Судьба на излом: Маятник

— Хм, интересно... продолжай!

— Потом наше ведомство вселяет страх среди рядовых граждан, а вы ведете себя, как человек, сам проработавший в органах довольно долгое время. Опять же, при входе в кабинет вы сразу взяли меня в оборот. Видна ваша оперативная хватка. И причём работаете вы именно в госбезопасности. У вас даже взгляд человека из разведки или контрразведки.

— Журавлёв! Ставлю вам "отлично" за теорию и практику анализа.

— Только за это?

— А за физподготовку и рукопашный бой "неуд", — ответила я ему и Василий заухмылялся.

— А можно мне восстановить двигательные способности?

— А ты будешь себя хорошо вести?

— Я же дал слово.

— Хорошо, поверю тебе, — ещё моё одно касание пальцем и он обретает своё тело вновь.

— Фу-у-ух... как тело-то затекло....

— Это пройдёт через десять минут.

Город Н-ск. 8 августа 1941 года. Районный отдел НКВД.

После вечернего чаепития в тот день у бабы Маши, мы более сблизились духовно (а вы что подумали?) и оба моих помощника начали проявлять рвение к поставленным мною задачам. Журавлёв не менее эмоционально, чем Вася, отреагировал на диковинные вещи из будущего, а его недоверие сошло на нет.

За прошедшее время четыре из семи запланированных блиндажей уже готовы. Каждый из них способен вместить в себя около трёх десятков бойцов. Внутри были оборудованы спальные места в виде двухъярусных нар, системой вентиляции, уходящей далеко от места расположения блиндажа и выходящей в замаскированный выход на поверхности. Двойные входы и выходы, тоже хорошо замаскированные, позволяли в случае обнаружения противником осуществить достаточно безопасный отход бойцов. Был построен ещё один блиндаж, но обыкновенный — под склад пищевых продуктов, медикаментов и мелкого инвентаря. По мере возможности мы заполняли его всем необходимым, стараясь не привлекать внимание окружающих. Ежедневные вести с полей войны заставляли нас, насколько это было в наших силах, увеличивать скорость возведения инженерно-технических сооружений, одновременно планируя сохранение некоего костяка группы, которая в разумных пределах будет обслуживать выводимую с передовой технику. Журавлёв и Тапочкин провели запланированный руководством осмотр районной станции МТС и ремонтных цехов местного механического завода, заодно выяснив наличие возможности "отжать" некоторые объемы ремонтного оборудования и небольшую часть пожилого персонала слесарей-механиков, не попадавших под воинский учёт. Кроме того нашлась пара одиноких медсестёр преклонного возраста, из местной больницы, готовых примкнуть к нам. Они были настроены глубоко пессимистично и испытывали страх и безысходность перед предстоящей эвакуацией. Вкрадчивые беседы младшего лейтенанта госбезопасности позволили привлечь их на нашу сторону, вкупе с тремя слесарями, плотником и одним поваром из здешней столовой. Минимальный костяк группы был готов.

Люди, проникшись энтузиазмом, изъявили желание оказывать посильную помощь в наполнении закромов склада. После работы, несмотря на сильную усталость, три женщины из нашей группы, собираясь на квартире одной из них, осуществляли заготовку маринадов. Пусть эти запасы были скромны, но видели бы вы с каким воодушевлением люди выполняли эту работу. Степан Лукич, самый старший по возрасту и очень опытный специалист в механо-сборочном цеху МТС, возжелал пообщаться с непосредственным руководителем группы и был неслыханно удивлён, увидев вместо умудрённого опытом мужика, как он думал, фигуристую дамочку. Это его слова. Однако по мере нашего с ним общения, седой, как старый лунь, механик в корне изменил своё мнение обо мне, обещав собрать весь домашний и частично производственный наборы ключей и других необходимых инструментов. Заодно он согласился присмотреть за остальными двумя слесарями, чтобы дать тем сигнал к началу сбора в условленном месте. Иван Антонович, столяр в третьем поколении, был человеком небольшого роста и пенсионного возраста. Он с большим энтузиазмом встретил слова начальника районного отдела НКГБ о привлечении его "на службу" и уже через пару дней, после наступления темноты, перевёз весь свой нехитрый скарб в один из блиндажей, оставив дома только всё самое необходимое. Раз в три дня, используя свою служебную "Эмку", Журавлёв перевозил заготовленные маринады, некоторые комплектующие в виде болтов, шайб, шплинтов и гаек разного диаметра, а также другие полезные мелочи, умело "экспроприированные" на механическом заводе и МТС.

Окрестности Н-ска. 19 августа 1941 года. Полдень.

Сегодня Журавлёв принёс плохую новость: немцы прорвали фронт в двухстах километрах отсюда, и танковая колонна углубилась в наши порядки более чем на сорок километров. Число беженцев увеличилось многократно, одновременно с этим начались первые воздушные налёты. Нас с Тапочкиным разделили: он остался контролировать возведение противотанковых сооружений за Н-ском, заодно не упуская возможности заниматься строительством блиндажей, а меня временно выставили регулировщицей перед городом. В принципе ничего сложного.

Некоторые бойцы и командиры, из проходящих колонн с военной техникой, даже пытались завязать со мной знакомство, путём дарения букетиков с полевыми цветами и подмигиванием с проезжающих машин, но их потуги оставались тщетны. Было движение и в обратном направлении: колонны с беженцами, вперемешку с потрёпанными частями РККА, двигались за Н-ск. Некоторые бойцы проходили в окровавленных повязках, передвигаясь понуро и не спеша.

Когда одна из колонн поравнялась с перекрестком, на котором я и стояла, кто-то издалека прокричал команду "Воздух!" И подтверждая его слова, из-за верхушек деревьев лесного массива вынырнула группа бомбардировщиков и пара "мессеров". Видимо, наше командование было извещено, что за линию фронта проникла целая вражеская эскадрилья, потому что навстречу им уже спешили несколько "ишачков"13.

Завязалась свалка в воздухе. После этого воздушного боя на колонну техники удалось зайти только одному немецкому бомбардировщику, однако и наши истребители были сбиты. Сбросив бомбы ещё в конце колонны, немец поплёлся обратно, а "мессеры" прошлись очередями по остальной массе транспортных средств.

Двигающемуся недалеко от меня грузовику не поздоровилось и с прошитой очередью кабиной он остановился напротив моего поста. Голова водителя безвольно повисла на руле, а с открывшегося в мою сторону правого борта "полуторки" высыпал десяток красноармейцев, сразу прыснувших по обе стороны дороги. Внутри кузова сиротливо остался стоять на большом ящике брошенный бойцами ДШК14.

Чуть поодаль раздались крики и плач из разбомбленного автобуса, примерно похожего на тот, с которого началось моё приключение в этом мире. Над беженцами послышался характерный визг заходящих на второй круг самолётов противника. От всей этой ужасной картины налёта на меня накатила такая злость, что рванув к машине я мигом очутилась в её кузове. Пулемёт уже был снаряжён магазином, осталось отодвинуть его от борта рядом с кабиной, раздвинуть санки и передернуть затвор. С большой злостью я пнула этот ящик и он на моё счастье сдвинулся с места, заскрежетав обитыми жестью полозьями и позволив протащить себя до противоположного борта машины. Не обращая внимания на грязь в кузове, я села на коленки возле пулемёта и решила пощекотать нервы этим ублюдкам в "мессерах", которые пользуясь безнаказанностью продолжили своё черноё дело.

До сих пор вспоминая тот бой и мою первую стрельбу из крупнокалиберного пулемёта, считаю, что только удача помогла мне сделать это доброе дело. Стиснув ручки пулёмета, я начала стрелять, выплевывая очередь в противоход "мессерам". Ведущий наткнулся на неё почти сразу. Задымив черным густым дымом и отвалив в сторону, он упал рядом с лесом в овражек. Второй попытался уйти на вираж и ему не хватило совсем немного, но, как говорится, чуть-чуть не считается. Этого унесло прямо на деревья, где он благополучно взорвался.

Совершенно оглохшую, с перепуганными глазами, меня буквально вынесли с кузова и стали заботливо за мной ухаживать. Кто притащил воды, кто полотенце. Не знаю, как я всё-таки услышала из-за гвалта тот жуткий плач ребёнка, но, тем не менее, это случилось. Я вырвалась из заботливых рук бойцов и устремилась вперёд, где стоял разбомбленный автобус. Передняя его часть представляла собой кашу из дерева, металла и частей человеческих тел. У заднего колеса автобуса на спине лежала женщина. Под её головой натекла уже большая лужа крови, а рядом с ней на коленках сидела девочка и плакала, взяв в ладошки руку погибшей матери:

— Мамочка, не умирай! Как же я теперь жить-то буду? Папка погиб, теперь ты... мамочка, встань, ну пожалуйста! У меня больше никого нет!

Я молча схватила её, подняла на руки и понесла подальше от всего этого ужаса. У переднего края колонны скопилось несколько офицеров, которые что-то горячо обсуждали. Увидев меня, один из них поманил рукой. Я приблизилась и поставила девочку на землю. Та обхватила меня обеими ручками и испуганно прижалась ко мне всем телом.

— Представьтесь, боец! — приказал седовласый командир какой-то части, с четырьмя шпалами.

Хм...если память не изменяет, то это полковник.

— Рядовая НКВД Рогова. В настоящий момент являюсь регулировщицей.

— Если бы так действовали все бойцы нашей армии, то немцы не летали бы над нашими головами. Архипов! — на его зов прибежал лейтенантик.

Адъютант, наверное.

— Слушаю, товарищ полковник!

— Принеси мне из личного запаса "Красную Звезду" и удостоверение. А вам, товарищ рядовая, ещё напишу представление на сержанта. Заслужили.

Как там правильно отвечать... ой, не помню... что-то про труд и народ было... а! Вот!

— Служу трудовому народу!

— Василий Афанасьевич! Давайте я сам представление напишу, а вы завизируете? — к полковнику подошёл капитан в форме НКВД.

— Договорились, Анатолий Павлович! Только ты не забудь.

— Да мы сегодня вечером уже в М-ске будем, вот сразу и зайду в областной отдел.

— Рогова! Что с девочкой?

— Товарищ капитан! Разрешите мне её у себя оставить? — попросила я, видя как девочка жмётся ко мне и совершенно не хочет никуда идти. Словно понимая, что решается её судьба, она вдруг заревела в голос:

— Дяденька, военный! Не забирайте меня у тёти! Она хорошая, добрая!

— Ишь, как прикипела, — у полковника встал комок в горле. — Капитан, напиши ещё сопроводительную на девочку. Пусть выдадут соответствующие документы об удочерении. Такой боевой девушке можно доверить ребёнка.

Стоявшие рядом бойцы одобрительно загудели. Через пару минут принесли сумку с документами погибшей матери. Девочка оказалась моей тёзкой. Вот тебе и фунт изюма! Сошлись два одиночества в этом мире, две Насти. Малышке было всего семь лет и родом она из Минска.

— Тётя Настя, а можно я вас буду мамой называть? — на меня смотрели голубые глаза ребёнка, испуганного недавним авиационным налётом и только что пережившего смерть родной матери.

— Можно, дочка, можно... — ну вот, и я поплыла. Чисто по-женски: в горле комок, в глазах слёзы, а в груди не хватает воздуха.

Кое-кто из бойцов быстро пробежался с "сидором" по колонне, и моей новоиспечённой дочери собрали тушёнки, пару десятков кусков сахара, пачку чая, несколько яблок и даже кисет с махоркой для обмена на продукты. Старшина, кряжистый пожилой украинец, отдал мне тот "сидор" и с дрожью в голосе проговорил:

— Дочка! Ты просто не бачишь, якой ты чоловик! Да и дивчина дюже гарная. Не коснулись бы тоби пули, да обрести мужа-красавца!

Мне вручили удостоверение к ордену, помогли проколоть дырку на гимнастёрке, и я стала обладателем первой награды в этом мире. По колонне уже прошёл слух о моём отражении воздушной атаки, и практически каждая проезжающая мимо меня машина останавливалась, а сидевшие в них бойцы и командиры отдавали мне честь.

Чёрт возьми, как приятно! В моём мире такого никогда не случалось.

Глава 5

Н-ск. 19 августа 1941 года. Вечер.

К 18-00 меня сменила профессиональная регулировщица, ефрейтор Куликова. Узнав обо всех перипетиях сегодняшнего дня, она заахала и в качестве подарка преподнесла моей дочке леденец в форме петушка. Заодно поздравила с орденом и возможным повышением звания. Добравшись на попутке в город, я первым делом отвела Настю к бабе Маше и попросила нагреть воды. Та выслушала историю, заохала и запричитала, потом похвалила меня за доброе сердце и помогла искупать дочку. После водных процедур Настя поела и уже через десять минут уснула на моей кровати. Я попросила Марию Ивановну присмотреть за ребёнком, а сама быстро дошла до отдела.

Журавлёв и Тапочкин пили чай в кабинете младлея, когда туда ввалилась я. Моя пыльная форма с сияющей на гимнастёрке Красной Звездой произвела шок на обоих моих добровольных помощников. Василий резко вздохнул, отчего подавился сухарём и закашлял.

— Разве можно так пугать людей, Анастасия Олеговна? — с этими словами Журавлёв кинулся стучать по спине своего друга.

Потом состоялась краткая пресс-конференция: как, почему и где. Заодно они узнали о сержанте Роговой и о том, что у меня появилась дочь. Про уничтожение вражеских самолётов они слушали с вытянутыми физиономиями и затаив дыхание, иногда выдавая только одну букву — "ё".

— Анастасия Олеговна! Мы завтра с вашими документами на девочку сходим в райсовет и оформим удочерение. А как теперь быть с нашим общим заданием? — спросил Василий, ошарашенный моим недавним рассказом.

— Вася! Всё остается в силе. Пока девочка будет на попечении бабы Маши, а потом... хм... придётся её брать в отряд. Другого выхода я не вижу. Конечно, риск есть, но видели бы вы её глаза...

— Анастасия Олеговна, вот только про глаза не надо, а? Если вы не забыли, то мы с Василием тоже из детского дома! — Сергей разволновался. — И уж кому-кому, а нам кажется, что за такой поступок вообще надо Героя давать!

— Ну, это ты загнул, младлей, — усмехнулась я.

— Нет, Анастасия Олеговна, — Тапочкин уже пришёл в себя — не знаю как у Серёги, а у меня, если и были какие-то сомнения на ваш счёт, то после сегодняшнего они полностью рассеялись. Вы — настоящий полковник!

М-да... как там у Аллы Борисовны Пугачёвой... "настоящий полковник"? Угу.

— Так, товарищи, если ко мне нет никаких просьб, приказаний по службе и прочего, пошла я спать. Сегодня был тяжёлый день.

Н-ск. 20 августа 1941 года. Утро.

Сегодня я первый раз пропустила зарядку. А всё от того, что до часа ночи стирала форму, потом поднялась в шесть нуль-нуль и целый час досушивала её утюгом.

Чёрт, всё равно пятно от смазки ДШК осталось! Вот, блин, непруха!

Настёна проснулась около семи, самостоятельно умылась и уже ждала вместе с бабой Машей за столом. Мы быстро попили чаю, оделись и довольно быстро дошли до моей работы.

Несмотря на раннее утро, в отделе НКВД было полно народу. Я с удивлением узнала в собравшихся там Васю и Сергея, лейтенанта Соловьева, нашего начальника в М-ске — майора Огурцова, пару лиц совершенно мне не знакомых в форме НКГБ, в звании капитана и старлея, а до кучи — одного гражданского с фотоаппаратом и штативом к последнему.