— Вы ошибаетесь, Хокаге-сама, — беззастенчиво соврал Хатаке, — они только озабочены тем, что вы чересчур зациклены на Орочимару. Его смерть в любом случае отвечает интересам Конохи, но не является целью ее существования, а вы стараетесь выдать желаемое за необходимое. Так они говорят.
— А что думаешь ты?
— По моему мнению, они личной неприязнью к вам оправдывают свою недальновидность, ибо Орочимару — лишь первая ступень, которую вы планируете преодолеть под руку с Кьюуби. Он всю свою жизнь потратил только на то, чтобы обрести бессмертие, но не создал ничего, что по-настоящему могло бы угрожать Конохе. Иное дело — Акацки. Они отлавливают Биджуу и на нынешний день собрали уже шестерых из девяти, то есть рано или поздно они вновь придут за Наруто.
— И вот мы опять вернулись к Наруто... Боюсь, Какаши, я буду вынуждена попросить тебя вернуть его в Коноху — немного преждевременно, но недавние события заставляют нас торопиться.
Какаши сделал вид, будто удивлен, хотя Пятая на его гримасу даже не взглянула — вероятно, потому что была осведомлена: срочную информацию он получает и из своих источников, у нее за спиной.
— Ты ведь знаешь, что произошло?
— Отчасти, — Какаши кивнул, — Орочимару утратил свое лидерство в Скрытом Звуке и бежал.
— Не просто бежал, — хмыкнула Пятая. — Улепетывал от Учихи так, что пятки сверкали! А Сазке — и смех, и грех! — провозгласил себя Отокаге!
— Ну, это вполне закономерный ход, — представить Учиху Сазке главой Скрытой Деревни для Какаши было непросто, особенно в то время как он сам еще даже не заслужил статуса советника Хокаге. И все же ему придется с этой мыслью свыкнуться. — Наивно было бы ожидать, что Сазке распустит весь Звук, освободит пленников, на которых Орочимару ставил эксперименты, и оправится в погоню за Итачи с горсткой энтузиастов.
— Зря так думаешь. Орочимару редко ошибается в людях и с одного-единственного взгляда умеет различить в человеке настоящий талант — уж этого-то у него не отнять. Не удивлюсь, если он собрал в Скрытом Звуке немало сильных бойцов, каждый из которых — сам по себе армия. И не меньше создал. Проклятье... Орочимару и Сазке... я так и знала, что с этим чертовым тандемом каши не сваришь! Ну почему Учиха не мог потянуть со своим восстанием еще месяц-два, пока Нара не закончили бы с 'Белым Хладом'?!
— Для Орочимару пришло время менять тело, — заметил Хатаке, — промедление для него было смерти подобно. Сазке знал это как никто другой. Если желаете выяснить точнее, предлагаю у него самого и спросить. Отправим к нему дипломатическую миссию? Я бы вызывался.
— Какаши, — заунывно произнесла Пятая и повторила, — Какаши!.. Ну почему ты никак не желаешь понять, что Учиха Сазке теперь — наш враг, и двух мнений по этому поводу быть не может! Какое-то время у него уйдет на то, чтобы освоиться с ролью Каге и привести своих людей к порядку, но немного погодя он неизбежно задастся вопросом, что ему следует сделать, чтобы свести на нет глупую конфронтацию обновленного Звука с Конохой, и есть ли вообще в том нужда. Сазке уже не ребенок, Какаши. То, что вчера он сражался в наших рядах, не помешает ему завтра убивать воинов Конохи безо всяких колебаний.
— Хокаге-сама, скажите прямо: как Сенджу, вы боитесь возрождения Учиха?
Лет восемьдесят назад, когда не существовало такого понятия как 'Скрытая Деревня', вражда Сенджу и Учиха еще могла сойти за личное дело двух кланов, однако теперь новый виток их противостояния грозил стать той спичкой, от которой разгорится пламя Четвертой Мировой.
— Минут годы, прежде чем можно будет говорить о возрождении Учиха, — уклонилась от ответа Пятая, — но опасны они стали уже сейчас, и искать с ними дружбы — все равно что дразнить тигра. Учиха — клан предателей, Какаши. Будда прощает трижды, слышал такую поговорку? Эти свой лимит уже исчерпали. Сначала Учиха Мадара, потом Учиха Итачи, а в довершение всего — Учиха Сазке. Согласись, гнилая семейка.
Ее знакомство с Сазке никак нельзя было назвать близким, в отличие от Какаши, служившего его учителем. Зато Пятая Хокаге, Сенджу Цунаде, имела весьма полное представление о своеволии клана Учиха, их жестокости и бескомпромиссности. Эти сказки о возвращении Сазке в Коноху она скармливала Наруто и Сакуре, создавая у них иллюзию мотивации более высокого и личного порядка, нежели бездумно-самоотверженное служение Деревне. Она дурила им голову. Дурила по-доброму, не обманывая — все равно беглый Учиха ни за что б не согласился вернуться назад. Да Пятая бы его и не пустила. Зачем ей синоби, уже заклеймивший себя как предателя?
— Так что вы планируете?
— То же, что и прежде. Сперва приведем в порядок дела в Конохе, чтоб руки у нас были развязны, а тыл прикрыт, и вплотную займемся Орочимару. У нас вариантов нет. Коноха, Орочимару, Акацки. Именно в таком порядке.
— А Наруто? Ранее мы исходили из того, что нам придется схлестнуться с Орочимару, находящемся на пике своей силы и, возможно, заполучившим шаринган. Но теперь, благодаря инициативе Сазке, он обезоружен и стал всего лишь тенью былого себя. Орочимару ослаб. Хокаге-сама, я не вижу никакой необходимости задействовать Наруто в операции по его устранению. Особенно с применением Белого Хлада.
— Нет. Как бы ни был ослаблен Орочимару — он саннин. Сильнейший из нас троих. Я должна иметь под рукой дзинчурики.
Ненависть с Кьюуби, неприязнь к дзинчурики, якобы предавшим Деревню, и боязнь их обоих стала в Конохе чем-то вроде фетиша. 'Демон, — твердили люди, — не может быть одним из нас. Третий Хокаге мечтал сделать Узумаки Наруто членом боевого братства Конохи, а Пятая спустила мечтателей с небес на землю. Дзинчурики — суть оружие'. Так считала и она. И этой женщине Какаши доверил своего любимого ученика!
Но альтернативы он не видел. Никакой.
— Это неоправданный риск!
— А как тут без риска, Какаши?! — рявкнула Пятая. — Как? Это же Биджуу! Единственным, кто мог похвастаться, что знает их как облупленных, был Первый. Но он умер, не оставив никому никаких указаний, и Четвертый спустя много лет выкинул тот же номер. Если мы хотим выстоять в противоборстве с Акацки и Орочимару, нам следует использовать потенциал Кьюуби по полной программе. Ты поймешь, когда придет срок. И Наруто поймет. И я... я тоже пойму. Со временем.
— Но вы же сами говорите: Белый Хлад еще не готов!
В кабинет, постучавшись, вошла Шизуне — живое свидетельство беспощадной активности Пятой. Строгое черное кимоно было засалено до такой степени, что появляться в нем на людях было просто стыдно. Под глазами женщины залегли черные круги, каких, Какаши знал, не добиться никакими наркотиками — только бешеной, самозабвенной работой.
— Цунаде-сама, — почтительно сказала она. — Только что поступил доклад: Дзирайя-сама вернулся в Деревню. С минуты на минуту он будет здесь.
— Ну вот и ответ на все наши вопросы, — хмыкнула Пятая. — Теперь действуем строго по плану, и никакой — слышишь, Какаши? — никакой самодеятельности я не потерплю. Час настал. Немедля возвращай седьмое звено в Коноху.
* * *
Стук начищенных до блеска, зашнурованных до самой верней дырки ботинок по полу возвестил о том, что я не один. На балконе адмирал-префектова особняка вечерний воздух был живой, свежий, но без запаха затхлости, присущей моему дворцу в Каваго, и в то же время неподвижный, будто замерший. В нем не слышалось ни единого звука, кроме грохота ботинок о зернистый камень.
— Сайто, — Ямато опустился на плетеный стул напротив меня, откинулся на спинку и аккуратно пристроил выздоравливающую руку на коленях. — Я могу с тобой поговорить?
Я поморшился и потер виски, силясь унять назойливую мигрень.
— Зачем? — спросил я, подымая на Ямато воспаленные от недосыпа глаза. И, чтобы он не подумал, будто это они от слез, постарался скорчить рожу понаглее. Не знаю, как вышло. Наверное, жалко и смешно. Убивать меня адмирал-префект, разумеется, не стал. И обращался ко мне по-прежнему, 'Сайто-сама'.
— Ну как 'зачем'? — капитан, впрочем, не рассмеялся. Я чувствовал симпатию к этому человеку — да, несмотря на произошедшее, он по-прежнему оставался моим врагом, но таким врагом, которого не постыдно уважать. Как раз напротив — НЕ УВАЖАТЬ этого человека было бы постыдно. — Сайто... Кстати, ничего, что я к тебе обращаюсь 'Сайто'?
— А это что, должно меня раздражать?
— Ну, как-никак, мы дали тебе это имя. Ты сказал адмиралу-префекту, будто сам выбрал себе имя, но ведь это не так. Вот я и подумал, может, оно тебе не нравится, потому что его тебе навязали.
— Капитан, — меня больше раздражало его внезапно заботливое отношение, по-видимому, новый метод, которым он решил найти ко мне подход, — я не кисейная барышня. Моя страна стерта с карт Востока, мои владения поделят меж собой, если еще не поделили, Край Ветра и Край Огня. А уж они-то позаботятся о том, чтобы мне никогда больше не пришлось царствовать, и не дадут мне возродить Край Рек. Что до имени — то теперь мне впору от него отказаться, ибо я в буквальном смысле стал никем. Государем без государства. С этого момента Коноха... или Суна, или кто угодно другой волен делать со мной все, что угодно, ибо моя жизнь и мое существование потеряло всякую политическую ценность. Но! Я подчеркну: ценность, а не смысл. Смейся сколько угодно, но я по-прежнему дворянин, сын благородной семьи Хикава и мужчина — этого ты не в силах меня лишить. И весь мир у меня этого не отнимет! Когда я буду подыхать — завтра, с перерезанным от уха до уха горлом, или через много лет, в собственной постели — я все равно подохну Хикавой. Не стоит размазывать тут передо мною сопли, капитан, я не тот человек, чтобы это оценить. Говори прямо. Что тебе надо?
Я не упрямился и не впадал в истерику — это удел идиотов, не умеющих держать себя в руках. Что изменится, если я начну кричать и причитать? Война не закончится, захватчики не уйдут из моей страны, а Коноха не выпустит меня из своих цепких лап.
Но самое нелепое, что сам я в этом нисколько не виноват. Война. Время такое.
Ямато покачал головой, и я на миг подумал, будто ему вправду жаль, что наладить со мной нормальные дружеские отношения он бессилен.
— Ты сейчас на взводе, Сайто, но, похоже, совсем не из-за смерти отца.
— Мой отец был самым большим дерьмом, какое я только знал. О нем много чего говорили, но это из-за его необдуманных действий Край Рек оказался в той заднице, в которой оказался. Он защищал свой трон как одержимый и строил великие планы, однако единственным его поистине значимым достижением стало лишь то, что он заделал меня.
— Подожди, не все еще потеряно.
— Как это не все? Огонь поклялся перед мировым сообществом, что изведет под корень 'преступный режим Хикавы'. Выходит, я вам нужен исключительно для показательной казни. Род Хикав должен оборваться.
— Вступление Края Ветра в войну, — улыбнулся Ямато, — досадное и невыгодное для Края Огня событие, что правда, то правда. Но в целом дела у нас идут лучше некуда, и даже если мы не получим Каваго, Исинская плотина с ее мощнейшей на всем Востоке ГЭС, а также почти две третьих промышленного комплекса Рек скоро окажутся под нашим контролем. Мы уже фактически выиграли войну, поэтому показательная казнь наследника Хикавы не окупит себя в смысле соотношения выгоды от демонстрации силы и урона от того возмущения, какое она вызовет в Молнии или, скажем, Земле, недоброжелательно настроенных к Огню. Да, я согласен, Хокаге-сама в любой момент может приказать мне, как ты выразился, 'перерезать тебе горло от уха до уха'. Но показательная казнь? Нет, это не ее метод.
— Ну а мне-то какая разница?
Вы когда-нибудь бывали в такой ситуации, когда ваше будущее решали не вы сами, а абсолютно незнакомые вам посторонние люди? Сто процентов бывали, однако наверняка дело касалось каких-либо мелочей, и едва ли принятое не в вашу пользу решение означало для вас что-то пострашнее потери денег или, на худой конец, времени, потраченного впустую. А вот у меня жизнь — понимаете? — жизнь зависела от вердикта, над которым в эти дни даймё Огня раздумывал на пару с Пятой Хокаге. Думаете, умирать — страшно? Черта с два. На свете нет ничего страшней неопределенности.
— Большая, — ответил Ямато. — Показательная казнь неотвратима с той минуты, когда о ней было публично заявлено. А тайное убийство может быть преподнесено общественности под любым соусом, даже если в действительности никакого убийства не произошло.
— Только что ты сказал мне, что Хокаге, вероятно, распорядится меня уничтожить, причем, скорее всего, лично тебе. А теперь намекаешь, мол, я для нее могу принести пользу.
— А как же еще? Хокаге-сама твоя смерть не несет никакой ценности. Для Конохи ты как Хикава ничего не значишь... однако значишь как особенный и, осмелюсь предположить, не совсем обычный человек, которым дорожит ее старый враг — Орочимару.
— Да? — я попытался скорчить суровую физиономию, но куда мне было тягаться с Ямато? — Не совсем обычнее самого большого неудачника в мире?
— Полно тебе, Сайто. Мысли шире своего павшего трона. Ты ведь сам говорил, что дворцовые будни внушают тебе отвращение. Подумай: Орочимару, самый разыскиваемый преступник Востока, перекупает у других Скрытых Деревень ее талантливейших бойцов, не жалея ни денег, ни обещаний, собирает в Каваго целую армию ниндзя — и все только для твоей безопасности. Ты — его драгоценность, Сайто!
Я тотчас вспомнил нашу давнюю перепалку с Ямато — еще на борту 'Якумо'. Он сказал мне: 'мы с тобой отчасти похожи', но я не понял тогда, да и сейчас не понимал, какое такое сходство капитан имел в виду.
— Это как-то связано с тем, что ты говорил мне раньше? — я протянул ладонь и ухватил его за рукав. Ямато был мастером недомолвок и полуправды — тут он дал бы прикурить и моему отцу, и Йоахиму Рунну. Но ответа на ЭТОТ вопрос, я намеревался от него добиться во что бы то ни стало. — О том, будто у нас есть нечто общее, связанное с Орочимару?
— Возможно, — уклончиво сказал капитан, — но я не готов об этом говорить, пока Хокаге-сама не прояснит свою позицию насчет тебя.
— А она прояснит?
— Несомненно. Пока неясно — скоро или нет, но прояснит.
— Тогда какого черта ты мне тут наворачиваешь про Орочимару?! — взвился я, не в силах больше сдерживаться.
— Чтоб ты не отчаивался. Чтобы понял: тебе покуда еще есть цена и цена немалая. Ты прав, Сайто, — видя, что злит меня, Ямато решил увести разговор в сторону, — я и близко не могу представить, что ты сейчас чувствуешь. И не смог бы представить — я, открою тебе небольшой секрет, рос сиротой, а самая большая власть, какой обладал — власть над своим звеном. Мы с тобою принадлежим к разным мирам, но что такое боль потери я знаю не понаслышке. Мои друзья, товарищи и просто сослуживцы гибли на моих глазах. Не один и не два — многие. Я не стану говорить, сколько именно, но — многие. Каждая потеря: близкого человека или чего-то, что было бы нам дорого — это невыносимо болезненный удар. Удар, который надолго, если не навсегда, всаживает в наше сердце нож. Удар, что уводит нас во тьму, в ночь отчаянья, апатии и самоуничижения. Собственная смерть — не самое ужасное. Самое ужасное — потеря тех людей и тех вещей, ради коих мы этой жизнью дорожим. Это ночь, Сайто. Человек, опустивший руки и отринувший надежду мнит, будто эта ночь бесконечна. Однако, несмотря на это, нельзя убивать в себе живую душу, нельзя из человека превращаться в биологическую машину, невосприимчивую к боли потерь, бесчеловечный механизм, которым правит холодный расчет — такой путь не сделает нас ни на шажочек ближе к рассвету. Напротив — он рождает чудовищ, обреченных существовать во тьме ненависти и страха, таких как Орочимару и Акацки. Те, кого жизнь била не раз, кого она унизила и растоптала, ждут этого рассвета как спасенья. И рано или поздно он приходит. Многие не верят в него, многие навеки остаются блуждать в ночи, многие элементарно до него не доживают, но он наступит. Это единственное, Сайто, чего мы никогда не сможем изменить, даже если б захотели: после ночи приходит рассвет. Всегда.
