Из дневника Юли
Не хотелось об этом. Но надо. Если я отсюда когда-нибудь вырвусь и увижусь с нашими... В общем, надеюсь, это будет полезным.
Словом, так. На третий день занятий Криис заявила, что она нами более чем довольна и поэтому нам будет предоставлена некоторая свобода.
А чего ж ей нами не быть довольной? Эти три дня проходили циркуляцию энергии в человеческом теле. Всякие там чакры, потоки ци и меридианы. То есть, конечно, здесь это все называлось другими словами, но материи знакомые. Нам про них еще Олег Николаевич рассказывал на нань-чунь. Картинки показывал. Правда, тогда, дома мне эти все вещи удавалось, максимум, почувствовать по всяким там ручейкам тепла и прочим неуловимым ощущениям. А тут я их вполне научилась видеть. И даже бойко отвечала на вопросы о том, какого цвета поток течет вдоль позвоночника у госпожи учительницы. Дрик, кажется, тоже что-то похожее когда-то изучал, хотя изо всех сил делал вид, что это для него материя новая. В общем, получалось у нас неплохо, за что и были поощрены. Правом ходить друг другу в гости. Наши камеры, как оказалось, располагались друг напротив друга в конце коридора, в эдаком тупичке. Теперь по распоряжению Криис этот тупичок отгородили от прочего пространства решеткой (надо заметить, довольно изящной), а каждому из нас выдали ключи от собственной двери. То есть, после занятий в свободное время мы, вроде как, могли общаться. Времени, надо заметить, пока было предостаточно, ибо занималась с нами в эти дни только Сова, а у нее, кажется, были еще дела. Так что я даже обрадовалась. И, как оказалось, зря.
В первый же вечер в гости ко мне заявился Дрик. После ничего не значащих фраз он вдруг сел рядом со мной и приобнял за плечи. Я слега удивилась — раньше за ним таких нежностей не водилось, наоборот, он словно бы стеснялся ласковых прикосновений (а вот заехать по уху в спарринге мог вполне серьезно).
— Понимаешь, Юля, мы тут одни, совсем одни в этом чужом краю, — зашептал он мне в ухо, — поэтому должны держаться друг друга, помогать друг другу, поддерживать, нести радость.
"И что за бред?" успела подумать я, когда почувствовала, что объятия стали совсем не товарищескими.
— Юля, Юля, дорогая моя Юля, — лихорадочно шептал он, а сам тем временем больно сжимал грудь, елозил по спине... Я попыталась его оттолкнуть, но он в ответ обхватил меня еще сильнее. А уж когда полез между ногами шарить и попытался на кровать опрокинуть, я разозлилась по-настоящему. Даже не испугалась, а именно разозлилась. И смачно боднула его головой в нос. Он отшатнулся. Воспользовавшись инерцией, я тут же подправила его движение, и мы оба шлепнулись со спального ларя на пол. Причем я оказалась сверху, чем не преминула воспользоваться. Он получил несколько вполне приличных зуботычин, а когда у меня появилась хоть какая-то свобода действий — еще и удар коленом в пах. Кажется, по самому болезненному месту я не попала, но оторваться от него смогла и несколько раз добавила с ноги. Какой там нань-чунь, какие боевые искусства! Дралась, как уличная шпана, и шипела, как разъяренная кошка. Ну и слов таких он от меня никогда не слыхал раньше: пришлось обратиться к родному языку, причем к тем его пластам, которые гораздо более развиты в устной речи, нежели в литературной. Обычно Дрик легко одолевал меня в учебных поединках — он и старше, и сильнее, и учить его начали раньше, причем, кажется, весьма действенной технике. Но тут верх был явно мой. Он вскочил и даже попытался защищаться, но добился лишь того, что я ему заломила руку так, что он чуть не носом колен касался. В таком скрюченном виде я довела его до двери, смачно обложила — для разнообразия, на Криимэ (самым деликатным выражением был "гнусный кот со свалки", впрочем, я не сильна в местных ругательствах) и выпроводила мощным пенделем. Последний недалеко ушел от папиного любимого маэ-гери * (*прямой удар ногой в каратэ).Захлопнула дверь, закрыла ее на ключ и только после этого расплакалась.. "Сволочь такая! Кому ж теперь верить! Единственный был друг, а теперь... Осталась я одна, совсем одна в этом чертовом замке! И что теперь делать?!"
Проревев так минут двадцать, я попыталась себе ответить на поставленный вопрос. "Слезами горю не поможешь", — примерно такую благоглупость изрек бы мой любимый папочка. Он, конечно, замечательный, но утешать совсем не умеет и вообще, по-моему, перед женскими слезами теряется.
"Ты должна быть сильной!" — это бы мамочка посоветовала. Вот уж кого никто слабачкой не назвал бы! Но утешать она тоже не умеет. Может, посоветовала бы еще раз дать по голове Дрику и пообещать ему, что "если только еще раз...". М-да.
"Поплакала? А теперь подумай!" — это мне пару раз говорила Лиина. Она же учила брать себя в руки, выплеснув чувства в виде слез или крика. "В себе не держи — вредно. Но и верх над собой брать не давай — тоже не полезно". Что-то в таком духе. Между прочим, со стороны — Железная леди, а мне с ней было спокойно. И понимала она мою неокрепшую детскую душу... Ладно, сейчас опять расклеюсь. А подумать и вправду стоит. Уж больно не похоже это на Дрика. В конце концов, были у него и раньше возможности залезть мне... под одежду. Но вот не лез же, даже сперва под одним одеялом спать стеснялся. Или не стеснялся, а боялся? Боялся, что с собой не совладает? А теперь таки сорвался? Нет, не то. Не на сорвавшегося он был похож, а на пьяного, что ли, или обкуренного. Уж больно бессвязицу странную нес. Та-ак, а местные ребята вроде как большие мастера в чужих мозгах копаться. Мне папа рассказывал со слов Дмиида. Да и то, чему меня тут учат, ближе к биологии, чем к математике и физике (как в Университете).
Хочешь не хочешь, придется идти в комнату к Дрику. Если его и впрямь заколдовали, то... Что "то"? Спасать? А я хоть знаю, как? То-то и оно, что нет. Но не бросать же его, в самом деле. Если он уже отошел и сидит сейчас один, то, небось, мучается, сам себя грызет. Еще сделает с собой что-нибудь. Кто их, самураев, знает, какие кодексы и комплексы у них в башках засели.
Идти страшно не хотелось. Даже думать о Дрике было противно, как вспоминался его полураззявленый слюнявый рот, его пальцы на моем теле... Правда, я себя заставила вспомнить и другое — его же пальцы, когда он столько раз подавал мне руку в лесу, вытаскивал из всяких колдобин. Когда пытался защищать от черных... Короче, взяла я себя в руки и пошла. Хотелось для храбрости прихватить с собой что-нибудь тяжелое на случай, если он вдруг опять кинется. Но прихватить было решительно нечего. Даже каких-нибудь книг или письменных принадлежностей в номере (в камере?) не было. Нам задания на дом не задавали (ха-ха, "на дом"), все занятия проходили только в классе.
Еще раз вздохнув для порядку, я крепко сжала зубы (прям как перед кабинетом стоматолога) и вышла в коридор. Вышла, оставила дверь к себе открытой (если придется срочно сматываться) — и только тут подумала, что буду делать, если Дрик заперся изнутри.
Вредно иногда думать. Иногда лучше сначала попробовать — глядишь, и поводов для расстройства будет меньше. Короче, Дрик дверь не закрывал, и я ее тихонько открыла — благо, петли здесь не скрипели. То ли конструкция была удачнее нашенской, то ли смазки не жалели. Поэтому открылась дверь совершенно бесшумно, я ее придержала, чтоб о стену не стукнулась, и снова остановилась, чтоб осмотреться, прежде чем войти.
Камера у Дрика была побольше моей, окно чуть пошире и кровать поближе к двери. На ней он и лежал ничком, уткнувшись лицом в ладони. Плечи его вздрагивали — судорожно так, и не все время, а через паузы. Не знаю, сколько я так стояла и смотрела на него. Мне показалось, что минут десять, только в такие моменты жизни время ведет себя, как само хочет. Не знаю, что меня держало у входа, но уж точно не страх. И как-то жалко было парня, и вроде стыдно, словно я в чем-то виновата перед ним.
Не знаю, как он почувствовал мое присутствие — может, ветром из коридора дунуло. Но почувствовал, оглянулся через плечо — и аж дернулся. Вскочил неловко как-то, деревянно — это при его всегдашней пластике бойцового кота! Глянул на меня, тут же опустил глаза. Потом снова поднял. Морда зареванная, нос красный, распухший, хотя крови, вроде бы, нет. Ну и прочие следы от моего не слишком деликатного обхождения налицо. На лице.
— Юль... Я...
— Помолчи.
— Юль!
— Помолчи, мешаешь сосредоточиться.
С ним явно что-то было не так, но я никак не могла понять, что именно. Мои подозрения только укреплялись — опоили, околдовали, заморочили голову, запугали, наконец... А его чувство вины, его ссутуленные плечи, тихое извиняющееся бормотание только мешало. Ага!
— Дрик, послушай меня, пожалуйста. Я думаю, что ты ни в чем не виноват. Мне было ужасно неприятно, но я пришла сейчас не для того, чтобы тебя стыдить. Или самой извиняться. Или... Неважно. Слушай. По-моему, с тобой что-то сделали, иначе ты бы на меня.. ты бы так себя не вел. Поэтому, пожалуйста, ляг на спину и постарайся расслабиться. И не думай ни о чем плохом. Лучше вообще ни о чем не думай. О! Поспи.
— Ну ты даешь! Я, по-твоему, бревно бесчувственное, и так просто вот возьму сейчас и засну!?
Так, знакомая манера говорить возвращается. Значит, не все так плохо.
— Чувственное ты бревно, чувственное.
Ой, кажется, не то я сморозила — он опять сник, заобвинял сам себя.
— Короче, Дрик. Мы с тобой... много чего видели, много раз друг другу помогали. Дай, я попробую опять тебе помочь. А для этого постарайся расслабить мозги, отключи их или думай о чем-нибудь постороннем и хорошем. Неужели этому тебя не учили?
Ох и тон у меня — как у нашей завучилки в школе. Ну почему, почему, когда позарез нужно с человеком говорить так, чтобы он услышал, ничего не получается?! Или шутки дурацкие, или какие-то чужие слова, да и голос тоже чужой!
Я подошла и осторожно усадила его на кровать, сама села рядом. Думала обнять его, но он аж дернулся от моего прикосновения. Тогда я встала, неловко так погладила его по голове...
— Дрикушка! Ты мне очень дорог, честное слово. Я без тебя тут буду одна, почти совсем одна в целом-целом мире. У меня в нем из родных — только папа, а из друзей — только ты. Пожалуйста...
Я сама не знала, что "пожалуйста". Но он кажется понял — и заплакал. Тихо-тихо, как испуганный ребенок, только слезы по щекам.
— Дрик, не бойся, все у нас будет хорошо. Ложись, пожалуйста, на спину и закрой глаза.
Он послушался. А я стояла рядом, дура дурой, и тоже ревела. Тоже тихо, почти про себя, носом старалась не шмыгать. А как прикажете все эти меридианы и параллели в человеческом теле высматривать, когда глаза полные слез?! То-то и оно, что внутреннее зрение очень сильно на внешнее завязано.
Пришлось отойти в центр комнаты и вплотную заняться дыхательными упражнениями на успокоение. Предварительно вытерев морду рукавом. Умыться бы еще... Но умывальника я так сразу не заметила, а расспрашивать Дрика, где у него тут удобства спрятаны, не хотелось.
Короче, взяла я себя в руки минут через десять. Он все это время терпеливо лежал, задрав нос к потолку, и, в свою очередь, честно пытался успокоиться. Не скажу, что у него это особо классно получалось, но все же дыхание выровнялось, да и эмоциональный фон тоже — и пятна с лица сошли, и пахло от него уже не так резко. Ладно, будем работать. Небось, следят за нами сейчас, сволочи, через какую-нибудь дырку секретную...Ну да ладно, щас я вас порадую.
— Дрик, не спишь?
— Нет.
— Закрой глаза ладонями.
Он послушался. А я попробовала повторить один фокус, который как-то мне показывала Лиина. Она тогда собрала с пламени тепло в специально сделанный шарик несколько секунд — а потом он рванул. Вроде как все собранное тепло разом отдал. Получилась эдакая волна жара. Ну а я попробовала все то же повторить со светом, благо, под потолком висела лампочка. Конечно, не совсем лампочка в нашем понимании, не та, которая "висит груша, нельзя скушать". Как она работала, я понятия не имела. Но свет от нее шел. С третьей попытки фокус получился — в комнате сперва потемнело, а потом моя импровизированная "световая бомбочка" полыхнула. Я успела загородить глаза предплечьем. А вот наблюдателю — если он был — пришлось, небось, несладко. А нефиг подсматривать, как люди выясняют отношения.
Как ни странно, эта шалость помогла мне настроиться на рабочий лад. Поэтому Дриковы энергетические потоки я принялась осматривать почти спокойно и буднично, словно решала давно привычную задачу. А правильный настрой — это половина успеха. "Хочешь что-то сделать хорошо — представь себе, что ты это уже сделала, причем отлично", наставляла меня Лиина.
Сосредоточилась, закрыла глаза — и схема всяких там меридианов, чакр и русел в Дриковом организме возникла на моем "внутреннем экране" четко, как в хорошем телевизоре. М-да, госпожа Сова таки хорошо меня научила. Лучше, чем сама хотела — потому что увидела я не только то, о чем она рассказывала, но и много чего другого. Я даже поразилась тому, сколько всего вижу, и тому, что могу теперь путешествовать по "слоям" организма. Например, легко увидела следы многочисленных синяков на его лице (точнее, на "потоковой картинке" лица) и даже кое-что подправила. Не влезая особенно, потому что целительница из меня была аховая, да и стыковать новые знания со старыми, полученными в Универе, я еще не знала, как.
Ага, тут у нас нарождающаяся простуда — небось, после путешествия по реке.
Здесь что? Кажется, старый перелом. А он мне не говорил, что руку ломал.
А это еще что за фиговина?
В районе нижней чакры, которая, как я откуда-то помнила, отвечает за половую сферу, висел шарик с ножками. Этакий то ли спутник, то ли паучок. Причем ежели "потроха" Дрика переливались всеми оттенками синего и зеленого (на моем экране, естественно, то есть это мой мозг так интерпретировал поступающую информацию, никаких цветов там на самом деле не было), то этот шарик был красно-коричневым. Никакого отвращения, никакой тревоги он у меня не вызывал. Но был тут явно не на месте. А с учетом того, что "огоньки" и "полоски" бла Криис были из той же красной гаммы... Словом, заподозрила я, что этот шарик и есть причина неумеренной активности Дрика на почве отношений с противоположным полом.