В саду ее цветов

И не успел сообразить, а одна рука оказалась у нее на талии, другая на лопатках, а сама она близко-близко, и еще подалась вперед.

Все оказалось так просто, словно не в первый раз. У ее губ был привкус кофе и карамели.

Она спала на диване, подогнув одну ногу к груди, словно отталкивалась в прыжке. Клетчатый плед выглядел не одеялом, а плащом каких-то горских племен. И улыбалась она довольно, а Халле сидел рядом, поглядывая то на огонь, то на девочку; порою напоминал себе, что надо идти работать, но тут впервые было уютней, чем за монитором или в мастерской.

"И что ты с ней будешь делать?" — порой вопрошал внутренний голос. "Уж лучше кошку себе заведи".

"А пошел ты", — лениво отвечал ему Халле.

Ясно было, что сейчас он мог бы лечь к Майе, изучить тепло и мягкость ее тела, все потайные изгибы, сейчас закрытые одеждой и пледом, и она бы все приняла, и точно так же было ясно, что сама она об этом и не подозревает. У нее действительно наивность и доверчивость кошки, и настырность оттуда же. Но ему в общем-то было достаточно просто сидеть рядом и даже не особо смотреть на спящую.

...А нравился ли ему кто-то среди одноклассниц? Не так, что "хорошая девчонка", а больше? Иные, он знал, умудряются начать влюбляться еще лет в десять, но он сам вроде бы никогда... или снова, и тут проклятая авария выбила из головы что-то помимо приятельства? Было ли влечение к кому-то? А ведь могло бы, могло... неужели никто, никогда? Он вообще нормальный?

...А явилась потеряшка, от которой одни хлопоты, и с легкостью влезает везде без мыла. И он почти даже смирился.

**

Майя

Магнус встретил меня без упреков — верно, ему успели рассказать, где я ночевала. А почему нет, меня мог заметить кто-нибудь из горожан, если не вечером, то утром наверняка. Ох как мне было стыдно! Я пробормотала что-то невнятное, а Магнус покивал головой и позвал завтракать, и все было таким домашним, и запах оладий, и мяты, и тепло из кухни. И тут я совсем по-дурацки разревелась, уткнулась ему в вязаный жилет.

— Ну прости пожалуйста! Я думала, что уеду...

— Теперь не думаешь?

— Нет, это было с моей стороны так бессовестно, глупо и вообще...

— Так, значит... — Магнус помолчал, погладил меня по голове, отстранил и всмотрелся в глаза. Чем-то он был озабочен, и сейчас сильнее, чем увидев меня на пороге.

— Если я... если навязываюсь, то я поселюсь где-нибудь, — забормотала я. Вдруг он рад был спровадить меня?

— Да придумала тоже, найденочка, ты мне как дочь, или как внучка, — он словно прочел мои мысли. — Своих-то нет... Ну, пойдем, пойдем уже за стол, все остыло давно. И чай пей, а то сипишь, наверняка простыла.

Тут я наконец поняла, какого сваляла дурака — или дуру. И я, захлебываясь слезами, соплями и чаем, начала ему все рассказывать. Почти все — про поцелуй я бы и здешним часам с кукушкой не рассказала.

Нет, Магнус, как обычно, выслушал, покивал, поставил тарелку с оладьями, пышными, политыми сгущенным молоком; но мне кусок в горло не лез. Магнус-то никому не расскажет, но что обо мне теперь думает Халле... Вчера я на его диване спала так спокойно, а сейчас губы горели, страшно было отхлебнуть чая.

Он решит, я отказалась ехать — из-за него. Пусть я ничего не сказала прямо, хватило ума промолчать, но все равно всплывет так или иначе. Если он пока ничего не понял, все равно увидел меня с такой стороны...

Глупая, навязчивая... доступная. Плакать хотелось, вспоминая, как он меня провожал, как открыл дверь и постоял на крыльце, пока я уходила аллеей.

Я-то ему не нужна, он показывал всегда, всем своим видом, держа на расстоянии. А я вела себя как ребенок, который увлекся стеклянным шаром с домиками и фигурками внутри и упорно пытается расколотить стекло, чтобы добраться до этих фигурок.

Что он мне, в самом деле? Вот близняшки меня полюбили, и Лейв, и другие, а этот лишь терпит. И что мне за дело до его бесконечных нарисованных лабиринтов, абстрактных мозаичных роз и отстраненного вежливого сочувствия?

— Сосулька ходячая! — я стукнула кулаком по столу, громко — ненадолго вышедший Магнус возник в дверях, вопрошающе подняв брови.

— Так не поедешь? — произнес он тихо и почти безнадежно. — Сказать водителю...

— Поеду.

Подо мной будто и стул, и пол провалился, но я напряглась и еще раз сказала:

— Поеду. Пойду только попрощаюсь с ребятами, с городом. Нет, на сей раз без сюрпризов.

"И к нему уже не пойду".

Я в самом деле шла попрощаться. Странно все было... кажется, самое частое мое слово в этой долине. Ведь и Магнус не хочет меня отпускать — и одновременно желает выпроводить. И я сама то рвусь подальше отсюда, мне тошно и страшно, а потом появится что-нибудь... И дело не в замороженном юном гении здешнем, которого я только что кляла про себя последними словами, а сейчас снова хотела увидеть. Дело в самом городке, его простоте и загадке, о которых местные и не подозревают.

А пока Магнус — он сам настоял — собирает меня в дорогу, и через несколько часов я окажусь у полицейского пункта на той стороне моста. А дальше... какая разница. Будет у меня хотя бы такое прошлое.

Серый, сырой, неожиданно уютный город с добрыми, закрытыми на замок жителями, которые спасли меня, но, видно, так и не приняли до конца. Надежда моя, одиночество мое.

Я как раз подходила к ратуше, когда вдали замелькали рыжие кудряшки. Хеге и Хелла, вас-то мне и надо! Орать через всю было глупо, а я и вправду слегка простыла, поэтому я лишь рысцой побежала за сестрами. Близняшки направлялись домой — их домик с веселым красно-зеленым заборчиком я выучила так хорошо, сколько времени провела около него, мило беседуя с хозяйками! Так и не пригласили внутрь...

Что-то огромное, черное задело мое плечо, едва не опрокинуло в снеголужу. Ворон! Огромный!

Пролетев с десяток шагов, он уселся на дорогу и каркнул, глядя на меня. Отступил немного и снова каркнул. Никогда не видела ворона столь близко... я попробовала подойти. Он смотрел насмешливо — честное слово! — глянцево-смоляная горка перьев, тяжелый с виду, легкий в движении. Ворон дал подойти почти вплотную и снова метнулся в сторону.

Так мы, никем не замеченные, добрались до нужного мне дома. Я хотела было позвонить в колокольчик над калиткой, но птица вновь поднялась и влетела — нет, ворвалась в открытую створку окна. Я слышала — там она завопила во весь голос, но мне зря показалось, что ворона сейчас вышвырнут — он вылетел сам, покружил над крыльцом, надо мной и снова нырнул в окно, будто бы приглашая. И еще раз. И еще.

Ворон-ворон, сказочная птица. Что же ты так настойчиво меня заманиваешь? Может быть... Внутри стало холодно. Вороны — падальщики, чуют смерть. А если там кто-то умер? Но у меня на глазах в дом вошли, держась за руки, близняшки. Они бы подняли крик, выбежали... Или что-то случилось с ними обеими?

Наверное, если бы я не испугалась так сильно, я бы в жизни не вошла в чужой дом. Но вдруг там, кто внутри, нужна помощь?

Потянув тяжелую дверь, я вошла, ожидая чего угодно — запаха тлена, разбойника с топором, пожара, почему-то невидимого снаружи, провалившегося пола...

Дом был пустым.

Не просто безлюдным, хотя я сразу почему-то ощутила, что никого здесь нет — именно пустым, как коробка, из которой вынули ценную покупку. Здесь не было уютно. Было... никак. Светлые стены, ничем не украшенные, простая скудная мебель, довольно грубо сколоченная. Такая больше годится для декораций, или на время ремонта, если испортишь — не жалко. Странно, не таким представлялось жилье веселых рыжих девочек.

Здесь слабо пахло цветами, розами. Пройдя в соседнюю комнату — шаги казались ужасно звонкими — я заметила на подоконнике несколько цветков в горшках, или, скорее, в узких ящичках. Больше ничего, никаких украшений, разве что на полочке пара кукол — румяная бабушка в кружевах и пожарный в золоченом шлеме. Забавно, как раз по виду старенькая бабушка близняшек и их отец. На кукол — небольших, в пару ладоней длиной — я посмотрела, хотела взять в руки, но отчего-то передумала, уже почти дотронувшись.

"Кра!" — раздалось над ухом, я дернулась и пребольно врезалась в полку плечом.

А ворон вылетел в окно и опустился на дорожку под ним. Каркнул, шагнул назад и словно чуть поклонился — так кавалер приглашает даму к танцу. Я вышла — смысл бродить по пустому чужому дому? — и бездумно пошла за птицей. А ворон перепорхнул на забор, оглянулся и каркнул, и устремился к соседнему палисаднику.

За пару часов я обошла, наверное, домов двадцать. Все — столь же пустые, в некоторых были цветы в одинаковых простых горшках — маки, левкои, розы. По одному сорту в каждом доме, немного; видно, хозяева не увлекались их разведением, а держали для души или по некой необходимости. И много деревянных кукол, грубовато сделанных, но очень похожих на здешних продавцов, полицейских, почтальона... Странное сходство, совсем уж портретом не назовешь, но узнаются на раз: мастер искусно передавал пару деталек, и образ сразу складывался. Так рисуют карикатуры и шаржи, только здешних кукол совсем не старались делать смешными.

На улице не было ни души — сперва я не заметила этого, потом стало неуютно. Вот только что за поворотом слышался смех, чей-то говорок, стук калитки, но стоило приблизиться — не мне даже, ворону — и все замирало. Если бы не ясный день, наверно, сбежала бы давно. А так... ничего.

В очередной дом я заходила с легкой тоской в душе и без попутчика-ворона: казалось, нет смысла и подниматься по ступенькам, будет все то же самое.

Послышались шаги — довольно легкие, торопливые. Для меня — громче грома над самой макушкой. Я нырнула в какой-то невнятный закуток, притаилась за дверью. Кто-то ходил... просто был занят делами или искал меня?

За дверную створку потянули, передо мной стояла Анна. Аккуратная, свежекрахмальная, тонкие губы плотно сжаты.

— Здра...авствуйте.

Не знаю, сказала я это, или пискнула, или выдохнула. А она не накинулась, не вцепилась в меня, даже на шаг отошла. Просто женщина, сердитая, но вполне живая и настоящая. Обычная, как всегда. Она, я знала это, уважала Магнуса, а меня недолюбливала, или я просто придумала это, видя ее сухость и отчужденность против обычной приветливости горожан.

— Нехорошо забираться в чужие дома.

— Ты тоже здесь не у себя, — от испуга, не иначе, я ответила с вызовом.

Она смотрела в упор бледно-голубыми глазами. Спросила вроде как без особого интереса:

— И сколько ты домов обошла?

— Много.

— Пустых?

— Сперва заходила в любые, а потом стала присматриваться и выбирать те, где вроде бы люди.

— И что теперь скажешь?

— Я не понимаю, куда делись хозяева. И люди на улицах.

— Чертов ворон...

Она поманила меня за собой, и я пошла на все еще деревянных ногах. Оглядывалась, не идут ли хозяева? — нет.

Анна стояла у подоконника.

— Не понимаешь... И что же теперь? Снова будешь рыскать, расспрашивать, беспокоить всех?

— Я... не знаю.

— Никто никуда не делся, — вздохнула Анна, и словно постарела лет на десять, а то и больше. — Ворон их напугал, вот и не появляются. Здесь все.

— Но ведь...

— Здесь, — она повела рукой, и мой взгляд уперся в длинный цветочный горшок. — А я садовница.

От солнца осталась едва ли треть, остальное пряталось за крышами, золотя лежащий на них снег. Мы с Анной стояли в дверях дома Лейва. Жутковато было — вот сейчас шагнем на крыльцо, спустимся по ступенькам, а дверь сзади распахнется, выпуская насмешливого хозяина, а с улицы в калитку ворвутся близняшки, приветственно загомонят. Но ведь их нет... есть только цветы в деревянных ящиках.

— Что теперь со мной будет?

— Откуда мне знать, — Анна смотрела на крыши, не на меня.

— Ты им расскажешь?

— Кому рассказывать-то... цветам все равно, а Магнус и так все знает, он меня и надоумил тебя поискать.

— Но ты же... должна хранить тайну.

— Я садовница, — Анна расправила складки на фартуке. — Магнус садовник. Мы не охранники.

— А волки вокруг долины?

— Какие еще волки. Глупости это.

— Но что-то же есть...

— Есть снег, — она наконец-то глянула на меня, в упор, и глаза потемнели: — Что для цветка хуже — волк или снег?

Я словно исчезла — осталась очень ясная голова, и ни одного чувства. С чувствами я бы сейчас не справилась. Особенно когда вспомнила кукольные фигурки.

— Значит, никто никуда не звонил? Меня не искали?

— Как же кукла может звонить? Это здесь они говорящие, — Анна указала на улицу.

— Зачем же мне...

"Врали", чуть не сказала я, и сама себе удивилась все еще ясным рассудком. Я ничего не знаю о мире, во всяком случае этом. Кажется, там, где я жила раньше, правила другие, но эти — мне неизвестны. Если бы мне показали людей, а потом кукол и цветы, я бы наверное с ума сошла сразу.

— И все знают?

— Никто просто об этом не думает.

— И Халле? Ах, да...

Когда я уходила, никто меня не останавливал — ни строгая женщина, ни настырная птица. А я шла, вспоминала давний то ли сон, то ли бред — я иду по бесконечному снегу, и вокруг метель, и нет никого. Только Анна и Магнус, да еще почему-то Дагмару не удавалось представить цветком или куклой. А Халле... его нет. Может быть, я и внешность его придумала? А на самом деле он... может быть, роза, если уж ее рисовал.

Рисовал! — мне словно кто-то отвесил подзатыльник.

Идиотка, ну правда. У него единственного ты была дома, ночевала даже, и не было там ни цветов, ни кукол, похожих на горожан. А если сомневаешься... вот иди сейчас и влезь к нему в окно. Если Халле не будет, а на столе найдешь какой-нибудь кактус...

**

Халле

Он услышал визг за окном, кинулся посмотреть, увидел среди снега и грязи два пятна — белое и охряное. Пальто Майи! Дернув оконную раму, перемахнул через подоконник, упал, ударившись коленом. Зашипел от боли — и услышал ответное шипение. На него смотрели два диких глаза, прозрачно-мутные, будто ледяная корка над лужей.

Зверь, про которого говорил Магнус. Про которую.

И она приподнялась, потянулась к нему. Сейчас она была размером не с овчарку, а с небольшого медведя.

Халле оцепенел, а в голове наблюдатель с любопытством оценивал: хм, настоящая... и вправду совсем незнакомая тварь, такие-то уши, такие-то лапы...

Охряное пятно поползло в сторону, ко входу в дом. Кажется, Майя серьезно не пострадала — во всяком случае он крови не видел. Седая тварь отвернулась от Халле и прыгнула, тяжело, с виду лениво. Но Халле еле успел — не дотянуться до Звери, не закрыть Майю, только бросить камнем в круглую голову.

Попал.

Зверь не рычала, не злилась, не била хвостом, она казалась безразличной к своей жертве, даже к тому, что нападает сейчас. У нее были льдистые скучающие глаза, и сейчас она смотрела на Халле.

Потом оставила Майю и медленно пошла к нему.

Но жутким было не это — от Звери исходил странный, едва уловимый шелест, напоминающий что-то, не листву, не бумагу.

...Убегать? Она быстрая. Драться? Смешно. "Звери нет дела до своих... если те не собираются покинуть Долину?"