Хуже всего, как всегда, было то, что Пейдж на самом деле не понимала, как произошел инцидент с ее бывшим парнем. Насколько она знала до этого момента, ее сила даже не была способна на такое — испытания, которые она провела с этим Доктором после того, как она первоначально взяла свой флакон, только показали, что она могла контролировать настроение людей, и сделать их несколько внушаемыми, если она сосредоточена. Контролировать кого-то, даже заставлять его причинять себе вред... она не верила, что способна на такое.
Небольшая часть ее задавалась вопросом, может быть, просто может быть, ей лучше быть взаперти, если она не знает, как себя контролировать.
Имея это в виду, Пейдж старалась не слишком использовать свои силы, пела только в особых случаях, потому что все вокруг знали, что ее голос был вектором ее силы, поэтому пение могло вызвать дискомфорт у других заключенных вокруг нее, и таким образом, выбор не петь был полезен для ее здоровья и безопасности в долгосрочной перспективе. Это был не тот выбор, которым она была бы довольна, но... была пословица, она была уверена, об улучшении здоровья души за счет тела, и она, вероятно, гласила: "Давай, делай это, какая польза от все равно тело, если твоя душа здорова?"
Пейдж Макаби не придерживалась этого мнения. Она очень любила свое тело, и еще больше нравилось, когда оно было невредимым. Она обнаружила, что довольно трудно сохранять душевное равновесие, когда ее тело повреждено.
Несмотря на это, несмотря на все причины не использовать свою силу... Пейдж обдумывала именно использование своей силы.Накануне Люструм исчезла совершенно незамеченной по всему кварталу, и когда она, наконец, снова появилась, она начала приближаться к нескольким девушкам один на один, пока, наконец, не подошла очередь Пейдж. Пейдж был предложен поистине непредвиденный вариант: некоторые из заключенных могли бы выйти на свободу, по крайней мере временно, если бы они захотели помочь бороться с Губителями.
Пейдж провела в тюрьме меньше года, а снаружи все стало так плохо.
По словам Ластрума, Пейдж была вероятным кандидатом, которого должны принять, если люди, отдающие приказы, думали, что ее сила может быть полезна в битве с Губителем, а использование человеческого мастера в этом сценарии само по себе было сложной задачей... но это было также представила Пейдж вопрос:
Пейдж хотела очень немногого в мире наверху, не будучи в тюрьме ( во-первых, никогда не отправляясь в тюрьму, получала следующий слот в списке), но даже принимая как должное возможность того, что ее приняли присоединиться к битве, было бы правильно согласиться на это, зная, что ее сила не полностью в ее власти?
~~~
Прежде чем Шевалье успел заметить, что я погрузился в размышления, мне удалось собраться с мыслями и вернуть фразу в нужное русло: " — Ну, к сути, неужели вы думаете, что Реле так захотела броситься в дыра, если бы она действительно понимала, во что ввязывается?"
Шевалье фыркнул. "Я подозреваю, что населению Америки в целом так нравится идея тюрьмы и птичьей клетки в более широком смысле, потому чтоони не думают о том, что происходит в тюремных стенах. Они не хотят беспокоиться о справедливости и наказании, они не хотят беспокоиться о более широких последствиях или обстоятельствах преступления, они просто хотят закрыться от него и вернуться к своей повседневной жизни. Самый простой способ игнорировать преступления — просто наказывать каждое преступление сверх определенного уровня... скажем так, "жестокости"... засунув преступника в дыру, в которую широкая публика не обязана заглядывать. Птичья клетка подвержена тому же самому поведению в его логической крайности — преступники-парахуманы способны причинить гораздо больший потенциальный ущерб, чем средний человек, поэтому публике намного легче списать их со счетов".
На каком-то уровне я понимал, что у Шевалье сложные отношения с правосудием как у бывшего линчевателя, но его откровенный ответ несколько застал меня врасплох. В каком-то смысле это было обнадеживающе, так как это подразумевало уровень эмоционального вклада в ситуацию Тейлора Хеберта, в котором я раньше не был уверен. "Я... говорил более конкретно о реле, шевалье".
"Ой." Шевалье после такой короткой паузы снова стал нечитаемым. "Что касается ее, то... Насколько я понимаю, Реле очень импульсивна. Мы также знаем, что она имела дело с чрезвычайно опасными и трудными паралюдьми раньше лицом к лицу и ушла от этого, и что она несет ответственность за некоторые Она сама совершала довольно ужасные поступки. По крайней мере, у нее была бы основа, чтобы понимать, с какими людьми ей придется иметь дело, и на что они способны. Однако, судя по ее послужному списку выхода из опасных ситуаций невредимым , я не знаю, сделает ли это птичью клетку более угрожающей для нее или менее."
~~~
Какая польза от способности знать вещи, особенно то, что было бы неразумно знать, если ее нельзя использовать для выяснения того, что важнее всего?
Эта единственная мысль годами крутилась в мозгу Лизы Уилборн, никогда полностью не исчезая со временем и расстоянием, и в моменты достаточного истощения и неопределенности ей удавалось вернуться на передний план ее разума, где она задерживалась на какое-то время. пока.
Это был мелодраматический способ думать о чем угодно, и Лиза прекрасно понимала это, но она не видела ничего плохого в том, чтобы иметь немного мелодрамы в своей жизни. Мелодрама не была приправой жизни, само по себе, но это делало жизнь острой, а Лиза Уилборн, как известно, наслаждалась пряным ароматом мелодрамы в своей жизни. Немного время от времени, как лакомство.
Лиза с радостью отбросила бы всю мелодраму в данный конкретный момент, если бы могла, в обмен на уверенность.
Лишь несколько раз в жизни Лиза Уилборн действительно, искренне чувствовала, что облажалась . Немного облажался здесь, немного облажался там, но даже некоторые из ее худших неудач не были полной потерей, а значит, и полным провалом. Однако вчера Лиза облажалась ... или, скорее, ее преследовала возможность, которая у нее была.
Факты, из которых Лиза смогла экстраполировать, были следующими:
1. Лиза знала, что Амелия Лавер в какой-то мере интересовалась Тейлором. Может быть, не в той степени, которая заставила ее напасть на сестру, но... может быть.
— Лиза безуспешно пыталась выбить у Амелии признание в этих чувствах.
2. Лиза знала, что, хотя взгляд Тейлора приобретал особую оценку каждый раз, когда он перемещался в сторону Лизы, Тейлор не считала себя заинтересованной в женщинах.
— Лиза пыталась убедить Амелию не делать никаких шагов в отношении Тейлора, потому что Тейлор, скорее всего, отвергнет ее. Успех неясен.
3. Лиза знала, что, учитывая относительную эмоциональную неразвитость Тейлора (благослови ее сердце, но честно ), она не уловила бы интерес Амелии, могла бы даже не рассмотреть такую ??возможность... и, возможно, начала бы проникаться симпатией к другой девушке.
— Лиза пыталась предупредить Тейлора, что рядом с Амелией опасно находиться, потому что она не так стабильна, как кажется. Успех был... в лучшем случае ограниченным.
Задача, над которой Лиза мучилась целый день, состояла в том, чтобы взять эту информацию и получить из нее ответ на относительно простой вопрос: в
безопасности ли Тейлор Хеберт?
Если да, Лиза могла бы просто вздохнуть с облегчением и жить дальше. Если нет, она обязательно задаст дополнительный вопрос:
сделала ли она, Лиза Уилборн, достаточно для обеспечения безопасности Тейлора Хеберта, чтобы она могла быть довольна своей неудачей?
На оба вопроса сила Лизы отказалась отвечать чем-то большим, чем жалкие догадки и угроза мигрени, ответы, которые только станут менее реалистичными, если на них надавить, оставив Лизу наедине со своими бумагами (которые весь день лежали без внимания) и с ее неуверенностью.
Как долго и упорно она ни думала об этом, Лиза так и не смогла найти определенного ответа на первый вопрос... но не это ее беспокоило по-настоящему, не так ли?
Нет, на самом деле Лизу беспокоила не неуверенность в том, добилась ли она успеха. Это была уверенность, ложная и неподтвержденная уверенность, но, тем не менее, уверенность, что она подвела Тейлора. То, что преследовало Лизу в глубине сознания и давало о себе знать в каждую тихую минуту (которых у нее было много), было угнетающим чувством, что нет, она сделала недостаточно для защиты Тейлора, что требовались более строгие меры, но не взято, и что, если Тейлор пострадает, это будет вина Лизы.
Лизе не хотелось быть в этом уверенной, и поэтому она оставалась неуверенной. Она заставила себя оставаться неуверенной, допустить возможность того, что с Тейлором все в порядке, и отвергнуть альтернативное предположение, которое Лиза облажалась .
В ту ночь Лиза Уилборн часами лежала без сна, как и прошлой ночью, пытаясь убедить себя, что она сделала достаточно, что ничего не случилось, что она не виновата, если что— то пошло не так.
Даже когда она, наконец, уснет, уверенность в чистой совести будет слишком далекой, чтобы даже мечтать о ней.
~~~
Шевалье сделал паузу на мгновение, слегка покачал головой, а затем продолжил: "Однако это ни здесь, ни там. Реле была полна решимости понести наказание за свои действия, вплоть до дачи показаний под присягой, что она пыталась объявить Броктон-Бей сувереном. организация, не связанная с большими Соединенными Штатами, и что она совершила несколько актов убийства и нанесения увечий, среди других преступлений, на пути к этой цели.Ее судил присяжный, она была приговорена к тюремному заключению в птичьей клетке, и теперь дело это так же не в наших руках, как и не в ее.Наша единственная оставшаяся роль в ситуации — увидеть, как этот приговор приведен в исполнение, и если мы этого не сделаем, нам придется адски расплачиваться с общественностью и правительством. Неважно, насколько явно неэтично возвращать Реле обратно в птичью клетку, я неДругих вариантов я не вижу, Дракон".
Таким образом, когда мне явно представилась возможность, я ею воспользовался. "Об этом...
" "Что, если бы у меня был другой вариант для вас, Шевалье?"
Я наблюдал, как поза Шевалье изменилась, слегка наклонившись вперед. "Если бы у вас был другой вариант для меня, я бы осторожно заинтересовался".
Я глубоко вздохнул . , а затем начал предложение: "Мы расширяем Птичью клетку или начинаем работать над альтернативной структурой, чтобы разместить специальные блоки содержания для заключенных, которые, несмотря на приговор к Птичьей клетке, неразумно смешиваться с ее общим населением". говорил, я переслал ему копии некоторых моих проектных документов.
"Птичья клетка по-прежнему функционально непроницаема, но, поскольку она единственная в своем роде, мы были вынуждены делать неразумный выбор в отношении заключенных и надеяться, что служба безопасности справится. Например, здравый смысл рискованно смешивать определенные типы плащей с обычным населением Птичьей клетки, такие как Козыри, изменяющие Силу, или Люди-Мастера, потому что их влияние на других заключенных может насильственно реализовать маловероятные в ином случае сценарии побега... но нам больше некуда их поместить ."
~~
Прошло много времени с последнего хорошего дня Светы. Месяцы, даже.
Когда из Броктон-Бей поползли слухи о "Котелке", группе, ответственной за создание "Дела-53", Света не хотела верить всему этому, не хотела верить, что ее судьба была вызвана чьим-то злым умыслом... как-то было бы легче не верить этому, верить, что в ее состоянии нет ничьей вины и ничьего контроля, кроме нее самой. Это всегда было утешительной мыслью, и так бы и осталось.
Однако слухи не переставали распространяться. PRT и другие регуляторы Parahuman никогда не пытались их отрицать. На самом деле... они вообще ничего не сказали. Поначалу это молчание настораживало, но когда герои Дела 53 начали покидать Протекторат, оно стало убедительным подтверждением. Котел был реальным, и СКП не собиралась ничего с этим делать.
Было легко предположить, что это послужило катализатором упадка Светы, что ее спираль началась в тот момент, когда она узнала о том, что Велд уходит из подопечной... но так ли это на самом деле? Было ли это причиной, или она уже была на нисходящем повороте, который только ускорился из-за плохих новостей? Если да, то пришел ли этот спад откуда-то вообще, или он был просто... неизбежен, возник ниоткуда, как иногда бывает со спадом? Разве катализатор вообще имел значение, если маятник все равно собирался качнуться назад сам по себе?
Света знала, потому что доктор Ямада столько раз говорил ей, что это всего лишь форма негативного разговора о себе, который усилил ее потерю прогресса, но... было ли это неправильно? Это не казалось неправильным. Она не хотела, чтобы это казалось правильным, но это не казалось неправильным. Доктор Ямада, кажется, действительно думал, что столь много плохих новостей сыграли свою роль в упадке Светы, или, по крайней мере, новости ничему не помогли, учитывая, что она просила на какое-то время лишить Светы доступа к компьютеру. Света даже не могла полностью разозлиться из-за этого, так что какая-то ее часть, должно быть, верила, что доктор Ямада был прав.
Хуже всего, по мнению Светы, было то, что хотя у нее уже давно не было по-настоящему хорошего дня, ее жизнь в целом была лучше, чем когда-либо. У нее был довольно хороший месяц или два, прежде чем появились новости, начиная с того момента, когда она встретила Викторию. Иметь нового друга, который не был терапевтом, не говоря уже о друге, который не был бы раздавлен, если бы Света потеряла контроль над собой...
Недавно Света едва могла даже прикоснуться к своим художественным принадлежностям, не сломав их, поэтому иметь нерушимого друга означало целый мир. ей.
Это не говоря уже о Виктории как о человеке, а как человек Виктория была прекрасна. Она сама была в отвратительном настроении, когда прибыла в приют, и большую часть дней она все еще варилась в этом негативе, но под всей этой горечью Виктория обладала серьезным умом. Обучение тому, как существовать в своем новом теле, шло медленно, но она быстро соображала, и теперь Виктория гораздо быстрее и бегло говорила на маленьком языке движений глаз, которому ее научили медсестры, чем сами медсестры. Света схватывала это не так быстро, но она училась и выработала другие способы общения с Викторией, небольшие подергивания тела или глаз, которые были проще, чем обычные движения глаз. Виктория была несокрушимой во всех смыслах, по оценке Светы, и хотя она
Однако неизменная преданность Виктории этой сестре Света нашла явно менее восхитительной. Были дни, даже недели, когда об Эми Даллон не было сказано ни единого слова, но были дни, когда Виктория просто не могла замолчать о своей сестре, говорила и говорила о ней и о том, что она думал о том, чтобы сделать, когда (для Виктории это было не если, а когда ) они снова увидели друг друга. Иногда фантазии были приятными, иногда фантазии были жестокими, и обе разновидности могли стать немного гротескными, если Виктория увлеклась. Иногда Света могла только сменить тему.
