— Потому что я люблю тебя.
Эльфийка вздрогнула и подняла взгляд, всматриваясь в глаза сумеречника. Непривычно-серые глаза. Невозможно-грустные.
Она понимала, действительно понимала: он только что произнес приговор. Не ей, себе. Но разве дело в том, что слова сказаны вслух? И всё же ей было бы легче, проще, если бы она их никогда не слышала. От него. Легче ненавидеть. Он стоял совершенно беззащитный, такой непривычный и чужой, без насмешек, без дикого звериного взгляда. Почему его глаза стали серыми? Она молчала, так ничего и, не сказав в ответ. Лишь спрятала лицо на его груди. Чтобы больше не видеть этих глаз, не видеть того, что читала в них. Защититься от него, от этого взгляда. Потому что на него она могла ответить.
* * *
— А если она сорвется, ответит ему взаимностью? — Время, Саз.
— Тогда он станет непробиваемой скалой, — Огонь, Рин.
— Не сорвется, у меня не сорвется, — Воздух, Риз.
— Да уж, ты сплел хорошую иллюзию, — Земля, Тар.
— Угу, он у нас мастер на такие штуки, — Сущность, Кир.
— Мастер лжи, — Вода, Син.
— И всё-таки, что скажет ифирин? — Свет, Йей.
— Ты только о нем и беспокоишься, — Металл, Тил.
— Мы все о нем беспокоимся, — Вероятность, Сел.
— Ага, особенно Риз, — Молния, Зар.
— Он только о себе волнуется, — Путь, Арк.
— Нет, всё же мы что-то упустили, — Итог, Йут. Но его опять никто не услышал.
* * *
Острые, как лезвия, когти рвали ее на части, клыки впивались в тело, высасывая кровь. Она кричала, надрывая голосовые связки, но ни единый звук не прозвучал. Тогда она начала задыхаться, продираясь сквозь липкий туман, пытаясь убежать от этих когтей и клыков, от оглушающего рева. Поскользнулась, упала. И падение стало бесконечным, пропасть затягивала ее, омерзительные рожи корчились в ядовитом смехе по стенам. Склизкие руки тянулись к ней прямо из этих стен. Она снова закричала.
— Проснись, это просто сон, просто кошмар, проснись же, — такие знакомые теплые руки выдергивали Тари из вязкой мути сна. Она очнулась, всхлипывая, пытаясь надышаться, вздрагивая всем телом.
— Это просто сон. Не бойся. Просто сон.
— Страшно, очень страшно...
— Не бойся, я с тобой. Я всегда буду с тобой. Никто не посмеет тебя обидеть, — голос успокаивал, такой близкий и тревожный голос. Аш. Он волновался, бережно прижимал девушку к себе, осторожно целовал в висок. Всхлипы звучали всё реже, Тари постепенно приходила в себя от кошмарного сна.
С той ночи сумеречник стал словно другим, более ласковым, более внимательным. С той самой песни. А Тари начали преследовать кошмары. И иногда в бредовой мути девушке мерещилась клыкастая насмешливая ухмылка Аша. Но ему она не обмолвилась и словечком о том, что он — причина ее страхов. Она и раньше не чувствовала себя свободной, а после его признания и вовсе ощутила, как клетка стала тесней, прутья — толще. Если раньше она могла надеяться, что рано или поздно ему это надоест, и он ее отпустит, то теперь стало ясно — не отпустит никогда. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — эльф никогда не откажется от своей любви. Ведь она единственная на всю жизнь. На его бесконечно-долгую жизнь. И если этот угрюмый отшельник за столько столетий вдруг растаял сердцем, то все становилось более чем серьезно. От одного лишь осознания — сколько нерастраченной любви скопилось в нем за эти годы.
И всё же Тари находила успокоение в теплых сильных руках, в таких нежных объятьях. И даже забывалась в них иногда. Возможно, просто пыталась смириться со своей участью, ведь не так плохо было жить с друидом. Он был заботливым и вовсе не злым. Но стоило ей начать так думать, как память ненавязчиво подбрасывала совершенно другой облик Аша — безумные, пылающие жаждой убийства звериные глаза, насмешливая ухмылка и ее, Тари, заломленные руки. И не получалось стереть из памяти этот облик зверя.
К началу лета кошмары отступили, и Тари снова смогла спать нормально. Жизнь постепенно входила в спокойное русло, сменяя тревоги землянично-черешневыми запахами. Эльфийка опять улыбалась и бегала за Ашем по полянам с корзинкой. Она казалось, успокоилась, понимая, что выбора у нее всё равно нет: не отпустит ее отшельник, так и будет держать взаперти в своем лесу. Но если там, за чертой леса, такой страшный и опасный мир — не лучше ли остаться здесь, где приветливо щебечут птицы, где вкусно пахнет земляникой, и трескотливые белки садятся на ладонь, угощаясь ароматными ягодами? Во владениях сумеречника было необыкновенно хорошо. Все же Тари была эльфийкой, и умела ценить уют лесов, любила эту первозданность природы. Пусть иногда и хотелось поговорить с кем-то, кроме друида. Но можно говорить с животными, играть в салки с белками.
— Где ты его взяла? — спросил Аш, вернувшись из города по истечении привычных трех дней. На коленях сидящей на крыльце Тари ворочался волчонок.
— Он сам пришел. Забился под порог и скулил, — начала оправдываться девушка.
— Нужно отнести его в стаю.
— Не нужно. Его мать умерла, ее задрал медведь. У него никого не осталось.
— Ошибаешься, у него есть стая, это его семья. Если оставить его здесь, то он никогда не станет волком.
— Почему?
— А охотиться ты его учить будешь?
— Не я, но у тебя получится отменно, — рассмеялась Тари.
— Не спорь со мной.
— Не спорю. Ладно, не ворчи, я же не маленькая, всё понимаю.
К исходу первого месяца лета девушка снова заболела. Не так, как зимой, но чувствовала слабость. Только теперь Аш был во всеоружии. Теперь он не гадал, какими травами ее лечить. Золотистое сияние окутало ладонь, и Аш принялся водить ею по телу Тари, ища причину недомогания. И вдруг растерянно заморгал. Сияние погасло, эльф осторожно обнял девушку, бережно прижимая к себе... и улыбаясь.
— Хватит дурить, девочка моя, ты ждешь ребенка... нашего ребенка, — радостный шепот и россыпь поцелуев по щекам, по плечам. Он даже задрожал, зарываясь лицом в ее волосы. Никогда еще его ладони не были такими ласковыми, так бережно не прикасались. На мгновение Тари показалось, что Аш сиял. Мягким теплым солнечным светом. И согревал ее.
— Как? Как такое возможно? — она растерялась. Новость была слишком неожиданной: девушка ни разу не задумалась о том, к чему могут привести их горячие ночи... и не только ночи.
— Конечно, возможно... я удивлен, что это случилось только сейчас. Столько времени вместе, — в голосе Аша дрожала, пела радость. Тари внезапно поняла, что он давно ждал этого, хотел. И всё еще не могла осознать, радоваться ей, или огорчаться. Было в этом что-то... теплое. Она тревожно прижалась к сумеречнику, пытаясь разобраться в собственных чувствах. А он так нежно целовал ее волосы, что хотелось плакать. Было что-то неосознанно-светлое в понимании того, что между ними протянулась такая нерушимая связь. И вдруг невидимая петля захлестнула шею, врезаясь в горло, сдавила, не позволяя дышать.
"Он чудовище, зверь! Опасный дикий зверь! Никогда, нет, никогда ребенка от него!" — Тари задыхалась: кошмар случился наяву, дурной волной захлестывая эльфийку, отравляя все то, что только что согревало, дарило надежду на призрачное счастье. Острые клыки рвали ее тело, распарывали живот. Поток невероятной боли захлестнул девушку и она потеряла сознание, безвольно обмякнув в руках Аша.
Когда Тари очнулась, Аш сидел рядом на постели и гладил ее по волосам. И что-то мягко говорил тревожным теплым голосом. О том, что не нужно так волноваться, что всё будет хорошо. Эльфийка зажмурилась — лишь бы не видеть его лица. Ей хотелось никогда не размыкать век, не смотреть в эти янтарные глаза. Но еще больше она боялась увидеть, когда они становятся серыми. Потому что тогда она могла бы поверить, что он не чудовище. Опасная доверчивость. Мысль о том, чтобы родить ему ребенка, ужасала. Это стало началом кошмара наяву. Что-то неправильно-непоправимое чувствовалось во всем этом. Девушка сама себя не понимала. Ведь первым откликом на услышанное была радость. Хрупкая, зыбкая, неясная, но все же — радость. В какой-то момент Тари показалось, что она раздвоилась, и эти две ее части чувствуют и понимают все по-разному. Противоположно. И та часть, что ненавидела друида, сейчас взяла верх, победила ту, которой хотелось согреваться в его глазах. Даже серых. Именно серых.
В воспаленном мозгу эльфийки начал зреть план, как избавиться от этого ребенка, который пугал еще больше, чем его отец. В кошмарные сны добавились видения о том, как маленькое чудовище разрывает ей живот, выбираясь наружу. Тари начало казаться, что она сходит с ума. Желание избавиться от едва зародившейся жизни превратилось в манию. Она уже лгала напропалую, пытаясь выкроить время, чтобы меньше находиться рядом с Ашем. Он лишь обеспокоенно качал головой, пытался ее угомонить, утешить... и потакал ее капризам.
Она дождалась дня, когда сумеречник ушел в город. Аш не хотел оставлять ее одну, но Тари сделала милое личико и уверила, что с ней все хорошо, и очень хочется вот тех южных фруктов, которые эльф приносил в прошлый раз. Девушка уже успела увериться, что подобные капризы друид выполнял беспрекословно. Ей просто необходимо было, чтобы он ушел. Необходимы эти три дня. Лихорадочно соображая, что этого времени должно хватить. Разум поглотился страхом перед зародившейся в ней жизнью. Сомнений не осталось.
Чугунок с зельем вскипел быстро. Тари разбиралась в травах, как и любая эльфийка. У женщин всегда были свои секреты от мужчин, и этими секретами, зачастую жуткими, они делились с малых лет. Девушка знала, что ей нужно делать. Душица, огуречная трава, немного кислицы, забить вкус — и отрава готова. Зелье остыло, и Тари, давясь крупными глотками, выпила всё до капли. И быстро, пока не начало действовать, убрала все следы. Не совсем ясно представляя, что совершает, она инстинктивно следовала за своим страхом. Всё должно было выглядеть случайностью. Ну, приболела, ну, случилось. Не такая уж и редкость. Да и тело могло не принять ребенка, ведь они же разные, она и сумеречник. Она уже придумывала, что скажет. И отчаянно заглушала кричавший где-то в глубине голос, что так нельзя, что это не исправить, и что она этого не хочет. Невозможность оградиться от поглотившего ее душу ужаса.
Предчувствие беды гнало Аша с такой силой, что он не чувствовал земли под ногами. Настороженный, пропитанный болью вой волков отдавался гулким звоном в голове. Он слышал его, даже не находясь в лесу. И бежал, проклиная собственную беспечность. Летел, перемахивая с ветки на ветку, не думая ни о чем. В груди тревожно билось. Ядовитой гадюкой свилось предчувствие, не давая дышать, острыми лезвиями кромсая душу эльфа.
"Тари!"
Она лежала на полу рядом с кроватью. В луже крови. Не крик — надрывный вой разорвал тишину когда-то уютного дома. Аш никогда так не кричал. Лихорадочно прижимая к себе хрупкое тело.
— Тари!!!
Она была еще теплой. Сквозь собственный вой Аш не сразу почувствовал слабое биение сердца. Тари была жива. Еще жива. Промедли он хотя бы час, и она истекла бы кровью. А сейчас ее всё еще можно спасти. Он выложился весь, отдал всю силу на то, чтобы вернуть свою Тари. Золотое сияние разлилось по ее телу, спасая, возвращая назад ту, которая уже почти ступила за край, откуда нет возврата. Он выхватывал ее из цепких лап смерти у последней черты. Успел. Ножницы, разрезающие жизненный путь, щелкнули мимо. И злой яростный рык невидимому кому-то в устах того, кто жадно стискивал в объятьях ту, что стала дороже жизни.
— Не отдам! — Аш оскалился в никуда, прижимая возлюбленную к себе,
— Даже тебе не отдам! — и кто-то незримый на той стороне бытия содрогнулся, столкнувшись с этим взглядом янтарных глаз.
Она очнулась лишь на следующий день. И первое, что увидела, были воспаленные покрасневшие глаза. Ее ладонь покоилась в дрожащих пальцах Аша. Он натянуто улыбнулся, неумело пряча тревогу во взгляде. Несложно догадаться, что он провел не один час вот так стоя на коленях у кровати и держа руку Тари в своей.
— Тари. Моя Тари. Святые небеса, ты жива, — она оказалась в его объятьях. — Девочка моя, я не отойду от тебя больше ни на шаг. Прости меня, это моя вина, я слишком беспечен, — бесчисленные поцелуи посыпались на лицо, шею, плечи. Тари не совсем понимала, что происходит. Она не знала, чего стоила ее выходка. Даже не догадывалась, что по собственной глупости, пойдя на поводу у страха, едва не убила себя, и каких усилий стоило Ашу вырвать ее из объятий смерти.
— Аш? — неуверенно позвала она сумеречника.
— Прости, я не уследил. А ведь должен был догадаться, ты ведь так слаба. Прости. Прости...
Он просил прощения и виновато целовал ее, пряча глаза. Он так и не догадался, что Тари сама все это устроила. Не рассчитала. Не знала, что последствия могут быть столь ужасающими. Бездумно шагнула в пропасть, так и не научившись доверять этому угрюмому отшельнику, для которого стала той единственной, которая дороже всего.
Она проснулась среди ночи в пустой постели, прошла на цыпочках на кухню. Аш сидел у стены, спрятав лицо в ладонях. Плечи содрогались в беззвучных рыданиях. Это было жутко — видеть его сломленным. Понимать, что он винит себя за то, что не досмотрел, не уберег свою девочку. И всё же Тари не сожалела о содеянном. Её план удался, хотя судьба внесла свою поправку. Голос, тревожно шептавший о том, что все не так, — был навсегда задавлен, и уже не пытался донести до разума оступившейся девушки то, что она ошиблась, что избрала не тот путь. Что все могло быть совсем иначе. Больше эльфийка не сомневалась.
* * *
— Риз, я начинаю тебя бояться, если твои иллюзии могу сотворить такое, — Шим-Саз.
— Ты только понял, что он ужасен? — Шим-Рин.
— Все вы о чем-то не о том думаете. Эх, а мне его почти жалко, — Шим-Тар.
— Ну, Тар, ты у нас всегда была слишком мягкой, это тебя погубит рано или поздно. Но мне показалось, что... неважно, — Шим-Кир.
— Осталось дожать немного, и ифирин сможет вырваться и занять его тело, — Шим-Син.
— А вдруг он будет против? — Шим-Йей.
— Ну да, он же сидит и радуется, что сменил цепи лабиринта на застенки этого эльфа, — Шим-Тил.
— Да хватит вам, что сделано, то сделано, — Шим-Сел.
— А все ли мы учли? Не взбрыкнет ли наш друид в последний момент? — Шим-Зар.
— Да некуда ему взбрыкивать, девочка его сломала, осталось дожать. Правильно говорят, сильного мужчину способна сломать лишь слабая женщина, — Шим-Арк.
— А где Риз? Кто его видел в последний раз? — Шим-Йут.
Глава четвертая
Это были тревожные дни: Аш ходил сам не свой, Тари прятала взгляд, не смея посмотреть ему в глаза. А он... он, словно в насмешку, стал более заботливым и внимательным. И не мог больше прикасаться к ней, лишь молча наблюдал виноватым взглядом побитой собаки. Следовал за ней, словно тень, и больше не было подтруниваний, и не было красивых песен. Эльфийке стало не по себе от всего этого, ей иногда отчаянно хотелось вернуть искристую насмешку в его взгляд. Но так и не смогла найти в себе силы, чтобы хоть что-то изменить, сознаться. Сказать, как ей уютно в его теплых руках. Что-то сломалось безвозвратно.
