои кости... Рвались мои сухожилия и лопались мои артерии с венами... Потом... Я словно взлетел над грязным, забрызганным серой пеной черно-белым рефрижератором... Потом... части тел на мостовой... стрела автокрана, торчащая в разодранной дверце кабины... Белая дряблая нога, свисающая на порожек грузовика... Над ней кусок позвоночника... Я думаю о Марсе... Об Аресе... Я невесом... лечу к другой планете... Я придумал себе игру: я — "Охотник" Марса... у меня "важное" задание... Я не умер — я спасаю людей... А вокруг летают светящиеся шары и шепчут что-то, от этого возникает тошнота, но... Блевать нечем... обморок так похож на смерть... Бессилие... Невесомость... Отшельник с насекомыми в бороде... Джей улыбается... Я парил над красной равниной... Господи... Как хорошо, что все кончается... Смерть... Ха-ха... смерть... Какая глупая мысль — смерть так прекрасна: без нее не было бы этого счастья... И этой суеты... Лошади? Почему я вижу их? Я знаю — я обречен... Я вхожу в колоннаду... Меня размазывает по асфальту... Я вижу орбиты планет... Психопат... Я — психопат... То есть человек, подверженный заболеванию мозга, с дисгармоничным складом личности, от которого страдают или сами больные, или общество... Я читаю книги... Мне выдавливают глаза... Сатана? Отец? Где вы?..
Передо мной задрожали блики — темно-бордовая вода доходила до колена... Вокруг меня сиреневым полумраком мерцал воздух, окруженный куполом ватной чернильной тьмы. Свечение постепенно угасало в вязкой дымке ночи, и куда бы я ни двинулся, я всегда был в конусе этого бледного нимба. На некоторых кромках моего комбеза, торчащих ремешках, застежках и краях ткани слабо светились голубоватые точки.
Я с легким плеском сделал два шага вперед — огоньки зашевелились, будто потревоженные насекомые. Это напомнило мне Огни святого Эльма.
Отчего-то при взгляде на воду меня начинало мутить. Осторожно шевеля ногами, я продвигался вперед, утешая себя тем, что выдержал очередную "волну" этого объекта. Я опять не свихнулся, я вновь жив и почти здоров... Правда, очень сильно устал, почти выдохся... Желания все исчезли... Мозг стал работать как-то иначе... Совсем иначе, нежели раньше. Если раньше — я сейчас озирался бы по сторонам, прислушивался к малейшему шороху, изучал бы ногами дно, хлопал бы в ладоши, чтобы по эху определить размер темного пространства зала и свою точку расположения (хотя с чего я взял, что это комната?), прикидывал бы шансы выживания и тактику при возможном боевом столкновении. А теперь я просто созерцал. Не то чтобы потерял чувство опасности или желание жить — просто я стал чувствовать совсем по-другому, словно это место изменило меня, как человека. А может, так оно и есть? Все эти воздействия? Они ведь влияют не только на психику, но и на физику организма... А количество излучений, которое я чувствовал на ментальном уровне Пастуха Глюков, вообще давало понять, что лучшей обители для плазмоидов и не найти.
Может, я и правда сам становлюсь глюком, как сказал Посейдон в одном из моих видений? Я не могу этого объяснить, но я четко знал, что сильно изменился за последний месяц. Я уже не тот пассажир шаттла, летящего на Марс, я уже не "земное недоразумение" и романтик марсианских пустынь. Я совсем не похож даже на того Охотника Странного, который ходил в рейд к земле Ноя. Я даже не тот Дэн, который бегал под "Нефилимами" у Башни. Я изменился так сильно, что даже не тот... Совсем не тот, который полюбил Ирину... И дело не в том, что я стал уставшим и циничным, и не в том, что развеялись мои романтические воззрения, и конечно же, упаси боги Марса, не в том, что я разлюбил Ирину или полюбил Криса и Дарби, смирился с потерями... Нет — дело вовсе не в этом: все, кем я был раньше, осталось во мне. Просто до этого я двигался по жизни линейно, вперед, напролом. День за днем, год за годом... Не знаю, как объяснить — по порядку и последовательно... А сейчас было ощущение, что именно в тот момент, когда был готов тронуться рассудком, я свернул на другие рельсы и, напротив, стал все очень четко и ясно видеть и понимать. Я видел жизнь, события ее прошлого и возможные варианты будущего, всех участников происходящих со мной событий и самого себя в общей массовке. Видел словно с высоты огромной горы... Я перестал быть последовательностью кадров киноленты, точнее, не перестал, а добавил к этой киноленте некоего человека, просматривающего эту киноленту, держа в своих руках, одновременно и принимающего участие в действии, и наблюдающего за ним. Это сложно уложить в слова, но ощущение было четким и однозначным — я изменился, я стал другим, хоть и остался собой.
Мне казалось, что все мое тело, каждая пора, каждая клетка — словно обнаженный нерв, чуткая антенна, которая чувствует окружающий меня мир и все, что происходит вокруг. И этот мерцающий купол — это часть меня самого...
Тошнота ушла, и дрожь в коленях стала проходить. Конечности наполнялись бурлящей энергией, и вода была просто водой, купол был просто куполом, а темнота — темнотой. А главное, что я — это я.
Эта мысль вселяла такое спокойствие и уверенность, что место, в котором я находился, уже казалось мне уютным, хотя таковым не являлось. Мне было бы сейчас комфортно и на крыле летящего истребителя, и в тюремной камере, и на дискотеке.
Я двигался в казавшейся бесконечной темноте, раздвигая ее куполом слабого света, словно игла швеи толстую ткань, и этот процесс не надоедал мне. Казалось, я могу идти так вечно, и при этом в голове отсутствовали дурманящая эйфория и равнодушие, а мозг был на удивление свежим и спокойно-размеренным.
Может, я все же сошел с ума? Не похоже... Скорее есть ощущение, что я на него взошел. Взойти на ум... прийти на ум... сойти с ума... вылететь из головы... в одно ухо влетело... "Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь"... Где найдешь, где потеряешь... Да, если бы кто-нибудь послушал мои мысли, то сомнений в том, что я тронулся, у него не возникло... Я тихонько рассмеялся сам над собой... Наверное, весь этот психодром вокруг перенапрягает человеческий мозг настолько, что сгорают некие предохранители, а вместе с ними и кое-какие ограничители... И раз у меня не капает с нижней губы слюна и я не кукарекаю и не гавкаю, значит, я все-таки победил... Наверное, таков критерий оценки в здешних санитарных зонах...
Вдруг в темноте показалось бледное пятнышко света, едва проступающее на черном фоне.
По мере моего приближения пятно становилось ярче, выше и приобретало кроваво-красный оттенок рубина. Наконец из темноты показался стоящий в грязной воде семафорный столб, на щитке которого под солнцезащитным раструбом горел красный сигнал.
Я остановился, разглядывая этот неожиданный объект.
Где-то вдалеке раздался нарастающий ритмичный звук ритуальных барабанов. Я продолжал стоять.
Красный глаз семафора неожиданно потух, а под ним загорелся салатово-зеленый.
И тут до меня дошло, что это не барабаны бьют, а стучат гулко колеса поезда.
Через минуту в темноте появились три ярких пятна света, и мимо меня с громким протяжным гулом пронесся наш пассажирский экспресс, сверкая блестящими медными поручами, лакированными красными вагонами, ярко освещенными окнами и фонарями. Он гулко стучал колесами, хотя сам состав парил над водой на высоте около полутора метров, а вместо колес из вагонных баз торчали ветвистые темные древесные корни или нечто, очень их напоминающее, что колыхалось на ветру от скорости.
Меня обдало теплой воздушной волной, а на воде появилась рябь.
В голове возникла идиотская мысль: а поезд-то ушел...
Свет семафора вновь поменялся на красный, и я двинулся дальше...
Через некоторое время начал различать в темноте какие-то пятна, которые слегка шевелились. Затем вокруг группы пятен проявилась светящаяся окружность, пульсирующая красным и синим цветом. Собственно, вращение красной и синей точки и создавало окружность. Точки оставляли за собой медленно затухающий след, как на радаре или осциллографе. Они живо напомнили мне те приборы, о которых мне рассказывал голос призрачной Сибиллы в тоннеле... Уроборос...
И тут, подойдя ближе, я увидел, как на меня из темноты медленно выплывает стоящее в воде огромное вогнутое зеркало темно-вишневого цвета. Скорее оно больше напоминало стоящую на боку отполированную до тусклого блеска пиалу диаметром метров эдак пять.
По ее круглому краю и катались две светящиеся точки. Почти бесшумно, с легким гулом и сухим потрескиванием.
Это зрелище обладало каким-то гипнотическим воздействием, словно пение монахов на закате у подножия Горы. Хотелось вот так стоять и смотреть в это ничего не отражающее красное зеркало и любоваться размеренным движением сияющих сгустков энергии. В голове возникала приятная вибрация, череп раскрывался, словно диковинный лотос, и центр зеркала затягивал взгляд в бесконечно малую точку...
Не знаю, каким соображением я руководствовался, когда, постояв какое-то время в немом восхищении, сделал первый шаг вперед... Сознание было ясным и четким, и все же я, без тени всякого сомнения, шаг за шагом приближался к красной полусфере, словно за этим и пришел сюда.
Вгляделся в причудливую игру розовато-бордовых бликов, и мне показалось, что я вижу какое-то тонкое спиралевидное движение вокруг центра.
Когда я подошел совсем близко, на расстояние пары метров, в зеркале возник слегка искаженный силуэт человека. Но я не испугался — я знал, что этот силуэт мой.
Какое-то время силуэт повторял мои движения, как и положено зеркальному двойнику, но вдруг уплотнился, приобрел более четкие, выпуклые очертания и двинулся навстречу мне, оторвавшись от поверхности.
Я невольно замер. Силуэт имел неестественную материальность — и в то же время был однородным и немного прозрачным. Нечто подобное я уже видел... Неужели опять "волна" началась?
Силуэт имел крупные покатые плечи, голова врастала в них, имея форму, напоминающую холм, красновато-коричневый темный холм. Этого же оттенка была и сама фигура, почти лишенная каких-либо деталей. Создавалось ощущение полной однородности. Только на передней части "холма" зияло глубокое черное отверстие, похожее на дыру, в которую видно самую темную ночь без звезд. Пустая дыра вместо лица.
Я почувствовал не страх, а скорее дискомфорт и отчуждение.
— Здравствуй, Странный, — раздался низкий глухой голос, показавшийся знакомым.
Голос исходил из бездонной дыры.
— Привет, — несколько напряженно ответил я, — ты кто?
