Грации солнца. Приманка для зверя

IV

Весь следующий день спутники провели, собирая и высушивая костянку. Лишь вечером Маниусу удалось набить суму сухими плодами.

— Практически под завязку, — сказала Йоко довольным тоном, — теперь можно отправляться в путь. Как себя чувствуешь?

— Нормально, — ответил Примус, но лицо юноши говорило об ином: его то и дело искажали импульсы страдания — боль, отдававшаяся из протестующего желудка. Изгнанник тем не менее бодро взвалил суму на спину.

— Пару дней мы пойдём вдоль ручья, но потом отклонимся и выйдем к реке, — рассказала маршрут Йоко. Маниус кивнул, не выказав интереса. Дева, как обычно, пошла впереди. Ромей побрёл следом за априкой, радуясь, что она не сможет увидеть страдание на его лице.

Йоко шагала весь вечер, остановившись, только когда Атон скрылся за деревьями. Юноша в беспамятстве повалился на землю и сразу заснул. Но и утро не принесло Маниусу покоя: изгнанник был разбужен нетерпеливыми толчками спутницы.

— Светлого утра. Вставай! Нам пора, — сказала дева, едва Примус открыл глаза. Живот продолжал болеть; силы медленно оставляли тело. Маниус брёл за априкой, двигая ноги одной лишь волей, но даже последняя начала иссякать. Юноша порывался снять суму и подкрепиться на ходу, надеясь заглушить боль едой, но Йоко остановила его.

— Скоро мы выйдем к огромной поляне, — пояснила охотница, — там растёт полно всего съедобного. Ты отдохнёшь и насытишься.

— Как скоро? — спросил ромей.

— Атон не успеет достигнуть зенита, — ответила априка.

"Как же сложно идти... путём Атона", — думал юноша, но продолжал шагать, скрипя зубами. Желудок отвечал жжением на каждый шаг. Маниус ругал про себя всё на свете, особенно богов, но уста отверженного оставались закрытыми, невзирая ни на какую боль. Изгнанник желал лишь дотерпеть до поляны, боялся, что силы оставят его раньше.

Лес отступил неожиданно. Примус не сразу понял, что он посреди луга, местами поросшего дикой вишней. На земле росли разные ягоды, половину из которых он не видел даже на рынке Мирнии. Йоко остановилась. Ромей опустился на колени, отвязывая сосуд от ремня. Когда к горлу подступила тёплая вода, стало легче. Юноша достал ножи и потянулся к сочной красной костянке. Йоко обернулась и смотрела на Маниуса, улыбаясь его суетливым движениям. Когда изгнанник, наконец, закинул три плода в рот, его губы расплылись в вялом подобии улыбки.

— Тебе больше нравится красная, чем фиолетовая? — спросила дева.

— М... — ромей проглотил плоды. — Я её с детства обожаю. Вкус такой приятный: с кислинкой. Она растёт вдоль полей, поэтому её часто продают на рынках. В чащу люди не ходят: боятся.

— И правильно делают: среди леса людям с мыйо не тягаться... — сказала охотница и резко развернулась.

— Мыйо? — спросил отверженный, выронив ножи из рук.

— Нет. Другое.

Вишни шевелились, подтверждая слова априки. Вскоре Маниус услышал тихий рёв. "Медведь?" — спросил себя юноша, заставляя разум напрячься. Фигура бурого медведя показалась из-за кустов. Вскоре косолапый вышел на поляну, приближаясь к путникам. Зверь ревел всё громче, на буром боку зияла свежая рана. Медведь продолжал идти прямо на ромея.

— Йоко, — сказал юноша еле слышно.

Дева молча скинула пиру; рука априки подрагивала, не смея браться за боцьен.

— Йоко, ты... — начал отверженный, но подошедший вплотную зверь поглотил всё его внимание. Маниус трясся, глядя, как огромная морда обнюхивает его. В руках не чувствовалось силы, чтобы сопротивляться. Мокрый язык зверя коснулся носа, и Примус подумал, что сейчас раскроется пасть, но медведь одёрнул морду, жалобно зарычал и попятился. Отступив на двадцать-тридцать шагов, зверь показал спину и скрылся за деревьями.

— Слава Атону! — сказала Йоко; руки девы продолжали дрожать. Изгнанник долго смотрел на априку, но так ничего и не сказал. Когда сердце успокоилось, ромей вспомнил о потребностях желудка. Он поднял ножи и продолжил насыщаться.

V

Четырежды Атон огибал землю, чтобы скрыться за западными лесами. Четырежды его лик питал светом растения, благодарно тянущие листья к источнику жизни.

Маниус по-прежнему брёл за априкой и по-прежнему ел лишь плоды. Изгнаннику не было дела до древнего лиственничного бора, высившегося вокруг, до следа, по которому его уже третий день вела охотница, до свиста мыйо, услышанного спутниками ночью. Голод — вот всё, что занимало разум изгнанника в последние дни. Голод и нестерпимая боль в животе.

— Йоко, я хочу мяса, — ныл юноша, плетясь следом.

— Терпи. Это должно пройти, — успокаивала дева.

— Йоко, хотя бы курочку, — упрашивал Маниус.

— Нет. Иначе мне придётся тебя покинуть, — угрожала априка.

— Тебе легко говорить: ты питаешься светом. Есть тебе не хочется. Легко не убивать растения, не убивать зверей. Почему ты не бьёшь комаров, я так и не взял в толк... — Примус запнулся, пришлось оборвать фразу. — Но я — человек: я должен есть, иначе я помру.

— Ты же ешь плоды, — парировала Йоко. — Твоё тело скоро привыкнет питаться только ими.

— Хотя бы крылышко от курочки.

— Нет.

— Пол крылышка.

— Нет.

— Лапку. Если отрубить цыплёнку лапку, он не умрёт!

— Мани! — воскликнула дева и замерла, затем огляделась. Через мгновения априка сбросила пиру.

— Проверь пробки, — сказала охотница. "Мыйо!" — мысль молнией пронеслась по сознанию изгнанника, вернув способность соображать. Примус бросил пиру, нащупал пробки в ушах и покрутил; волокно плотнее прижалось к раковине. Дева достала боцьен и медленно зашагала вперёд. Маниус последовал за ней шаг в шаг. "Их трое, — осознала Йоко, — трое!". В уши ворвался стук сердца. Охотница бросила быстрые взгляды по сторонам и заставила себя сконцентрироваться на ощущениях. "Слева!" — подсказал внутренний голос, и глаза, скосившиеся влево, увидели несущегося к ней монстра. Знакомый свист ударил по ушам. Априка уже приготовилась сделать привычный контрвыпад, как подсознание обрушилось с криком: "Справа! Сзади!".

Одна песчинка протекла по сосуду времени — Йоко стояла недвижимо, пытаясь найти выход. Упала вторая — мыйо уже в какой-то сотне шагов; свободная рука Йоко безжалостно толкнула Маниуса: иначе спутник помешает во время замаха. Изгнанник упал на землю. Третья — резким движением Йоко встала подле головы ромея; десница воткнула боцьен в землю. "Слева! Справа! Сзади — отстаёт!" — крикнуло подсознание. Дева зажмурилась. Разум поймал поток движения монстров. Решение принято. Четвёртая — руки хватают ножи и посылают в монстров; нога с силой толкает Маниуса; мыйо обогнули деревья и прыгнули, поймав мордами по острому лезвию. Пятая — ноги слегка согнулись в коленях; ромей продолжил катиться прочь, рука поймала боцьен и поразила им мыйо справа; меч коснулся морды, вспоров её поперёк глаз; мыйо упал перед априкой. Лезвие устремилось к мыйо слева. Шестая — боцьен достиг шеи зверя, и ноги толкнули Йоко вперёд; к спине подобрались блестящие когти, но успели лишь оцарапать жилет. Априка перепрыгнула ромея. Седьмая — дева развернулась и увидела, как мыйо вскакивает. Маниус продолжал лежать перед ним, не шевелясь; Йоко выбросила меч вперёд, проколов морду твари. Восьмая — хищник яростно мотнул головой, и рукоять выскользнула из рук априки. "Нет!" — Йоко достала ножи, глядя, как мыйо шатает из стороны в сторону; монстр качнулся и упал на сородича; изгнанник оказался прямо перед его мордой. Девятая — мыйо дёрнул конечностями и затих. Априка вернула в руки боцьен и тремя резкими уколами пропорола лёгкие тварей, разрезав их сердца. Конец.

Йоко облегчённо вздохнула, чувствуя, как жизнь покидает врагов. "Откуда?! Откуда здесь столько мыйо?! Старейшие говорили другое..." — мысленный вопрос разнёсся по вселенной, так и не получив ответа. По сознанию ударила боль из уставших мышц. Дева силилась побороть её, оставив спутника лежать около туши.

Примус ничего не понял в тех мерцающих взмахах и быстрых тенях, что мелькали перед ним после падения. Следуя наитию и толчкам спутницы, ромей либо катился по земле, либо замирал, стараясь не попасть под тяжёлые лапы. Но стоило сражению затихнуть, как изгнанник оказался лежащим у трупа мыйо. Из пасти убитого врага сочилась кровь, которая вскоре подступила к волосам юноши, смачивая прядь за прядью. Маниус не почувствовал боли от удара о землю, не почувствовал крепости сапога спутницы. Наоборот — жжение в животе начало отступать, а разум прояснился совершенно, как никогда в жизни. Ромей встал и огляделся: боцьен торчит из брюха мыйо, а сама дева стоит на коленях, сжимая руки перед грудью, будто чувствует сильный озноб.

— Йоко! — изгнанник рванулся к априке. Зелёные глаза поднялись на него, пылая радостью, смешанной с тревогой.

— Трое — сложновато, — прозвучало наполненное усталостью сопрано. — Тебя чудом не задели. А если их будет больше?

— Ты убьёшь всех, Йоко, — уверенно проговорил Маниус. — Я... я вёл себя недостойно. Прости. Сейчас мне намного лучше: чувствую — я смогу идти путём Атона.

Мгновение априка оставалась в той же позе, затем встала и вынула боцьен из мёртвого врага.

— Прощу, когда Атон взойдёт, — сказала дева весёлым голосом. — Сейчас мы найдём где-нибудь воду: тебе нужно смыть кровь с лица.

— Обязательно, — Примус кивнул, усиливая сказанное. Он подобрал белую пиру и подал охотнице, успевшей очистить оружие. Путники вскоре скрылись в лесу, оставив мыйо лежать среди деревьев.

Глава третья: Старейшая

По следу мыйо

Из старых легенд известно, что города априк управляются старейшими. Каждый город имеет свою власть в виде совета старейших и не подчиняется другим городам. Поэтому, я думаю, априки не пытаются завоевать соседние страны. Есть легенда, что когда-то у априк была одна королева-прародительница Ато. Легенда говорит о её гибели от рук самого бога Атона и его запрете априкам иметь королев. Если эта легенда и правдива, то было это очень давно, ещё до основания Ромеи.

Квинтус Секстус Нониус. Априка.

I

Тонкие пальцы коснулись примятой лапами земли, оценивая возраст монстра по длине когтей. Глаза сузились до жёлтой короны и проводили след, теряющийся среди деревьев. "Зачем свернул?" — вопрос пролетел по сознанию, так и не сменившись ответом. Ноги сорвались с места, полные решимости продолжить погоню. Слабые лучи утреннего солнца едва освещали подстилку, но острый взгляд без труда цеплялся за след. Ноги продолжали уносить тело вперёд, огибая широкие стволы.

Лес становился всё гуще: всё больше кустарников встречалось на пути, всё чаще поломанные или погнутые мыйо ветви чиркали о плащ. Монстр замедлялся, охотник — нет. "Когда мыйо убегает, держится редколесья или поля. Этот — бежит в чащу. Такое поведение — редкость. Значит, не убегает. Или — неумный экземпляр? Или — стремится к сородичам? Или — что-то новенькое!" — губы тронула улыбка; ноги толкались всё сильнее, стараясь как можно быстрее настигнуть монстра. Следы на земле виднелись яснее. Охотница осознала: мыйо близко. Послышался свист. Затем другой, отдалённый. "Двое или больше, — среагировал разум, — редкость!". Новые силы влились в тело, азарт переполнил душу. Руки сжали давно приготовленное оружие: правая — боцьен, левая — метательное копьё. Тело наклонилось вперёд, в противовес ему меч и копьё остались за спиной. Кустарник поредел, а через десяток шагов и вовсе исчез, сменившись лиственным лесом. Сознание сконцентрировалось на руке, сжимавшей копьё. Глаза искали силуэт мыйо среди деревьев, но видели лишь сухую кору стволов.

Лес оборвался резко, намекая, что деревья были кем-то старательно выкорчеваны. Спускающийся в низину луг оказался предтечей речушки, берега которой заросли ветвистым кустарником. Взгляд смог объять огромное расстояние и нашёл мыйо, бегущего к белому силуэту, блистающему боцьеном у края кустов. "Мыйо-одиночка охотится на априку!? Что-то новенькое!" Глаза ещё раз оглядели луг, оценивая ситуацию: рядом с априкой лежали две туши, удачливая дева стояла спиной к кустарникам и готовилась убить третьего. "Этот — мой!" — мысль пронеслась по сознанию, пока тело целилось в монстра. Ноги двигались всё быстрее; мышцы лихорадочно сокращались, достигнув предела напряжения. "Пятьсот шагов... четыреста шагов... триста шагов..." — отсчитывала охотница, неумолимо приближаясь к цели. Монстр замер. "Сейчас свистнет!" — предвидел разум и не ошибся. Уши ощутили волну высокого звука; ноги резко затормозили, помогая руке метнуть копьё. "Пока свистит, не услышит", — мысль и улыбка, тронувшая губы, проводили копьё, влетевшее точно в череп врага. Мыйо пал. Глаза продолжали следить за тварью; десница сжала рукоять боцьена. Охотница снова ускорилась, приближаясь к твари. Монстр дёрнулся, но не смог подняться. Десница занесла боцьен и вонзила точно между рёбер животного, разрезав кончиком бьющееся сердце. Руки вынули и почистили меч. Лёгкие вздохнули свободно. Ноги неторопливо зашагали в сторону априки. "Вечная тьма! Темноокая! Здесь? Почему?" — осколки мыслей пролетели по сознанию, когда между девами осталось несколько шагов. "Йоко, значит. Ну почему Йо до сих пор такая дура?" — спросила вселенную априка. Глаза разглядели ромея, притаившегося в кустах ивы, изучили окрестности на предмет других сюрпризов и остановились на счастливой улыбке Темноокой, вернувшей свой боцьен за спину.

— Светлого дня! — звонкое сопрано достигло ушей; чёрно-зелёные глаза незнакомки воззвали к разговору. Лёгкие глубоко вздохнули; веки на секунду скрыли глаза. Успокоившееся сердце позволило отворить уста...

Йоко с восхищением рассматривала априку, мгновение назад убившую мыйо. "Вот это скорость! Даже старейшие так не бегали!" — думала дева, ожидая, когда у новой знакомой нормализуется дыхание. "За капюшоном не видно ничего", — расстроилась Йоко, силясь разглядеть лицо и повязку априки. Последняя энергично озиралась по сторонам, временами оглядываясь на убитого монстра.

— Светлого дня! — сказала Йоко возвышенным голосом.

— Человек с тобой, дитя? — грубоватое меццо-сопрано потребовало ответа.

"Дитя?" — удивилась дева, затем собралась и сказала:

— Да.

— Хорошо, — априка в последний раз обвела взглядом окрестности. — Побеседуем.

Йоко увидела слабый-слабый мерцающий свет, исходящий из глаз родича. Дева мысленно сконцентрировалась на диалоге, позволяя инстинктам взять временный верх над разумом. Мгновение — и периферия исчезла. Взор сфокусировался на мерцании в зелёных с ярко-жёлтой короной глазах собеседницы. Ещё мгновение — и исчезли даже они. Неясные образы заполнили взор, пока, наконец, не начали появляться детали: лишённый влаги ветер, яркий-яркий пречистый бог, неспешно путешествующий по небу, и дюны, тянущиеся во все стороны до самого горизонта. Собеседница всё ещё стояла напротив, не тая улыбки превосходства, застывшей на губах. Теперь её светящийся мощью и непоколебимостью лик не скрывался под тенью капюшона. Дева увидела знак на повязке незнакомки — тёмно-жёлтый младенец, помещённый в середину светло-жёлтого Атона.