Это назначение оказалось одним из немногих, может быть даже — единственным удачным моим поступком в этом мире. Римон оказался как будто создан для новой должности. Хладнокровно и точно действуя, он сумел предотвратить многие беды, которые были бы практически неизбежны, если бы на его месте оказался кто-нибудь другой.
Но я про это ничего не знал. Посаженный в глубокий подвал королевского замка, в сырой и абсолютно тёмный каменный мешок, я ничего не знал, что творится снаружи.
Колючка ржавая
А события снаружи стали развиваться довольно бурно.
Король получил от кого-то могущественного приказ немедленно предать меня изощрённой казни. Это было очевидно для всех, в том числе и для Римона. И Римон предъявил королю резкий ультиматум, пригрозил ему, что если хоть волос упадёт с моей "божественной" головы, его, короля, участь будет просто ужасной.
Король оказался в тупике, любое его действие или бездействие означало нарушение приказа кого-то, кого он панически боялся. Теперь он боялся ещё и Римона, ставшего неожиданно не менее могущественным, чем другие великие вершители судеб в этом мире. В панике, не в состоянии ни на что решиться, король вообще ничего не делал. Он даже не догадался приказать, чтобы меня хоть иногда кормили и давали воду. Хорошо ещё, что в моей камере вода была, она стекала откуда-то по стенам, напиться было тяжело, но смерть от жажды мне всё-таки не грозила.
Узнав о таком неожиданном повороте дела, Чёрные Колдуны предприняли попытку штурма королевского замка. С целью уничтожить меня. Не знаю, чем уж я им так не понравился, тем более, что был вроде бы надёжно выведен из игры. Но они почему-то так не считали и пошли на отчаянный штурм. И впервые за всё время этой войны не только использовали всякие магические предметы, прирученных монстров и "зомбированных" людей, но и сами напрямую участвовали в боях.
Штурм был отбит. Хладнокровно и беспощадно. По приказу Римона нападавшие были встречены "напалмовыми" стрелами из дальнобойных арбалетов и лучемётами. Были также впервые применены ракеты, тут же получившие прозвище "Огнедышащие Драконы".
Ракеты эти, способные доставлять "напалмовые" боеголовки на многие десятки километров, давно уже разрабатывались по моим рисункам и были почти готовы. Но я запретил их использование и даже испытание. В моё отсутствие Римон решил, что больше нет серьёзных причин воздерживаться от применения эффективного оружия против коварных и безжалостных врагов...
Возмущённым парламентёрам от Чёрных Колдунов Римон хладнокровно заявил, что никаких распоряжений от меня, в том числе и приказа поддерживать мораторий на применение "оружия массового поражения", он не получал, поэтому действует и будет действовать и дальше так, как сам считает нужным. И при повторной попытке захватить "Святого Максима" (то есть меня) он, кроме всего прочего, немедленно казнит всех пленных Чёрных Колдунов. А взять их в плен в тот раз ему удалось очень даже немало.
Больше открытых попыток штурмовать королевский замок не было. Чёрные Колдуны вообще на время прекратили всякие военные действия.
В замок короля попытался проехать Его Великая Святомудрость со своей многочисленной свитой. Римон его не пропустил. Его Великая Святомудрость начал было угрожать дерзкому святотатцу "гневом Господнем", но услышав, как вооружённая, очень агрессивно настроенная толпа начала глухо роптать, и даже раздались отдельные голоса, требующие от Римона казни главы Святой Церкви, поспешил заткнуться и уехать, пока не поздно. Ему хватило ума понять, что не стоит пытаться "качать права" перед людьми, вышедшими на защиту того, кого считали чуть ли ни Сыном Бога. Удалось ноги унести — и на том спасибо.
А войска, возглавляемые Римоном, окружили плотным лагерем королевский замок и готовы были сами умереть, но не допустить моей смерти. Часто раздавались угрожающие крики в адрес короля и даже Его Великой Святомудрости. Но за эти слова, за которые ещё совсем недавно человек немедленно попал бы на дыбу, никто никого не пытался наказывать. И крикунов этих не останавливали, с ними были полностью согласны практически все собравшиеся.
Кроме смерти короля и главы Святой Церкви требовали, разумеется, моего освобождения. Им, в принципе, и самим ничего не стоило взять штурмом замок и вызволить меня, и останавливало их только то, что я пошёл в заточение почему-то добровольно, поэтому вызволять меня значило бы пойти против моей "святой" воли.
Поэтому огромные массы вооружённых людей пока бездействовали, но напряжение в этих массах нарастало. Достаточно было поднести спичку, и вспыхнул бы такой пожар, какого этот мир, возможно, вообще не видел.
Римон хладнокровно держал в узде готовую взорваться "праведным" всеразрушающим гневом толпу. Слова Римона, человека, назначенного главнокомандующим самим "Святым Максимом", оказывали мощное воздействие и какое-то время могли сдерживать слепую ярость толпы. Но лишь — какое-то время. Слишком долго это продолжаться не могло. Рано или поздно я должен был оказаться на свободе, к которой вовсе не стремился.
Наверное, это поняли и Чёрные Колдуны, иначе они вряд ли бы решились на этот страшный, страшный в первую очередь для них самих поступок. Но они поняли, что скоро, очень скоро толпа может выйти из-под всякого контроля и освободит меня. И боялись они этого почему-то больше, чем даже казни своих заложников...
Они каким-то невероятным образом, используя свои магические знания, сумели "зомбировать", "закодировать" начальника королевской стражи и передать ему телепатическим путём приказ прикончить меня. Убить, пока меня не освободили.
Не знаю, откуда у них взялось такое желание моей смерти. Они ведь отлично знали, что как только Римону станет известно, что меня всё-таки убили по приказу Чёрных Колдунов, он не только тут же казнит всех заложников. Он немедленно начнёт тотальную войну на полное истребление всех Чёрных Колдунов. И в этой войне сила будет на его стороне. Чтобы отомстить за "мученическую смерть Сына Бога" под знамёна Римона, этим же "Сыном Бога" и назначенным командовать, встанут неисчислимые толпы обезумевших фанатиков. В руках которых будет страшное, страшное не только для средневековья, оружие.
Но Чёрные Колдуны, хорошо понимая всё это, всё-таки решились подослать убийц в подвал, куда меня посадили ждать своей смерти. Но когда палачи вошли в мою "камеру", было уже поздно...
Может быть, это спасёт Чёрных Колдунов и многих других людей от чудовищной войны. Ведь палачам всё-таки так и не удалось убить меня.
Я же всё это время ничего ни о чём не знал, совершенно не представлял, что творилось снаружи... Меня отвели в подвал и оставили в тесном и холодном каменном мешке. Чадящий факел скоро погас, и я остался в полной темноте и скоро потерял всякое представление о времени.
Возвращённый мне Лунный Меч по-прежнему был со мной, но он был бессилен мне помочь. Да я и не хотел никакой помощи. Я сидел на клочке гнилой мокрой соломы и слушал плеер, те самые записи Барда, попавшие сюда из моего мира. Слушал, зная, что скоро батарея разрядится, и зарядить её уже не удастся: как только я предал свой Меч, отдал его королю, Камень в его рукояти потускнел и полностью утратил силу Лунного Света.
Но мне даже это было как-то всё равно. Я сидел и слушал, зная, что слушаю последний раз. И как обычно, примерял песни Барда на себя, сопоставлял судьбу героев его песен с собственной судьбой, их переживания — со своими.
От этих песен мне не стало легче, наоборот, боль вернулась в сердце и всё время усиливалась, как будто кто-то безжалостно раздавливал его когтистой лапой.
Но я опять стал чувствовать боль, апатия, мертвящий наркоз полного безразличия ко всему, включая собственную судьбу, медленно, очень медленно и неохотно, но уходили. Я сначала просто тупо и отстранённо слушал записи, совершенно не вникая в смысл слов. Но постепенно странная и тревожащая музыка, щемящие интонации песен всё-таки "зацепили" душу, и я, сам не замечая этого, стал вслушиваться в звон струн и хрипловатый голос. Гитара, самозабвенно изливающая свой восторг и свою боль, заставляла звучать в унисон и какие-то невидимые струны в моей, казалось бы совершенно омертвевшей от боли душе.
Зачем мы все живем?
В чем стимул бытия?
Эй, в космосе, словам моим внемли!
Плодимся, спим, жуем,
И гений и свинья -
Микробы на молекуле Земли...
Колючка ржавая, барак седьмой.
Мне про судьбу ЗК поет товарищ мой.
Архипелаг Гулаг, Россия-мать!
Зажми судьбу в кулак, не вздумай разжимать... [Из песни Сергея Яцуненко]
А правда, зачем же мы всё-таки живём? Не только ведь "жуём" и "плодимся", но и убиваем друг друга. И ведь люди убивают друг друга куда чаще, чем любые свиньи. А чем ещё-то, кроме этого мы от свиней отличаемся?
Кто мы вообще для Него, как говорил тогда в Крыму Олег, люди, созданные по Его Образу и Подобию, или амёбы, пожирающие друг друга, пауки в банке, микробы? Которые друг друга как-то там убивают, но почему, кто там прав и кто виноват, разобраться немыслимо, значит, и вмешиваться нет смысла?
Олег тогда не ответил на свой вопрос, видно, и для него это была неразрешимая загадка. Он не знал на неё ответа. Но почему-то всё равно считал, что жить всё-таки стоит. Почему стоит? Что-то плохо помню, что он тогда сказал...
А, кажется, он говорил, что в жизни, не смотря ни на что, есть много хорошего. И что это хорошее удаётся иногда защитить. Не знаю. Лично мне — не удалось. Все мои попытки кого-то защитить, избежать пролития крови приводили до сих пор только к ещё большей крови...
И шипят в головах разрывные уставшие пули,
Там как будто уснули, да прильнуть не успели к подушке.
"Гнездо кукушки" — вот вам истины вашей изнанка,
Всем, кто верит, гадает цыганка,
Что прильнуть не успела к подушке. [Из песни Сергея Яцуненко]
А может быть, я действительно — сплю? В какой-нибудь психушке? Может, мне действительно всё это — Фатамия, мой взлёт к огромной власти, реки крови вокруг меня, Морская Свирель, из-за которой пожертвовал собой Лео, может быть, мне всё это и правда просто снится?
Я действительно чувствовал себя как в дурном сне. Чувствовал, как в голове моей как будто что-то уже целую вечность взрывается, и предсмертная боль от этого взрыва, навеянный этой болью кошмар просто кажутся мне бесконечно растянувшимися во времени.
Коль нет лица — то будь толпою, будь,
Но дело не забудь, свои дела.
И мудрецам Судьбы неведом путь,
Попробуй заглянуть за Зеркала!
Непросто заглянуть за Зеркала...
Жаль, многим очень жаль, многим снится даль без кривизны.
Гнездо кукушки — вот вам истины вашей изнанка,
Пляшет с кем-то незримым цыганка,
Что прильнуть не успела к подушке.
Угораздило же меня заглянуть за эти "Зеркала"! И ведь действительно, очень непросто это было. Но постарался, идиот, ещё как постарался...
Без шутовского костюма и без грима
Шутит шут не ради шума сам с собою,
И с Судьбою под звездою Пилигрима...
Ты опять, Удача, мимо? Шут с тобою!
Я с тобою...
С деревянною трубою, с ветром рядом
Я улягусь под Горою, чтоб проснуться,
И очнуться, и вернуться без награды,
И беззубо тем, кто рады, улыбнуться,
Тем, кто рады, улыбнуться.
Там мерцает ожиданья огонь в тумане,
Там играет на гармони моя маманя,
Быль и небыль — всё смешалось на белом свете,
Птаху в небе зажимает бродяга-ветер, [Из песни Сергея Яцуненко]
Может, удастся всё-таки мне когда-нибудь "проснуться, и очнуться, и вернуться"? И улыбнуться "тем, кто рады"? Пусть — "беззубо", я согласен! Ещё раз увидеть маму, других дорогих мне людей...
Сердце опять сжала колючая боль, и оно затрепетало, как воробей в когтях у кошки. Я затаил дыхание, пережидая. И неожиданно понял, что могу умереть в любой момент, сердце уже просто не выдерживает всего, что со мной и вокруг меня происходит.
Сердце как будто оплела та "колючка ржавая", о которой пел Бард, и эта колючая проволока шевелилась, медленно сжималась всё сильнее, сдавливая сердце и раздирая его колючками на кровоточащие куски. В любой момент сердце может, не выдержав боли, от которой темнеет в глазах, остановиться навсегда. Но мне почему-то уже опять не хочется немедленной смерти, хочется успеть послушать хотя бы ещё несколько песен Барда.
Сердце, как будто услышав мою просьбу, с усилием опять начало биться. Каждый толчок давался ему с трудом, оно из последних сил продиралось сквозь парализующую боль. Но всё-таки билось. Я был благодарен ему.
На этой кем-то проклятой Земле
Я жил недолго, но успел понять,
Что лучше в Ад попасть и муку на огне
За все грехи, мои грехи свершённые принять.
В Раю мне делать нечего совсем,
Я не хочу блаженства в тишине,
Я видел жизнь во всей её красе,
И этого — достаточно вполне.
Я жил — как мог, отчасти — как хотел.
И милости у жизни не просил,
И вот — до смерти я дожить сумел,
Долги раздал, мои долги, а должникам — простил. [Из песни Сергея Яцуненко]
А мне вот не удалось раздать долги. После меня останется множество людей, потерявших из-за меня своих родных, и этим людям долг уже никто и никогда не сможет вернуть.
"Я видел жизнь во всей её красе"... Как так может быть, чтобы в жизни была какая-то краса, когда вокруг столько боли?! Когда эта земля действительно как будто кем-то проклята?
Но ведь есть, действительно есть в этой жизни и какая-то завораживающая красота, ради которой, как говорил Олег, стоит жить. И действительно после этой чудовищной и одновременно прекрасной жизни уже совершенно не манит "блаженство в тишине", не манит Рай. Хотя и Ад тоже, честно говоря, не очень манит.
После жизни сладкой моей спляшет Горе моё,
И в степи волчица споёт колыбельный гимн, реквием ночей...
Зёрна конопляных полей принесёт воробей,
Бросит их на холм под кустом... Будет так потом. [Из песни Сергея Яцуненко]
У меня всё не так. Я сам, а не волчица, сдуру начал петь эту страшную колыбельную, реквием по самому себе и по другим людям. И — всё. Теперь моя сладкая прошлая жизнь закончена, и моё Горе ни на минуту не прекращает свою дикую пляску...
А вот шуточная песня. Про Надежду. Про женщину с таким именем и, наверное, одновременно немного и действительно про надежду. С "солёными" шуточками, но только почему-то не такая уж она весёлая. И это не только мне не становится веселее от неё, смех слушателей, доносящийся из плеера, был тоже не таким уж радостным.
Жаль, ай жаль, что так случается,
Что конфетка — пук!.. то есть — как! -то вдруг кончается.
Жалко, жаль, а жо паделаешь!
Ну что же ты её, блин, так несмело ешь?.. [Из песни Сергея Яцуненко]
Вот такая вот жизнь-конфетка. "Пукающая". То есть "какающая" в самый неподходящий момент.
Я тоже усмехнулся и... опять затаил дыхание от нового приступа боли.
