Но эта мини-война уже стоила Лассору десятка граждан и сотни воинов. Правда, полторы сотни алазанцев всё-таки присоединились к его войску, но потери в гражданах были невосполнимы. Принц уже предвидел выволочку от отца. "Небось, Урс всего пару граждан потерял! Его мне в пример будут ставить. Но он ведь готовился и силы у него побольше. Вон, спокойно мне тысячу этого горского сброда, так называемых джигитов, отвалил", — думал принц. Такие мысли не добавляли ему хорошего настроения.
Принц попытался было использовать Древних для установки ловушек на тропах через холмы, отделяющие Алазань от Ицка. Но это почти не помогло: понеся потери от ловушек, партизаны стали продираться прямиком через колючие заросли.
Словом, вопрос был не в том, чтобы идти в Ицк, а в том, как удержать уже захваченное.
* * *
Проснувшись, царь Атар после утренней разминки (в походе старки даже в Империи отбрасывали почти весь церемониал, сберегая силы и время для более насущных дел) собрал узкий военный совет. Генерал Асретин и барон Таррисань рассказали, как они готовятся к встрече степняков. Услышав их план и кое-что осмотрев на месте, Атар понял, что они, основываясь на высочайшей выучке и боевом духе войск, продумали, как завлечь степняков в ловушку и вопрос был лишь в том, как не дать никому убежать из неё. Поэтому царь срочно отправил в Арканг гонцов с требованием немедленно подвезти половину оставшегося греческого огня. Руководить битвой он приказал автору основного плана, Асретину. Барон Таррисань должен был командовать конницей. А сам царь намерен был не вмешиваться, если всё пойдет по плану: ведь он не успел узнать и прочувствовать всё то, что подготовили двое военачальников. С некоторой иронией он думал, что надо будет в нерешающий момент битвы с мечом в руке ворваться в схватку, но так, чтобы никакой опасности не было. А после этого в истории и в песнях будут его прославлять как выигравшего славную битву (если, конечно, её выиграют старки; но в победе царь и до этого почти не сомневался).
Поздним вечером пришёл обоз с греческим огнём. Его распределили между тремя группами воинов, а ранним утром дозорные с другого берега подали сигнал, что в предрассветной мгле скачут степняки.
Вырвавшиеся вперёд самые отчаянные батыры были уверены, что берег не защищён, и в тумане, расстилавшемся над рекой, поскакали через брод. В реке была подготовлена при помощи Древних адская ловушка. Заострённые колья поднялись со дна и пропороли брюхо коням первых батыров. Они несколько замешкались, потеряли натиск, а на берегу уже выстроились старки из приграничной крепостцы, многие голые после сна, но все в доспехах. Мало кто из авангарда вернулся назад, а защитники потерь не понесли.
Попытавшиеся разведать худшие броды выше и ниже по течению, тоже вернулись с сообщением о западнях и о поджидающих на другом берегу копейщиках. Пришлось степнякам повесить копья за спину, взять мечи и двинуться через брод осторожным шагом. Туман уже рассеялся, и было видно, что на другом берегу строй старков жиденький. Но степняки потеряли пару часов.
Если бы сражение было чисто оборонительное, сейчас его можно было бы спокойно выиграть, выстроив всё войско на переправе. После второй атаки степняки постреляли бы и ушли. Но битва планировалась в расчёте на полное уничтожение вражеского войска. Затягивать степную войну было нельзя.
Когда конница осторожно вошла в реку, жидкая цепь вдруг сломалась, и старки побежали в крепость. Те, кто попытались пришпорить коней, напоролись на ловушки. Неистово ругаясь, степняки стали выходить на берег. Они боялись атаки в момент, когда часть их уже переправится, но ничего не было. Из крепости вяло постреливали, но, когда её попытались атаковать, стрелять стали интенсивно и отбили атаку с серьезными потерями.
Переправившись и восстановив порядок, степняки, которые уже начали становиться голодными (время приближалось к полудню), развернулись в сторону основного строя старков, занимавших позиции на косогоре. Коннице приходилось скакать вверх при атаке. Но, учитывая трёхкратное численное превосходство степняков, они были уверены в победе. С гиканьем лава понеслась на строй, тот распался и побежал.
Степняки не обратили внимания на то, что старки бежали не одной толпой, а группами. Это казалось естественным поведением струсивших жалких пехотинцев. Когда конники уже настигали группы, задние воины неожиданно остановились и выстроили ежи. Между группами были большие промежутки, конники ринулись туда (кроме тех, кто остался на копьях старков) и опять попались в ловушки: замаскированные ямы с кольями. Буквально по трупам своих они пронеслись дальше, и неожиданно перед ними выросла вместо хаоса беглецов фаланга. А ежи тем временем успели перестроиться в тонкую, но крайне неприятную линию железной пехоты, закрывающую обход своего строя с левого, дальнего от реки, фланга. На правом фаланга немного не доходила до прибрежного леска. Главные силы по команде бегом двинулась с горы на конников. Степняки попытались обойти строй старков справа, но тут из леса полетел греческий огонь. Они метнулись назад, но с тыла появилась конница старков. Они попытались смять конницу наскоком, но конники метнули перед собой тот же греческий огонь. Батыр хан Эжингойн прорвался вместе с несколькими другими батырами через пламя, но барон одним ударом (это был последний удар меча из торовского булата) разрубил его пополам. При этом меч сломался, барон отбросил его и достал другой. Впечатлённые батыры стали сдаваться.
Войско степняков осталось без единого командования. И путь был вроде один: к реке. Хоть половина да спасется. Но, когда степняки подскакали к реке, там тоже загорелись греческие огни, а гарнизон крепости уже перешёл реку и поджидал прорвавшихся с копьями с другой стороны брода. Железная фаланга уже не бежала, она спокойно шла, готовясь раздавить попавших в ловушку степняков.
Из фаланги выдвинулся чуть вперёд ужасный Крис Колорин. Он легко сбросил с коня одного батыра и сломал ему хребет. Затем столь же страшно разделался ещё с тремя. И тораканы почти все полностью пали духом и побросали оружие.
Крис в этой битве получил вторую золотую пластину и дворянское достоинство. Он теперь формально имел право на свой шатёр, но в войске колонистов такой привилегией не было принято пользоваться. А вот Крису пришлось. Все единодушно отказались ночевать с ним под одной крышей.
Пленных было в два раза больше, чем старков. Поэтому обошлись с ними жёстко. Всех раздели донага, а поскольку степняки плохо ходят пешком, тем более нагими и босыми, это было почти гарантией от побега. Ноги всем связали. Затем разобрались, кто из батыров из других племён. Их отвели в сторону, вернули штаны и объявили, что они будут отпущены после выкупа: один золотой, один баран и один добрый конь за трех батыров. Отпустить просто так было бы некоторым позором для степных удальцов, а сейчас они сочли решение очень благородным и справедливым: плата была практически символической. Между собой они начали в шутку пререкаться, кто из них оценён в коня, а кто в барана. А затем, после того, как их покормили мясом и налили им понемногу водки, батыры, попросив из захваченных вещей пару сазов, неожиданно начали импровизировать песни, воспевая свою и старков храбрость в битве и восхваляя воинственных и честных противников, проиграть которым не стыдно.
Одного из батыров отпустили к тораканам собирать выкуп, дав ему хромающего, но в остальном нормального, коня. По обычаям степняков, если воины воевали за другое племя, выкупить должны были те, кому помогали. Потом воин и его родичи возмещали выкуп.
Далее, от основной массы воинов отделили почтенных беков и нойонов. К ним подошел царь и сказал, что трое из них будут отправлены собирать выкуп. Беки после перепалки назвали троих счастливчиков. Царь показал на повозку, запряжённую волами, стоявшую на другом берегу реки:
— Поедете на ней.
— Но это позор. Мужчины ездят на конях.
— Вы и не будете мужчинами. А чтобы не тянули с выкупом, скажите своим, что через шесть дней со всеми остальными пленными будет проделано то же, чтобы они не мечтали сбежать на родину вместо честного выкупа. Торга не будет. Цена за каждого пленного: добрый конь со всей сбруей и пять золотых.
Цена была приемлемая, хотя всех поразила разница в подходе к чужакам и к тораканам. Вроде бы надо было лучше обходиться с соседями, а тут высказывали всяческое почтение дальним и пренебрежение и жестокость по отношению к ближним.
Беков подвели к арбе, кастрировали, обработали рану и погрузили на арбу. Тораканы завыли от страха. Они поняли, что, если их сородичи протянут, с ними сделают то же самое.
А у царя, несмотря на блестящую победу, на душе было тревожно. Во время битвы прискакал (вернее, дополз, если рассчитать время) гонец от Ликарина. Барон-таки вылез вперёд и пошёл брать то, что удержать будет тяжеловато. А отдавать обратно — сейчас, на первых порах, когда необходимо создать у всех образ непобедимых воинов и жёстких политиков, просто недопустимо.
* * *
Женщины наблюдали битву из крепости на берегу реки. Зрелище было страшное. По рассказам и книгам всё казалось гораздо менее жестоким. А здесь... Сначала лошади с выпущенными кишками, в конце дикие крики заживо горящих степняков. Да, учебный бой выглядит намного красивее.
Но всё равно главным чувством была гордость. Их мужчины оказались лучше тех, кто считал себя прирождёнными воинами, и не просто получше, а неизмеримо сильнее. Подскакав к женщинам, царь закричал:
— Менее сотни убитых и смертельно раненых граждан! А этих мы раздавили! Теперь они долго полезть не смогут! Почти никто не ушёл!
Воины, отходящие от азарта жестокой и тяжелейшей битвы, поздравляли друг друга. Они смотрели на крепость и женщины почувствовали, что ждут теперь их поздравлений и поцелуев.
В общем, всё оказалось не так красиво и романтично, как представлялось по романам, песням и поэмам. Сражение было выиграно в первую очередь организацией и пСтом. Смелость людей была лишь основанием для всего этого. Без первых двух компонент смелые воины славно погибли бы, затоптанные численно превосходящими, и на самом деле тоже смелыми и умелыми в бою степняками. А сейчас смелость завлекла степняков в гибельную западню, где их боевые навыки оказались бесполезны.
На следующее утро женщины отправились обратно, подальше от обгоревших трупов, лагеря пленных и прочих "прелестей". Конечно же, каждая из них вознаградила одного из героев битвы. По мере того, как они удалялись от лагеря, неприятные впечатления сглаживались, и оставались воспоминания о смелых и сильных людях, которые шли на верную смерть с улыбкой, а ещё лучше, своим искусством повергали сильных врагов, сами оставаясь живыми. Теперь уже виделись картины: как громадные степные богатыри валятся перед невысокими ловкими старками; как батыры-добровольцы поют песни, славя смелость и благородство своих победителей; как пару часов назад безжалостно дравшийся и многократно смотревший в лицо смерти воин галантно и ласково ухаживает за красавицей, которая просто не может перед ним устоять, — и как во время ночи любви сильные воины неожиданно припадали к груди женщины и начинали плакать от страшного напряжения, которое разрядилось неистовой страстью, и от того, что только теперь перед глазами смельчака встали все ужасы и опасности, пережитые в бою. Вот так и создаются песни, романы и легенды о войне...
Вернувшись в Арканг, Ириньисса увидела прекрасное зрелище. Объединённая эскадра под ярким солнцем, движимая попутным ветром, шла на запад высаживаться в тылу Ссарацастра. И вдруг ей вспомнился в последний момент струсивший Ол, грусть заволокла её глаза и она запела:
Далёкий возлюбленный
Я не знаю, мой милый, где ты.
Я теперь на краю земли.
Над горами встают рассветы,
И идут по волнам корабли.
На жемчужный песок упали
Капли горькой морской воды.
И в душе, как живые, вдруг встали
Незабвенной любви следы.
Наяву мы расстаться решили,
Но приходим друг другу во сне,
Парусов корабельных крылья
Принесите любовь ко мне
На суровом, на диком юге,
Даже солнце на север идет.
Донеси, моё солнышко, другу,
Как душа моя ждёт и поёт.
Здесь мужчины сильны и суровы,
Их объятья и дружба крепка.
Крепче стали их честь и их слово,
Твёрдо держит оружье рука.
Наяву мы расстаться решили,
Но приходим друг другу во сне,
Парусов корабельных крылья
Принесите любовь ко мне
Приходи ко мне, мой незабвенный,
Паутину довольства развей,
Ждёт тебя здесь подарок бесценный:
Жизнь и смерть настоящих людей.
Повстречаю тебя возле сходен,
Расцелую на зависть другим,
Здесь поймёшь ты, к чему ты пригоден,
Здесь ты станешь собою самим.
Наяву мы расстаться решили,
Но приходим друг другу во сне,
Парусов корабельных крылья
Принесите любовь ко мне
Вы, на север летящие гуси
Передайте мой зов ему:
Приходи, и к тебе вернусь я,
Приходи, крепче всех обниму.
Приходи, здесь героем ты станешь,
Только здесь своё счастье найдёшь.
Там лишь призраки слабых манят,
Там без пользы душою сгниёшь.
Наяву мы расстаться решили,
Но приходим друг другу во сне,
Парусов корабельных крылья
Принесите любовь ко мне
* * *
Аргумент царя оказался действенным. Через пять дней появился табун лошадей, и началась церемония передачи пленных. Сначала освободили чужих батыров, вернув им халаты и шапки. Они расставались со старками почти что лучшими друзьями, некоторые даже побратались со старкскими воинами. Затем, поскольку тораканы пригнали коней не только для выкупа, но и для того, чтобы пленные вернулись домой, как подобает воинам, старки отобрали лучших коней в качестве выкупа. На глазах у взбешённых тораканов большинство старков уселось на новых коней и направилось в тораканские степи. Тем не менее, даже после этого тораканские старейшины не заговорили о мире. Освобождённые пленные в беспорядке пересекли реку, и тут на них напали старки: они сдержали слово отпустить пленных на свою землю, но кровавую баню надо было довершить, чтобы надолго отбить у тораканов охоту воевать. Словом, мало кто из этого племени вернулся домой.
Чужие батыры, придержав коней, хладнокровно смотрели на побоище. Это была уже не их война. Тораканы завлекли их обещаниями одной славной битвы, а после неё легкой прогулки и богатой добычи. Они обманули союзников, и теперь беспощадно покараны. А со старками лучше не враждовать, тем более что общей границы с ними нет. Если тораканы по своей глупости и упрямству пожелают умирать дальше, это теперь только их дело. Степь больше вмешиваться не будет.
Царь дважды лично принял участие в битвах (но выбирал момент и место подключения к бою весьма осмотрительно, чтобы зря не рисковать), и каждый раз его защищал Чиринг, с азартом бросавшийся в бой и стремившийся, чтобы Атару ничего не грозило во время битвы. После первого боя царь демонстративно освободил его и спросил, желает ли бывший ихланский царь дальше служить Атару по доброй воле? Тот сразу согласился и поучил свои первые пять золотых монет в качестве жалования. Во время побоища Чиринг тоже был рядом с царём. Когда немногие вооружённые тораканы (из тех, кто приехал выкупать своих) бросились на царя, Чиринг воспользовался своим новым положением, выехал вперёд и не дал им даже приблизиться к царю. А безоружных он перебил пару десятков, сопровождая каждый удар радостным кличем. Царю было несколько неловко, что Чиринг убивает слабых с удовольствием, но такова психика горцев. После битвы Чиринг стал клиентом царя и получил старкское имя Чир Ихиларинг. Царь сказал ему, что как только Чир сумеет на достаточно чистом старкском языке выступить перед Народным Собранием и попросить гражданства, оно ему будет даровано за преданность, смелость и честь. Присутствующие граждане криками поддержали царя. Чир с удовольствием переоделся в старкские одежды, нацепил пожалованный ему меч, и стало ясно, что теперь он будет изо всей силы стремиться усвоить язык и обычаи своего нового народа.
