— Была б живой — обосралась... — Честно призналась моя рабыня, убаюкивая меня ласковыми мыслями, отвлекая от испуганных гостей, приготовившихся дорого продать свою жизнь. — Лечиться тебе надо, Хозяин. Срочно!
— А кто лечить будет? — Задал я вслух вопрос и мои гости испугались еще сильнее. — Да не буду я драться — слово даю!
Кают-компания, наполненная живыми людьми и не-людьми, после моего обещания, отмерла, зашумев наливаемой по стаканам, выпивкой.
Старший Кин, лишь качал головой и таскал с тарелки подсоленые орешки, бросая их по одному в рот и медленно пережевывая, словно от этого зависел весь его мир.
"Младшенький", пересматривался с Тофином и что-то чиркал на столе ногтем.
Ромм уставился на меня, демонстративно положив перед собой четыре связанные в восьмерку, нити, наполненные странной силой — угрозой от нитей и не пахло, а мощь пряталась такая, что всему кораблю мало не покажется.
Жестко отлавливая перемены собственного настроения, убеждался в полной мере — это не шизофрения. Слишком легко получилось взять под контроль собственные мысли и эмоции, отстранившись от раздражителей.
Зря Сти произнесла этот страшный диагноз — ко мне он соотносится слабо.
Тут уж скорее надо вести речь о нервном срыве, депрессии или неврастении...
— Минк. Ты меня раздражаешь меньше всех... Проводи меня в лазарет. — Попросил я на полном серьезе, чувствуя, что контроль, о котором я так много себе возомнил, начинает сдавать позиции. — Сти, подготовь снотворное... Да побольше, на всякий случай...
Последними усилиями воли, вывалил все колющее-режущее на стол и строго-настрого запретил Йари позволять мне пользоваться силами огня.
Рабыня только хмыкнула в ответ.
Кают-компания уже вертелась перед глазами радужным калейдоскопом, когда мы вышли в коридор, в котором нас поджидало с десяток робомедиков.
В которых, какая-то зараза, тут же проложила широкую и дымную просеку, лишая меня медицинской помощи.
Точно помня, что Минк — не маг, а воин, доверил ему прикрывать свою спину и заозирался в поисках нападающего.
— Наемник, ложись! — Заорал пакарр и я рухнул ничком на пол, перекатился в сторону и замер, стараясь вжаться в раскаленные обломки робомедика. — Замри!
Я замер.
Четыре тонких струны пали мне голову, отключая, по очереди, все органы чувств.
"Хозяин, я рядом, так надо...!"
* * *
Коварство человеческое не знает границ.
Особенно — именно человеческое!
Ни пакарру, ни эльфу, ни гаффлингу — ни кому не пришло в голову, что болезнь моя совсем не простая и надо, для подстраховки, иметь надежное заклинание, которое надежно "вырубит" меня.
Лишь Ромм, знал и помалкивал, накручивая свои "ниточки".
Так что, лежу я теперь, на больничной койке, вкушаю прелести медикаментозного вмешательства, симпатичных робосестричек, радующих мой взор и наслаждаюсь беседой с собственной рабыней, развлекающей меня и отвлекающей от того факта, что лечится мне долго и нудно, а все благоприобретенные "сверхспособности", канули в черную речку, отсеченные контрольным заклинанием Мостового.
Пару дней тому назад я передал Мостовому "Восток" и теперь он громко ругался со Сти, советовался с Юрой и прибегал ко мне, каждые три часа — проверял, не стало ли мне лучше.
Стало.
Но ему об этом лучше не знать!
— Ужас, как ругалась Сти, когда перебирала твой генокод... — Йари, расположившаяся где-то за сердцем, тихонько вздохнула. — Грозилась и вовсе все тебе подтереть и написать код сначала... Говорила, что будет проще, чем исправлять все то, что наделали твои бездарные лекаря!
— Они не бездарные. — Вступился я, вспоминая Са Прае, собиравшего меня по кусочкам и друидов, вытянувших с того света. — Просто, каждый из них готовил из меня оружие, себе по руке... Затачивал, холил и лелеял, как хороший мечник любит свой клинок.
— Ты не меч... — Йари, пусть и рабыня, но существо изначально яркое и не будь ее печального опыта — свободное, рассердилась. — Ты — хороший, мягкий, ранимый... На всю голову, ранимый...
Так всегда — не могла моя рыжая не подколоть меня, хоть в шутку, но стукнуть.
Изображая смертельно уставшего человека, откинул в сторону легкий плед и спустил ноги с кровати на теплый пол.
Под ноги тут-же кинулась "крыса" с тапочками в зубах и замерла, не давая и шага сделать, пока я их не обул.
Палата мне досталась отдельная, несгораемая, теплых тонов и, кажется, расположенная в отделяемом модуле — на всякий случай, вдруг крышу у меня сорвет, как это уже случилось дважды.
Оба раза "ниточки" срывало и огненный вал наполнял комнату, превращая ее в жарочный шкаф.
По самым скромным моим прикидкам, только на робомедиках, "Восток" потратил десятую часть своих запасов комплектующих.
Замотавшись в пушистый халат, прошествовал в ванну, посмотрел на морду своего лица и покачал головой — глаза продолжали полыхать золотыми искрами, откровенно намекая, что если ДНК мне и почистили, то либо почистили криво, либо пламя теперь со мной навечно...
Засунув голову под кран, намочил волосы и замер, наслаждаясь легким массажем.
Выпрямился и вода потекла под халат, по шее, по спине и груди, охлаждая разгоряченное тело, лишенное даже следа растительности.
Нельзя до бесконечности совершенствовать, модернизировать, улучшать и приводить в идеальное состояние — человеческий организм идеален и без "улучшений", надо только запомнить простое правило: делающий лучше — делает хуже...
Мой организм "сломался" в самом хрупком месте, которое все бесконечно превозносят и постоянно забывают, что мозг и психика — "Терра Инкогнита".
Сти "вымыла" из моего организма восемь цепочек, не принадлежащих виду хомо, долго ругалась, но ничего не смогла поделать с поврежденной психикой — "крыша протекла", за что глубокий и низкий поклон и моему СПНО, и 25-ти годам наемничества, и русским красавицам, надоевшим мне, хуже горькой редьки, своим непрестанным милосердием, "остановкой лошадей" и хождением по "горящим избам".
Разглядывая себя в зеркало, вспоминал своих многочисленных любовниц-нашанн и понимал — только они и держали меня, последние годы, когда война взяла с меня свою жертву.
И, только русская женщина, чуткая и внимательная, разбила последние оковы, что держали голову в холоде...
Спасибо Светочке — не попадись она тогда, в своем "платьице на голое тело" — могло все закончиться намного хуже.
И язык этот, закачанный в меня там, на Земле и еще очень многое...
Низкий поклон Ромму, применившему ко мне старый, добрый русский способ решения проблем и поившему меня трое суток, без просыха...
"Кат... Ты ведь не..." — Йари, чувствующая мое состояние, снова обогрела своим теплом. — "Не надо больше, пожалуйста..."
Пришлось успокаивать — ловить крышу в третий раз совершенно не хотелось.
Скинув халат, залез под душ — пока медитировал у зеркала, замерз и захотелось тепла не только изнутри, но и снаружи.
Мир капель воды, радужных, молочно белых, искристых и матовых, обрушился на меня сверху, смывая с кожи застарелые шрамы ощущений, царапины отношений, ножевые раны чувств и огнестрельные — отношений.
Вода — самый лучший растворитель.
Пусть неспешный, зато — методичный и неумолимый.
Хуже только время — но и ему не дано "растворять" — это привилегия лишь старой, доброй Н2О.
Если Вам будут из года в год повторять, что "все перемелется — мука будет" — не верьте. Не будет муки. Просто зарастет и отпустит, иногда посещая во снах или похожих ситуациях.
Память человеческая, такая страшная вещь, что всегда достает воспоминания не вовремя и всегда — исключительно больно!
Можете их гнать, можете стирать, можете бить себя пяткой в грудь, что Вы выше этого, сильнее, умнее — они Вас настигнут, вернуться и напомнят, причинив дикую боль...
Вот тут и вступит в дело наша человеческая психика, сперва загнав в слезы, сопли и алкогольное забытье.
Потом — просто скрипнув зубами.
Потом — пожав плечами и пройдя мимо.
Не время.
Наш мозг делает из событий муку.
Наша психология делает из нас людей или не-людей.
Мы не можем управлять — нечто родилось раньше.
Но, мы можем сделать шаг и стать выше, через пот, кровь, медикаменты и долгие беседы.
А можем — просто сделать шаг.
Мне осталось этот самый шаг сделать...
Вчера вечером, с щелчком встали на место все ощущения, разом опустошив мой мозг от бешенных, вертящихся сразу по всем осям, сил.
Мир еще не встал на место — до этого далеко, но уже сейчас я — не я.
Отвалилась шелуха вечной необходимости и синдром "матери Терезы", как окрестил его Ромм, держась за голову, после "попоищества".
Развернулись плечи и выпрямилась спина.
Я очень не люблю контрастный душ — больше шансов свалиться от сердечного приступа, чем освежиться и выйти наружу беззаботным и уверенным в себе.
Рука скользнула по привычному барашку, закрывая горячую воду.
И я заорал...
Сердце подпрыгнуло и затрепыхалось у подбородка, норовя выскочить и посмотреть на идиота снаружи, потому что внутри — он уже задолбал своими экспериментами!
Вернув привычную температуру, согрелся и снова — ледяной душ!
Выбравшись из ванны, сполз по ее бортику, уселся на теплый пол, покрытый мягким ковриком, и принялся с хлюпаньем "размазывать" по лицу влагу, стирать ее, заодно массируя ошалевшие от контраста, мышцы.
— Полотенце подать? — Сти, добрая и вежливая, внимательная и предупредительная, Сти. — Или сразу — укол и баиньки?
— Полотенце, пожрать и баиньки! — Решил я, вставая с пола ванной и сладко потягиваясь. — Пожрать много и баиньки, на пару суток...
Йари, убедившись изнутри, что я не шучу, издала победный рев, от которого у меня заложило не только уши, но и дыханье сбилось.
— Слушай, Сти, вечно забываю спросить, почему на борту только "железяки"? Нет ни андроидов, да и клонов — не наблюдаю, в упор? — Спросил я, принимая полотенце из лап очередной железяки, больше напоминающей старого, доброго R2D2, с поправкой на четыре лапки.
— Не этично использовать биокомпоненты... — Вздохнула Сти и...
Пропала...
Все два с лишним месяца лечения, я ощущал ее присутствие, неустанный контроль и внимание.
Жаждал избавиться от него, убежать от ее всевидящих глаз, причинить ей, как можно больше боли, а теперь...
Только тепло за сердцем, от моей Йари.
Привычный медробот, кухонный робот и, спины скрывающихся за дверью, боевых роботов.
Палата, за время моего принятия водных процедур, также претерпела изменения: пропали многочисленные стойки с медприборами и исчез шкафчик с прозрачными дверцами, за которыми прятались препараты и инструменты, шприцы и кюветы, страшного вида щипцы, зажимы и километры резиновой ленты, ядовито-розового цвета.
Ух, как она меня нозила, все это время!
"Ну да... Лучше скинуть внимание больного на розового цвета резинку, чем на бедный медперсонал!" — Осознание пришло внезапно, и я не удержал полотенце, замотанное вокруг бедер. — "Всё верно..."
— Сти... Спасибо! — Сказал я вслух и почувствовал, что вот именно сейчас я поступил правильно.
И пусть я стою голышом посреди медицинской палаты, лишившийся волос, бровей и ресниц — я поступил правильно!
— Я проверила все изменения, привнесенные в твой организм. — Сти, "душа" корабля, впервые воспользовалась чудом техники — голограммой, чтобы предстать предо мной "в собственном виде". — Мне удалось снять ту единственную, деструктивную, что относится, предположительно, к проклятью "Аведов".
— Предположительно? — Удивился я, снова закутываясь в полотенце.
Повинуясь жесту голограммы, нас разделила полоса экрана, на котором, жирным пауком, висела схема, разукрашенная в разные цвета.
Веселенький получился паучок — в 14 цветовых оттенков!
— Здесь, здесь и здесь, — Сти прикоснулась к белой, синей и оранжевой нитям. — Все совпадает. А остальное — больше похоже на творение недоучки-художника, который видел лишь семь цветов, из всей палитры... Оттого и снять так сложно и легко — одновременно...
Изображение на экране изменило масштаб и паук оказался мелким пятном, сидящем на шейных позвонках.
— У "проклятья" — всего — 49 цветовое, модульное, воспроизведение. Здесь — 7 основных и 7 искаженных...
— Семь раз, До седьмого колена, прокляли... — Голос Ромма, вошедшего в палату был полон внимательного понимания, легкого извинения и солидной доли издевки. — Кого-то, твой драгоценный родственничек зацепил так, что та не поленилась и пошла к "бабке"...
— Похоже на родовое проклятье... — Согласилась, к моему удивлению, Сти.
После того, как Ромм стал капитаном, она с ним во всем соглашается!
— Не "похоже", а оно и есть. У меня прадед, такие "халтуры", на раз снимал! — Ромм прошел и плюхнулся на мою кровать. — Ну, ведьмачил у меня, прадед, ведьмачил... Бывало, как глазом своим, зеленым, глянет, так и баловаться не хочется! От него и у меня, и у бати моего, силы были. Батя, правда, коммунист, но... Нет-нет, да и сделает, что-нибудь, эдакое... Войну всю, без царапинки, прошел. Вернулся с женой — шведкой. Ор стоял — дед рассказывал — на весь колхоз! А она, вцепилась и не отпускает. Вместе они и на целину уехали. Я уезжал — дом подновил с братьями... Лет уж сколько прошло, а скучаю...
Ромм вздохнул, обрывая воспоминания.
Тишина, повисшая в палате, прервалась лишь неслышным никому, кроме меня, смешком моей рабыни.
"Ты чего?" — Опешил я, от такого поведения Йари.
"Боится он тебя. Сильно боится. Хозяин, ты же и без всех этих "многомудростей", убить их можешь..." — Йари снова усмехнулась. — "Но я рада, что у тебя голова в порядок приходить стала! Как вспомню, как Ты бедную саламандру из-за окоема достал — сердце кровью обливается!"
— А что, нельзя было?! — Спросил я вслух, на свою голову.
Ромм насторожился, Сти ощетинилась, а медицинские роботы полезли, по-тихушке, за инъекторами.
— Тихо-тихо, я с Йари, разговариваю! — Отмахался я и напомнил Сти о том, что я — голодный, между прочим!
— Хозяин... Мало кому понравится уйти за окоем... — Йари вздохнула, объясняя мне прописную истину. — Но возвращаться оттуда — еще хуже... Страшно там, пусто и очень спокойно. Для тех, кто хочет — широкие степи. Для саламандры — горячие вулканы.
— А для Драконов? — Сорвался у меня вопрос с губ и Йари зашипела в ответ.
— Не хорошие они... Уж лучше вампиры, оборотни, только не драконы. Лживые, завистливые, мнительные, извечно гордящиеся своим искусством и вечно — лезущие не в свое дело. Совсем как эльфы.
— А Готины?
— Не пересекалась. — Вздохнула Йари. — Но слышала много хорошего. Поговаривают, они смогли подружиться с Драконом. Правда, лишь одним... Да и то — отступником...
Я лишь покачал головой — сдается мне, с этим самым готином и отступником Драконом, я и познакомился...
Радостный вопль, раздавшийся в моей голове, едва не отправил меня на тот свет — Йари, чертовка эдакая, мои воспоминания, отсмотрела, оценила и теперь визжала, как девчонка, прикоснувшаяся к собственному кумиру.
